– Но надо же было что-то срочно придумать, – рассмеялась Мира.

– Не знаю… – с сомнением протянул Шанхайский, – очень уж это как-то… мистика и выдумки.

– Но ведь сработало! – посмеивалась девушка.

– Как ни странно, да, – развел он удивленно руками.

– Куклы потрясающие, – восхищался Костя. – И не только валлийские. Все удивительные, уникальные, глаз не оторвать.

– А вот представители спонсоров, – заметив кого-то в довольно плотной толпе зрителей, махнул приветственно рукой Шанхайский и, подхватив Миру под локоток, потащил за собой. – Идемте, я вас представлю.

– Да зачем? – не поняла Мира.

– Для дела, – твердо произнес Лев Аркадьевич и извинился перед ребятами: – Я украду вашу подругу ненадолго. А вы смотрите, смотрите, наша выставка стоит особого, тщательного внимания и изучения.

Постоянно здороваясь направо и налево, Лев Аркадьевич довольно шустро продвигался вперед, таща за собой Миру.

Мира откровенно посмеивалась этому их лавированию между тел, но поспевала как могла, посматривая по сторонам на экспонаты, на людей, так же изредка здороваясь с кем-то из знакомых, встретившихся по пути, как в один миг их движение остановилось.

– Добрый день, – остановился Шанхайский.

– Здравствуйте, – услышала Мира знакомый голос, и мир перестал двигаться, замерев, и существовать, куда-то ухнув.

Ей казалось, что она медленно-медленно, через уплотнившийся до состояния крутого киселя воздух, поворачивает голову и встречается глазами с глазами Андрея Алексеевича Барташова.

– По-о-зво-о-льте пре-е-едста-а-в-и-ить, – слышались ей очень замедленные, растянутые слова, как на потерявшей скорость старинной пластинке граммофона, которые произносил будто издалека Шанхайский.

Она смотрела в серые глаза Барташова, а в висках ускорившаяся кровь стучала набатом. И вдруг, сродни хлопку, что-то щелкнуло у нее в мозгу, и мир вернулся в обычное течение времени.

– … Миру Олеговну Андрееву, – закончил фразу Шанхайский, официально представляя ее гостям – ведущего специалиста в области истории кукол.

– Очень приятно, – прошелестел рядом женский голос. – А как можно стать специалистом по куклам? Мне ужасно любопытно.

Мира заставила себя оторвать взгляд от серых глаз и повернуть голову, увидев интересную молодую женщину. Достаточно высокую, статную, породистую, всю такую изысканную. Одежда, макияж, скромная, но очень дорогая укладка темно-русых волос – все в ней подчеркивало высокий статус этой особы.

– Мира Олеговна изучает историю изготовления кукол много лет, еще со студенческой скамьи, она прошла курс обучения в Итальянской Академии искусств, по данной специализации. Занимается европейской куклой и куклами славянских народов. И, поверьте мне, обладает уникальными знаниями в этой области, – распалялся хвалебной речью Лев Аркадьевич и повторился: – Поистине уникальными. Редкий специалист.

– Какая многогранная личность, – произнес с сарказмом Барташов.

Мира медленно повернула голову на его голос, снова скрестившись с ним взглядами.

– Мира Олеговна сделала очень много для того, чтобы эта выставка вообще состоялась. И, поверьте мне, такое событие в мире искусства происходит впервые. Впрочем, вам об этом все известно. – И он переключился на гостей. – Мирочка, позволь тебе представить: Ольга Матвеевна Миронова, представитель Союза Промышленников России, наш ангел-покровитель. И Андрей Алексеевич Барташов, один из тех самых промышленников России, – без уточнений, весьма туманно обозначил он регалии гостей.

– Это, наверное, невероятно интересно: история создания кукол? – дружелюбно и по-настоящему заинтересованно спросила, улыбнувшись, Ольга Матвеевна.

– Это определенно захватывает, – как-то умудрилась ответить Мира, проявив ответную любезность.

– Ну, потом поговорим! – чутко уловив непонятно откуда взявшееся напряжение, стал спасать ситуацию Лев Аркадьевич и, предложив даме руку, сложив в локте, увлек за собой представительницу чего-то там, воспользовавшуюся его любезностью. – Идемте, Ольга Матвеевна, я покажу вам самые выдающиеся и уникальные экспонаты. Это надо смотреть! – заговаривал он женщину.

– Андрей? – обернулась та, позвав замешкавшегося Барташова.

– Иду, – кивнул тот, не отрывая взгляда от лица Миры.

Они стояли и смотрели друг на друга.

Вот так стояли и смотрели. Закрытые, как забралом от разрывающих все внутри эмоций, застывшие, окаменевшие два лица – только живые взгляды в перекрестье.

Мира сделала шаг… второй… третий и, миновав Барташова, застывшего статуей, пошла к выходу. Она покинула выставочный зал, получила шубку в гардеробе и, на бегу, торопливо надевая, выскочила из здания. И только тут, на улице, вдохнула полной грудью морозный колючий воздух и остановилась.

Она не чувствовала холода в распахнутой шубе и с неприкрытой головой, она сейчас вообще не чувствовала ничего – только то, что билось, кричало, горело у нее внутри.

