К своим двадцати восьми годам Виктор Якушев твердо знал: жизнь ничего не дает просто так. Она вообще ничего не дает, а лишь старается отобрать. И с ней надо постоянно быть настороже, чтобы вовремя отбить хоть что-нибудь.

Сначала она отобрала у Виктора родителей. Ему едва исполнилось четырнадцать, и он совсем не умел биться за свои права. Да и с кем биться? С судьбой? Есть потери, которые не вернуть, и ошибки, которые не исправить. И то и другое в его богатой биографии уже было.

Жизнь с бабушкой, после смерти дочери и зятя опустившейся на дно и быстро спившейся, настолько отличалась от жизни с родителями, что Виктору иногда казалось, что он тоже умер, только не смог уйти с ними, а по нелепому недоразумению застрял между небом и землей. Они существовали на грани нищеты. Иногда было нечего есть, почти всегда нечего надеть, и никогда не было денег. Он даже на дни рождения к одноклассникам не ходил, потому что не мог ничего подарить. Зачастую дети бездумно жестоки. Они самоутверждаются за счет тех, кто слаб и зависим. Они эгоистичны и делают ровно столько, сколько им позволено. Витя был уязвим, как воздушный шарик в зарослях терновника. Не тыкал его шипом только ленивый. Из успевающего ученика он превратился в тупого и запуганного троечника, из лидера – в аутсайдера, из доброжелательного открытого подростка – в настороженного ощетинившегося зверька. Он ненавидел и боялся всех, как волк в клетке, огрызаясь даже на редкие ласковые слова и попытки протянуть руку.

После уроков Виктор работал на рынке, куда его пристроила бабушка. Таскал ящики, выносил мусор, иногда даже побирался. Потом Витя начал присматриваться к прилавкам. Когда хочется есть, мучительно и до слез, то нравственные барьеры смывает голодной слюной, а совесть заглушается скорбным воем желудка.

Иногда, когда человек уже готов шагнуть в пропасть, достаточно просто окликнуть его. И жизнь пойдет по другой колее. Даже не обязательно протягивать руку – можно просто оттолкнуть от края. Пусть грубо, неумело, но сделать хоть что-то. Самое страшное, когда мимо стоящего на краю пропасти течет равнодушная толпа. Никому нет дела до горя, до отчаяния и до того, что вот сию секунду он может сотворить чудо. Или не сотворить.

В пятнадцать лет Виктор Якушев впервые украл. Он долго наблюдал, как это делают карманники на рынке, даже потренировался дома на бабкином плаще. Деньги ему нужны были даже не на еду. Все было страшнее и отвратительнее – порвались школьные брюки. Едва доходившие до щиколоток и сколотые булавками, они треснули сзади по шву. До конца учебного года оставался еще целый месяц. Это был конец. Прикрываясь старой клеенчатой сумкой, Витя сбежал с уроков. Переодевшись дома и выпив на обед стакан воды, он пошел на рынок.

Щуплый мужичок, придирчиво выискивавший что-то в пестроте лотков, так ушел в себя, что, казалось, ничего вокруг себя не замечал. Витя решил, что сам черт подсовывает ему этого ротозея.

Он ошибся. Мужик оказался сильным и цепким, как клещ. Затолкав начинающего вора между ларьков, он быстро и внятно объяснил диспозицию: либо Витя немедленно будет сдан в ближайшее отделение и далее отправится в колонию, либо все лето батрачит в области у его матери. За еду, кров и обещание забыть неприятный инцидент. Был бы Витя постарше и поумнее, он бы нашел третий выход из предложенных двух. Но он был мал, напуган, и посоветоваться дрожащему от ужаса и стыда подростку было не с кем.

Он покорно отвел незнакомца домой, дал записать все свои данные и через месяц уже вкалывал на хозяйстве у крикливой, суровой старухи – Зинаиды Петровны. Бабка Зинаида требовала с парня по полной, но и кормила на убой. Это лето перевернуло Витину жизнь. На деревенских хлебах он отъелся, поздоровел, даже заматерел. Зинаида Петровна без сожаления отдала ему все старые вещи сына, пусть великоватые, но целые. И это было уже счастьем. Еще пару лет назад купавшийся в родительской любви мальчик, обожаемый и нежный, теперь радовался старым тряпкам, выражался виртуознее местного пьяницы Толика и мог постоять за себя даже в тех случаях, когда этого не требовалось. Так было спокойнее. Как-то неожиданно выяснилось, что он сильный, а силу уважают. Теперь боялся не он, а его. Более того, незаметно Витя стал местным лидером, пусть временным, на каникулы, но вера в себя уже вернулась. Не было больше трогательного робкого мальчишки, не было забитого и униженного «лузера». Тем летом родился новый Виктор Якушев, веривший в себя, в силу своего кулака и в то, что этот мир надо завоевывать. Любой ценой. Даже ценой слез ближнего. Все было по справедливости. Он тоже когда-то плакал, а оказалось, что каждый – кузнец своего счастья. Хочешь – плачь, не хочешь плакать – защищайся.

