Высокая, под стать ему, фигуристая, ничего лишнего, но сбитенькая, налитая такая, крутые бедра, талия, высокая полная грудь, достойного размера, легкий загар и блондинистые длинные волосы дополняли картину.

И в постели она была столь же прекрасна, как и на ублажающий все его мужские рецепторы вид.

Словом, так хороша, что наличие глубокого ума было бы уже перебором и особо не интересовало Барташова. И с этим пунктом у нее обстояло все идеально – девушка была разумненькой ровно в той мере, которая не напрягает мужчин и не вредит самой барышне.

К морю они улетели на следующий день. Бизнес-классом, разумеется.

И отдых у Андрея сложился вот именно такой, как ему хотелось и мечталось, как мечтается любому человеку о том самом несбыточном и таком далеком, и от этого еще более привлекательном отпуске в особо тяжелые и сложные рабочие моменты.

В его случае: как мечтается молодому, здоровому и холостому мужчине.

Ленивый, пляжный, с приятной расслабляющей дремой на шезлонге, с легким детективчиком, читаемым без особого напряга и интереса, с заплывом в море, с вкусной южной кухней, с долгими, горячими от секса ночами с потрясающей блондинкой и снова ленивыми утрами…

Так он и сибаритствовал четыре дня, в полном релаксе, а на пятый его деятельной, энергичной натуре, не привыкшей к тупому отдыху, стало скучно и тоскливо.

Он предложил Илоне прогуляться по городу или выехать в горы на природу, куда-нибудь повыше, где нет такой удушающей жары, и посидеть в уютном кафе возле речки. Ну, хоть какая-то перемена действия.

– Ну, дорогуля, – закапризничала Илона. – Мне надо на пляж. Я хочу золотистый загар, а загораю я в тени, ты же знаешь, на солнце прямом вредно для кожи. А в тени его непросто получить: надо лежать и лежать.

– Ладно, – отпустил он ее добывать нужный колер загара. – Иди на пляж. Я пройдусь по городу и к обеду подъеду к тебе.

Он прогулялся, критикуя себя за столь необдуманное решение, – жара все же донимала, как ей и положено, а ехать в горы одному было не в кайф, да и затянулась бы такая поездка до вечера.

В общем, не сильно довольный Барташов, купив кое-какие сувениры и подарки для родных, вернулся на пляж к Илоне, заплыл в море, остужаясь в морской воде после того, как нажарился в душном городе. Повалялся немного на шезлонге, обсыхая, и отправился в кафе, поняв, что серьезно проголодался, да и выпил бы чего-нибудь холодненького.

Илона подремывала и идти с ним отказалась, пообещав присоединиться к нему попозже.

Барташов изучал меню, когда кто-то подошел к нему со спины и поздоровался:

– Здравствуйте, Андрей Алексеевич.

Он развернулся, слегка напрягшись, и тут же расслабился, сразу узнав девушку Миру. И отчего-то обрадовался ей. Вот на самом деле, искренне обрадовался.

Андрей приветствовал ее, галантно отодвигал девушке стул, приглашая за столик, и непроизвольно, на здоровых мужских инстинктах, успел рассмотреть ее всю достаточно подробно.

Оказалось, у нее есть фигурка. И тело – что увиделось ему при первой встрече мальчишеским, скрываемым за одеждой свободного кроя, – в купальнике открылось во всей красе: точеные длинные ноги, высокая талия, красивая линия бедер, правда, все мини, в его представлении, хотя она и не совсем малышка, наверное, где-то метр шестьдесят будет или чуть меньше. А ее небольшая грудь была поистине великолепной, совершенной формы, как у Венеры Милосской, и не нуждалась ни в какой поддержке или пуш-апе в лифчике, и прикрывалась купальником лишь из скромности.

Хотя с его, мужской, точки зрения такую красоту надо бы демонстрировать.

Снова никакого макияжа на лице, локоны волос разной длины, от воды потемневшие и завивавшиеся в более крутые кучеряшки, несколько появившихся от солнца веснушек, голубые глазищи – ну, девчонка девчонкой, если бы не этот ее ироничный взгляд кое-чего повидавшего и знающего эту жизнь человека.

Они обменивались светскими фразами, когда неожиданно он уловил в ней резкую перемену и увидел, как она изменилась в лице и мгновенно расстроилась, просто как-то очень сильно и сразу распереживалась.

Барташов сначала ничего не понял – вроде разговор шел о том, что Петька с мамой, и эта Мира вдруг заявляет, что сын боится своей матери.

Он ринулся выяснить, о чем она говорит, но тут между ними встала Илона, нарисовавшаяся в самый неподходящий момент.

– Дорогуля… – протянула она.

И Барташов, мысленно застонав, чуть скривился от этого дурацкого обращения к нему и от того, как она не вовремя появилась.

«Няньку» великолепная Илона демонстративно оттерла своим крутым бедром, презрительно игнорируя, переключая все его внимание на себя, и что-то там принялась рассказывать.

– Подожди, – недовольно перебил он ее. – Мне надо поговорить… – и осекся.

Миры не было.

Ни за столиком. Ни в кафе. Куда она делась-то? Не понял Барташов.

И ринулся из кафе искать, догонять.

– Андрей! – возмутилась капризно Илона. – Ты куда?