Мира достала смартфон и вызвала такси.

Она вошла в дом, скинула шубу и куда-то сунула ее и теплую шаль, что держала в руках, не глядя, туда же, в неизвестность, уронила сумку, стянула сапоги уже по дороге в комнату один за другим, теряя их в черноте неосвещенной квартиры. И, наконец, добралась до гостиной.

И остановилась посреди комнаты, прислушиваясь к себе.

Постояла так и вдруг заспешила – включила бра на стене, торшер у дивана и, сделав полный круг по комнате, снова застыла в центре.

Входная дверь на площадку оставалась приоткрытой, и оттуда тянуло морозным сквознячком по ногам, а Мира стояла и ждала, не обращая на это внимания…

Дверь скрипнула и закрылась, щелкнул, запираясь, замок, послышались шаги по коридору. Андрей остановился на пороге гостиной на пару мгновений, как у последней черты перед шагом в неизвестность, и двинулся вперед, и встал напротив нее.

Совсем близко.

Это было сильнее их. Сильней любой их воли, разума, железных доводов рассудка и предрассудков, сильнее любых страхов, правил и желаний. И нежеланий.

Оно властвовало над ними, над их душами и телами.

И не имело никакого отношения к страсти.

Мира вздохнула, и Андрей сделал последние полшага, разделявшие их, положил ладонь ей на затылок, чуть запрокинул ее голову, наклонился и вгляделся в глаза. Совсем близко.

А потом медленно прижал к себе и обнял, а она подняла руки и обхватила его за спину. Стояли так, обнявшись и прижимаясь друг к другу. Это оказалось так по-новому для него, так по-особенному, то, что она не большая, не вровень с ним, и вся сразу очутилась в его объятиях.

Целиком.

И так с ходу идеально приладилось ее тело к его телу, словно она специально была создана, выточена природой для его рук и его форм. И только сейчас Андрей почувствовал, какое это удивительное ощущение, когда твоя женщина вся в твоих руках.

Он снова положил ладонь ей на затылок, осторожно отодвинул ее голову, наклонился и поцеловал.

Их первый поцелуй. Как пили из волшебного источника.

Мира отстранилась, судорожно всхлипнула от слишком сильных ощущений, накрывших ее, и уткнулась лбом ему в грудь.

Андрей аккуратно отстранил ее от себя, подержал за локти, будто сомневаясь, стоит ли отпускать, но отпустил все же и одним спешным движением снял куртку, кинул куда-то в сторону, туда же полетел шарф, а за ним пиджак и галстук, стянутый нервным рывком с шеи.

Упираясь носками в задники, неотрывно вглядываясь в лицо Миры, снял с ног туфли и шагнул, вернулся к ней. А она взяла его за руку и подвела к дивану, развернулась и, ухватив за подол, поднимая вверх, снимала с себя платье. Он помог.

Они не спешили, не срывали бездумно и торопливо друг с друга одежду, не рвались вперед, сгорая от страсти, нет – все по-другому происходило с ними!

Раздевались медленно, разглядывали с восторгом каждый вновь открываемый участок тела, дотрагивались, гладили друг друга и шли дальше. А когда оказались обнаженными, какое-то затянувшееся мгновение стояли напротив и впитывали в себя эту познаваемую наготу друг друга, как великий дар, как великое произведение чувственной красоты.

Андрей протянул руку, и Мира вложила в нее свою ладошку, он подхватил ее на руки и уложил на диван. Постоял совсем немного, глядя на нее сверху, встал на диван одним коленом, склонился и провел по ее телу рукой от груди вниз, до трепетного живота, опустился и лег сверху нее, и сразу вошел.

Никаких предварительных ласк и прелюдии, никаких затяжных поцелуев и жаркого шепота – это все было не нужно сейчас и глупо, и искусственно. Им не требовалось возбуждать друг друга, готовить и распалять. То, что они чувствовали и переживали, было выше и мощнее простого и привычного сексуального поведения.

Он вошел в нее сразу, до самого конца, до свода, и по их телам одновременно прокатилась первая яркая волна, подхватившая и понесшая их вперед.

Он входил в нее и неотрывно смотрел ей в глаза, и в самый последний момент, когда Мира поднялась на вершину и достигла своего оргазма, он поцеловал ее, поймав губами ее крик освобождения, устремляясь за ней, достигнув и своей вершины.

И в этот поразительный миг, словно невидимой вольтовой дугой по их телам пробежал мощный разряд какой-то энергии, как по замкнутой цепи – через Андрея и их соединенные в поцелуе губы, он прошел сквозь Миру и снова через Андрея, пробив его, выстрелил куда-то вверх…

И это было настолько сильно, что их выкинуло на какой-то совсем иной, недоступный, чувственный уровень.

Они так и лежали, соединенные, обнимаясь и прижимаясь телами – потрясенные, опустошенные…

Через ухнувшее куда-то время Андрей перекатился с бессильно распластанной Миры на край дивана и сел, опустив ноги на пол, чувствуя, как все тело сотрясает мелкой дрожью, вызванной полной потерей сил и пережитых мощных чувств.

Он отдал все, до самого дна, что имел, этой единственной девушке и хотел бы отдать еще больше. И она перелила, отдала ему все, что имела – до дна.