Оба выглядели несколько ошарашенными, увидев на борту даму.

Доклады Латимера и Херли Эйлин слушала вполуха, ей достаточно часто приходилось плавать, чтобы иметь представление о ежедневных обязанностях капитана корабля. Обычно она гораздо больше интересовалась подробностями судовой жизни, но этой ночью, вернее, этим ранним утром ее голова была занята совсем другими делами.

Как и у Роберта. Хотя с виду могло показаться, что все его внимание обращено на то, о чем докладывали офицеры, он то и дело украдкой бросал взгляд на нее. И не стал задерживать своих людей, а когда тарелка с последним блюдом опустела, отказался от предложенного Фоксби бренди. Проводив Латимера и Херли до двери, Роберт коротко подтвердил свои распоряжения на утро.

Эйлин слышала их и обратила внимание, что, говоря о своем намерении вернуться на постоялый двор и ждать возможного появления работорговцев, явившихся за детьми, он ни разу не упомянул ее.

Когда Латимер и Херли вышли, он закрыл дверь. Потом молча уставился на деревянную дверную панель.

Эйлин встала. Она разгладила юбки и подняла вверх подбородок.

– Утром я, безусловно, поеду с вами. Мне надо забрать вещи от миссис Хойт, к тому же мальчик вам не доверяет и может отказаться иметь с вами дело.

Прошло несколько секунд. Роберт продолжал смотреть на дверь. Потом просто сказал:

– Нет.

– Да, – так же просто возразила она. – Этот план такой же мой, как и ваш.

Несколько мгновений он стоял не шелохнувшись, потом протянул руку к двери.

Эйлин услышала, как щелкнул замок.

Роберт повернулся кругом и посмотрел на единственную в мире женщину, способную заставить его кровь вскипать одним движением своего упрямого подбородка, с вызовом вздернувшегося вверх.

В тот момент он чувствовал себя… неуправляемым. Утратившим привычный контроль над собой.

Джентльмену, и тем более дипломату полагалось сохранять видимость хладнокровия, он просто не стал бы с ней спорить и, любезно предложив даме свою постель, сам отправился спать на тюфяке в каюте кого-нибудь из своих офицеров или устроился в гамаке.

Но Роберт не был таким джентльменом.

И она, с ее ясными глазами, блестящими медными волосами и непреклонным нравом, с легкостью нашла дорогу к нему настоящему – к морскому разбойнику, пирату, жившему у него в душе.

Он двинулся к ней.

Эйлин не отступила, не отвела глаз, не дрогнула. Она лишь положила руку на письменный стол, как будто искала какую-то надежную опору.

Их взгляды сошлись и уже не расходились. Роберт остановился прямо перед ней, и теперь их разделяло не более фута. Его суровое лицо выражало хмурую решимость. Он всматривался в ее глаза, словно искал там… он сам не знал, что искал.

– Вы хоть немного представляете себе, что я почувствовал, когда увидел, как работорговец затаскивает вас в свое логово?

Слова прозвучали глухо и хрипло, как будто шли откуда-то из самой глубины. Задав этот вопрос, он пробудил в себе те же чувства, что испытывал тогда, и они снова переполнили его. Потрясли до самого основания, угрожая захлестнуть с головой.

Когда они впервые настигли его в тот момент безграничного ужаса, Роберт нашел в себе силы обуздать их и сдержаться.

Но сейчас… Она стояла прямо перед ним, слегка запрокинув голову назад, чтобы смотреть ему в глаза, и ее взгляд горел зеленовато-бронзовым огнем.

– Я думаю, вы чувствовали то же самое, что и я, когда увидела, как работорговец взмахнул саблей в дюйме от вашего горла.

Они почти одновременно вдохнули побольше воздуха, не отрывая глаз друг от друга, и в каждом бурлило отчаянное сопротивление, желание взять верх. Никто не хотел уступать, ни он, ни она.

Эмоциональное напряжение росло. Казалось, их чувства, передаваясь от нее к нему и от него к ней, сталкиваются, сливаются, рождая один неукротимый огненный вихрь. Но потом эта буря, сделав крутой поворот, вдруг обернулась почти непреодолимой голодной страстью, поразившей Роберта в самое сердце.

Но и ее страсть обжигала не меньше.

Неумолимая сила все сильнее тянула их друг к другу. Заставляла его сделать последний шаг, заключить ее в объятия и нырнуть в этот манящий водоворот. Но прежде чем он успел сделать этот шаг, его сделала Эйлин.

Без тени сомнения, она сделала этот последний шаг, преодолевая расстояние между ними. Сознательно и исключительно по собственной воле. Разве не молилась она всем богам, чтобы они дали ей этот шанс познать с ним эту неизведанную территорию? И вот теперь судьба даровала ей этот шанс, и она была полна решимости схватиться за него обеими руками и воспользоваться им без оглядки.

Пойти по этому пути, куда бы он ни привел. Отбросить все предосторожности и взять от жизни все, что она могла дать.

Эйлин не отрываясь смотрела в глаза Роберта и видела страсть, темневшую в их морской глубине. Она убрала руку со стола и шагнула к нему. Потянувшись вверх, она скользнула руками по его плечам, сплела пальцы у него на затылке, наклонила его голову и поцеловала в губы.