Зинаида Петровна сыграла в его жизни важнейшую роль. Во-первых, откормила до достойной весовой категории, а во-вторых, вбила в голову юного работника две ценные мысли: без денег в этом мире никогда ничего путного не получится, и для того чтобы иметь эти самые деньги, надо учиться. Про деньги Витя и сам знал, но бабка Зинаида очень умело и прочно вбила в его сознание понимание того, что без денег можно быть честным, порядочным, одухотворенным, чистым, уважать себя и так далее. Но для того чтобы не уважать себя в одиночестве, нужны деньги и сила. Бабка считала, что это одно и то же. Сила давала деньги и наоборот – деньги давали силу. Еще она любила повторять, что к пустой голове полный карман не пришьешь. Проще говоря, если ума нет, то и денег не видать. Дураки деньги теряют, а умные – находят. Зарабатывать можно по-разному, лишь бы ни от кого и ни от чего не зависеть: ни от человека, ни от случая. Украдешь – поймают, поверишь – обманут.

Своей деревенской, местами нелогичной, местами заумной философией Зинаида Петровна подопечного основательно запутала, но зато и пищу для размышлений дала. Витя все понял по-своему, как смог.

В результате первого сентября он расквасил нос первому же, кто попытался пошутить на тему его одежды, стрельнул сигарету у старшеклассника и сел рядом с самой красивой девочкой в классе. Никто так никогда и не узнал, как во время своего бенефиса он потел от волнения, как бешено стучало в висках и как сводило от напряжения живот. Что удивительно, сдачи Виктору не дали, сигарету даже помогли прикурить, а девочка зарделась и… осталась сидеть с ним.

Аня. Анечка. На нее заглядывалось все мужское народонаселение маленького городка, а она влюбилась в Витю. Он часто размышлял потом, отчего женщин так тянет к пороку и убожеству. Он был темной лошадкой, джокером из запретного блатного мира, но это лишь добавляло ему привлекательности в ее глазах. А может, Анечка просто жалела плохо одетого, неотесанного и еще недавно гонимого всеми паренька. Или даже уважала за моральный прорыв. Витя не любил эту трепетную и нежную красавицу с голубыми глазами куклы Барби, а лишь принимал ее слепое обожание. Грубый и жестокий от страха перед прошлым, он всегда опасался, что лишь даст слабину – и унижение вернется. Поэтому старательно продолжал быть хамом, непримиримым борцом за свое мнение и натужно-беспринципным эгоистом. Постепенно Витя вжился в эту роль, и стало легче. Аня была чужой, красивой, доступной, но ненужной игрушкой. В его взрослой серьезной жизни такие игрушки были ни к чему. Он учился с исступлением узника, спешившего прорыть лаз накануне казни. Он налаживал связи с местными бандитами в спортивном зале, участвовал в условно-законных операциях, старательно избегая откровенного криминала.

Чем тяжелее жизнь, тем быстрее взрослеют дети.

Как-то незаметно умерла бабушка. На ее похоронах, организованных сердобольными соседками, Виктор вдруг понял, что нет в его душе никаких эмоций. На него смотрели с любопытством, с ожиданием, с интересом, а он стоял, как придорожный столб, и ничего не чувствовал: ни жалости, ни досады, ни боли. Ушел последний в его жизни родной человек, а сердце словно высохший, так и не родившийся мотылек в окаменевшем коконе, осыпалось щепоткой праха на дно сознания. А Анечка, старательно пытавшаяся его утешить, вдруг вызвала необъяснимое раздражение. Такая чистенькая, хорошенькая, правильная, благополучная… Витя тогда впервые чуть не ударил женщину.

Утро после поминок он встретил рядом с Лилей, стройной интересной блондинкой, славившейся неописуемо легкомысленным отношением к жизни. То ли Виктор накануне спьяну перепутал блондинок, то ли душа запросила чего-то родного, простого и беззастенчиво-доступного. Так или иначе, Аня из его судьбы была безвозвратно изгнана, а ее место заняла веселая и удобная во всех отношениях девица. Она не морщилась, когда он забывал побриться, помыться или сказать комплимент, не требовала быть похожим на мужчину ее мечты и не заводила глупые бабские разговоры про их будущую семью. Одно было плохо, восемнадцати его пассии еще не исполнилось. И если с Анечкой любовь была утомительно-платонической, в связи с чем возраст подруги Витю мало беспокоил, то тесное общение с Лилей тянуло на статью, поскольку Виктору едва исполнилось восемнадцать, а ей еще не было и семнадцати. За все в этой жизни надо платить. Пришлось заплатить и за короткое счастье с Лилей. Да так, что судьба, казалось, треснула, как сухой камыш под лосиным копытом. Фатально и бесповоротно.


Любовь мешала работать. Она распирала Леру, щекотала и подзуживала. Лерочка даже не представляла, какое это волшебное чувство, когда на самом деле влюбляешься. Не прикидываешь дивиденды на калькуляторе, не просчитываешь возможные риски, а прыгаешь, словно с парашютом: страшно, нереально и адреналин зашкаливает. И неважно, как и где приземлишься. Главное – полет. А вдруг не врут в книгах, и можно растянуть этот запредельно-адреналиновый полет на всю жизнь, аккуратно спланировав в довольную и спокойную старость? И Земфира пела чистую правду про «я задыхаюсь от нежности». Лерочка задыхалась, сходила с ума и летела, летела, летела, поражаясь, что никакого удара о землю даже не предвидится. Наоборот, ее словно поднимало все выше и выше. Хотелось хохотать, наслаждаться и сходить с ума.