Бредущую неторопливо девушку он заметил среди людей на пляжной набережной, метрах в двадцати. Догнал, развернул к себе и потребовал объяснений.

А она объяснила. При этом так глядя на него, что он подумал, что она его сейчас ударит – вот реально: размахнется и заедет по физиономии.

Андрей не поверил. Да ладно! Петька бы ему сказал, что не хочет жить с мамой! И пожаловался бы непременно, если бы ему с ней было плохо.

Или не сказал бы?

От негодования и злости на эту Миру, с ее выдумками, он ей нагрубил. А она его послала и так глянула своими глазищами, словно все же ударила.

И ушла – негодующая, расстроенная. И вся ее миниатюрная фигурка просто излучала этот ее посыл и презрение к нему.

Вот прямо…

Да пошла ты! В свою очередь, завелся Барташов – несла тут не пойми что, вылезла со своими наговорами и фантазиями идиотскими.

Актрисуля. Кукольница.

Отдых был безнадежно испорчен – ни о чем другом, кроме слов этой Миры, Андрей уже не мог думать. Кое-как пообедал, не чувствуя вкуса того, что ест, и невпопад отвечая на вопросы недоумевающей Илоны, а потом и вовсе собрался и ушел с пляжа.

Но, будучи человеком действия, умеющим принимать непростые решения, привыкшим брать на себя и нести постоянную ответственность за людей и дело, долго находиться в размышлениях Барташов не мог, да и не собирался. Принял быстрое решение, позвонил, заказал билет на ближайший рейс на Москву и спешным порядком начал собирать вещи.

– Что значит улетаю? – возмутилась Илона. – А я?

– А ты оставайся, гостиница оплачена до воскресенья, обратный билет есть. Отдыхай, загорай. Ты же хотела золотистый загар.

– Андрей, – вдруг сделалась жесткой и холодной Илона. – Я не та девушка, которую можно вот так бросить одну где-то на курорте. Подожди! – вдруг осенило ее. – Это что, из-за той няньки, что была с тобой в кафе? – И сама себе ответила: – Ну, точно! Ты после разговора с ней переменился сразу, да еще и догонять ее бросился, а теперь и улетать собрался.

– Она не нянька, – отговаривался торопливо Барташов, проверяя, все ли собрал. – И она тут ни при чем. Это мои семейные проблемы.

– Если ты улетишь, то я с тобой расстанусь, – выдвинула девушка ультиматум. – Меня еще никогда не бросали из-за какой-то невзрачной няньки.

– Она не нянька, – подхватив сумку с вещами, повторил Барташов. – И я тебя не бросаю.

– Зато я тебя бросаю, – оповестила его Илона.

Андрей кивнул, подтверждая, что услышал ее декларацию о намерениях, и протянул ей банковскую карточку:

– На, это на отдых.

Карточку она взяла. Про расставание больше не высказывалась, губки надула и пожелала счастливого пути.

Весь полет он думал и размышлял над словами этой Миры, чтоб ей… хорошо жилось. Вот же угораздило на свою голову с ней столкнуться!

Он с досадой вспоминал, как Петька первые дни после общения с девушкой все просился к Мире в гости или хотя бы позвонить, а когда ему объясняли, что тетя Мира занята, она работает, он настаивал:

– Тогда пусть приедет к нам или пошли к ней в театр, кукол смотреть.

И ему снова объясняли про занятость чужой тети и про то, что у нее свои дела и ей не до мальчика Пети. А он расстраивался и не верил им всем.

«Правильно делал, что не верил, – подумал Барташов. – Вон она как в лице переменилась, ей аж плохо стало, когда я про Петьку у матери ей сказал. Есть ей до него дело. Непонятно только, с каких петухов и какое».

Размышляя, он постарался точно, в деталях воспроизвести в памяти, как сын отреагировал, когда ему сообщили, что он будет жить с мамой, и как это происходило.

А происходило это в присутствии Элки и ее мужа.

– Петенька, – протягивала она к сыну руки. – Поживешь со мной и дядей Бернардом. Я так по тебе соскучилась.

– А с папой и бабушкой? – не спешил ребенок в ее распахнутые объятия и смотрел вопросительно на отца.

– А с папой и бабушкой вы будете видеться по выходным. Мы же никуда не уезжаем и будем жить в Москве. А еще к нам приедет бабушка Лиза, – порадовала она сына грядущей встречей со второй бабушкой, ее мамой.

– Ну что ты, Петюша? – подбадривал его Андрей. – Вы с мамой давно не виделись, она по тебе соскучилась.

– А можно с тобой? – спрашивал малыш и заглядывал просяще отцу в глаза.

– Ты же знаешь, у папы много работы, – ответила вместо него Элла. – А все вместе мы не можем жить.

– А с бабушкой? – не отлипал ребенок от отцовской ноги, на которую навалился всем тельцем.

– И с бабушкой вместе не получится, – начинала нервничать Элка.

Кое-как Петьку уговорили, дядя Бернард пролепетал там что-то ободряющее на французском, поулыбался, погладил пасынка по головке и протянул ребенку подарок. А Барташов тогда отнес нежелание Петьки идти к матери на счет того, что они давно не виделись и он попросту отвык от нее.

Вообще-то рано делать выводы, может, так оно все и есть на самом деле, и Петруша на самом деле отвык от матери за долгую разлуку, мало ли что там эта странная Мира наговорила.