И ощутила, как содрогнулось все его тело.

Почувствовала, что он пытается сдержаться, контролировать свою реакцию. Не поддаваться вихрю желания, несмотря на отчаянную потребность быть с ней.

Эйлин провела языком по его сжатым губам, потом раскрыла свои, словно приглашала его.

Роберт застонал и прильнул к ее губам. Он отдался этому поцелую, словно кинулся в омут… Он сдался. Но не ей, а тому живому, что билось и трепетало в них, как птица с опаленными крыльями.

Страсти.

Эйлин никогда не чувствовала этого прежде, но знала, что это она.

Роберт наклонил голову, перехватывая инициативу. С каждой секундой желание разгоралось все жарче.

Она придвинулась теснее и почувствовала, как его руки стальным кольцом сомкнулись вокруг нее, прижимая ее к себе. Это подтверждение только укрепило ее уверенность, пальцы Эйлин скользнули в густой шелк его волос. Теперь он вел ее, и она послушно следовала за ним, добавляя в этот костер сухой хворост своей страсти, свою ненасытную жажду.

Роберт чувствовал себя все более уверенно, словно наконец стал самим собой, каким не был уже многие годы. Он будто сбросил с себя доспехи, которые стесняли его. Впервые за долгое время он почувствовал себя свободным. Он просто был собой.

Тот мужчина, которым он был на самом деле, обнимал женщину, сделавшую его таким. Женщину, которая требовала, чтобы он стал собой, и не соглашалась на меньшее. Женщину, которая видела его насквозь и обращалась напрямую к его сути. Женщину, которая смущала и восхищала его, противоречила ему, провоцировала и вместе с тем уравновешивала его, придавая устойчивости.

Их губы, их рты сливались в жарком нетерпении и плавились, образуя единое целое. У нее был вкус меда и бисквита, а под ним таился неповторимый эликсир – квинтэссенция ее самой.

Их руки все крепче и крепче прижимали их друг к другу, их языки вели дуэль, дразнили и манили, рождая пьянящую смесь жажды и нетерпения, томления и страсти. Роберт чувствовал себя так, словно они неслись в неуправляемой повозке, забыв обо всем и не разбирая дороги.

Он отчаянно старался собраться с мыслями. Сквозь густую пелену желания он подумал, что должен притормозить, хотя бы немного. С этой целью он сделал движение, намереваясь прижать Эйлин к письменному столу и подержать так, пока не возьмет ситуацию под контроль.

Но она тоже подвинулась, повернулась и попятилась назад. Роберт инстинктивно последовал за ней. Не разжимая объятий, не прерывая поцелуя, они закружились, как в вальсе… по направлению к кровати. Они двигались, пока их бедра не ударились об изножье кровати. Эйлин обхватила его за шею и прижалась к нему в откровенном приглашении, и Роберт забыл, что хотел притормозить.

Он забыл обо всем, кроме нее, кроме того, что она ему нужна. Нужна с того самого момента, когда он впервые ее увидел. И с каждым часом, когда опасность шла за ними по пятам, эта потребность росла, окончательно дав о себе знать, когда они оказались в шаге от смерти.

Каким-то уголком своего сознания, где еще сохранились проблески здравого смысла, Роберт понимал, что внезапно им стало нужно гораздо больше. И ему и ей.

Но это не помогло. Потребность росла. Своими стальными когтями она вцепилась в остатки здравого смысла и, разорвав их в клочья, развеяла по ветру страсти. Желание завладело им безраздельно.

Роберт сбросил свою легкую куртку на пол. Они были слишком голодными, слишком жадными, чтобы позволить своим губам оторваться друг от друга. Пальцы Эйлин нащупали узел его шейного платка, а его руки скользнули по ее груди. Сначала легко лаская, потом требуя.

Эйлин вздрогнула, но уже в следующий миг подчинилась и отдалась поцелую безраздельно. Отдалась ощущениям, которые пробуждали в ней его умелые пальцы. Она чувствовала, как набухли и отвердели ее груди под его рукой, чувствовала острое и одновременно сладкое возбуждение, пробежавшее по нервам, когда его пальцы нашли заострившийся сосок и слегка сдавили его.

И все же, будь Роберт бесстрастен, она бы не ответила. Но он был настолько захвачен тем же возбуждением, тем же огнем, тем же неумолимым чувственным вихрем, что каждое его прикосновение заставляло ее трепетать, каждая ласка вызывала ощущение полета.

Да, да, да! Эйлин накрыла рукой его ладонь и крепче прижала ее к своей груди. Как долго она ждала этого. Этой страсти, этой жажды, этой первобытной потребности друг в друге, тех чувств, что он вызывал в ней. Того, что они могли обрести вместе.

Их губы оторвались друг от друга, затуманенные страстью глаза, смотревшие из-под отяжелевших век, встретились. Но Эйлин не могла вынести потери его губ, их вкуса и прикосновения, и Роберт, казалось, чувствовал то же самое. Она потянулась к нему, и, когда их губы снова коснулись друг друга, она ощутила, что его пальцы проворно расстегивают ее плотно прилегающий жакет.

Эйлин нащупала завязки рубашки у него на шее, дернула за них, развязала. Потом, зажав в руках ткань, потянула ее вверх, вытащив из бриджей.