И плевать, что он сам себе кажется идиотом. Переживет! Дело в чертовом принципе.

Сначала Тревор по привычке просмотрел деловую почту, ответил на вопросы, что-то распечатал, что-то сохранил в памяти компьютера, затем перешел к личным письмам.

Одно письмо было от мамы, и он улыбнулся впервые за много часов.


Ты не звонишь и не пишешь. Во всяком случае, нечасто. Кажется, я убедила твоего отца в том, что нам необходимо отправиться наконец в чудесное путешествие в Ирландию. Если честно, не так уж долго пришлось его убеждать. Он скучает по тебе не меньше меня, и я думаю, хочет принять хоть малое участие в твоем театральном проекте. Надеюсь, нет, я уверена, что у тебя все идет так, как ты мечтал.

Папа уже начал расчищать дела и высвобождать время, хотя не подозревает, что мне это известно. Если все пойдет по плану, мы приедем в следующем месяце. Как только все прояснится, я сразу же тебе сообщу.

Раз ты не жалуешься, я думаю, что у тебя все в порядке и тебе некогда скучать, как всегда. Надеюсь, ты выкраиваешь время для отдыха. До отъезда ты слишком много работал, наказывал себя за Сильвию.

Ладно, ладно, я больше не буду об этом. Я как наяву вижу твой раздраженный взгляд: Нет, я солгала. Я скажу только еще одно. Тревор, дай себе передышку. Никто, даже ты сам, не может соответствовать твоим высоким требованиям.

На этом я заканчиваю. Я люблю тебя. Готовься к нашему вторжению.

Мама


Интересно, у него и в самом деле раздраженный взгляд? Тревор всмотрелся в тусклое отражение своей физиономии в оконном стекле и решил, что мама, похоже, права. Это и успокаивало, и тревожило, но не удивляло.

Он подвел курсор к окошку «Ответ» и щелкнул мышкой.


Ты все пилишь меня и пилишь.


Это ее точно рассмешит.


Собирайтесь побыстрее, и ты сможешь попилить меня лично, мне этого уже не хватает.

Да, театр строится по графику, хотя сегодня пришлось свернуться пораньше. Надвигается жуткая буря. Сейчас допишу письмо и задраю все окна и двери.

Думаю, ты обрадуешься, узнав, что я выбрал театру название. Я назову его «Duachais». По-гэльски это означает связь с местом, с его историей, фольклором, традициями. Одна очень умная женщина сформулировала, чего я хочу от этого театра, и оказалась права.

Разумеется, мое название станет кошмаром для рекламного отдела, но не страшно. Я никуда не спешу. Спешить здесь просто невозможно. Стоит только оглядеться по сторонам, и хочется смотреть и смотреть без конца.

Я собираюсь подписать контракт «Кельтской музыки» с Дарси Галлахер. Она невообразимо талантлива. Ты сама убедишься, когда услышишь, как она поет. Дай мне год, и ее голос, ее имя, ее лицо будут повсюду. Потрясающее лицо.

Она честолюбива, талантлива, энергична, импульсивна, умна и обаятельна. Не какая-нибудь застенчивая провинциалка. Она тебе понравится.

Я люблю ее. Обязательно при этом чувствовать себя идиотом?


Тревор замер, уставившись на последнюю строчку. Он не собирался это печатать и, качая головой, начал стирать. Очередная вспышка молнии осветила комнату ярким голубоватым светом. Прокатился оглушительный раскат грома. По оконному стеклу зазмеилась тонкая трещинка. И погас свет.

— Черт, — выругался Тревор, как только удары сердца перестали отдаваться в ушах. Электронное нутро наверняка сгорело. Сам виноват, знал же, что нужно отключить компьютер.

Экран почернел, как и мир вокруг, давая понять, что и батарея разрядилась. Тревор снова выругался, нащупал фонарик, предусмотрительно положенный рядом с ноутбуком, и включил, вернее нажал кнопку. Безрезультатно. Какого черта? Он же проверял батарейки перед тем, как сел работать, и сноп света был устойчивым и ярким. Тревор раздраженно встряхнул фонарик, вскочил, осторожно пробрался к кровати, нащупал на прикроватном столике свечи и спички.

К разрядам молний уже можно было привыкнуть, но при новой вспышке он вздрогнул, рассыпал спички и выругался.

— Возьми себя в руки, — пробормотал он и испугался собственного голоса, прозвучавшего в темноте весьма зловеще. — Не первая буря, не первое отключение электричества.

Однако здесь и сейчас чувствовалось что-то странное. Слишком театрально-трагическими были завывания ветра и потоки ливня, слишком свирепыми. Они как будто бросали ему личный вызов. Господи, какая чушь лезет ему в голову!

Хмыкнув, Тревор чиркнул спичкой, поднес крохотный огонек к фитилю свечи и, вздохнув с облегчением, решил зажечь остальные… Новая вспышка молнии выхватила из мрака Гвен.

— Кэррик гневается.

Тревор дернулся, пламя заметалось. К счастью, он удержал свечу и не поджег коттедж. Гвен улыбнулась:

— Вам нечего стыдиться. Кэррик прекрасно знает, что люди боятся бурь, и не привык сдерживать гнев.

Чуть успокоившись, Тревор поставил свечу на столик.

— По-моему, он слишком разбушевался.

— Он любит производить впечатление, мой Кэррик. И он страдает. Ожидание терзает душу, и чем ближе конец ожидания, тем труднее ему ждать. Вы позволите задать вам один вопрос?

Тревор покачал головой. Разговор с призраком в маленьком коттедже посреди разыгравшейся бури кажется нереальным и в то же время не удивляет его.

— Почему бы и нет?

— Надеюсь, мой вопрос не рассердит вас, но что вас останавливает? Почему вы не открываете свои чувства женщине, которую любите?

— Это нелегко сделать.

— Я знаю, что вы так думаете. — В ее голосе прозвучало нетерпение, хотя сцепленные руки не дрогнули. — Я хочу знать, почему это нелегко.

— Если не заложить фундамент, можно все испортить. Важно, очень важно не наделать ошибок.

— Заложить фундамент? — в замешательстве переспросила Гвен. — И что это значит?

— Я должен показать Дарси, что она получит, какую жизнь сможет вести.

— Вы говорите о богатстве? О роскоши?

— Да, верно. Как только она увидит… — Пол качнулся, и Тревор впервые всерьез встревожился. Гвен подняла руку, не дав ему продолжить.

— Простите. Я тоже не всегда могу сдержать гнев. — Она закрыла глаза, а когда открыла, они были потемневшими и печальными. — Как вы в этом похожи на Кэррика! Он тоже предлагал мне драгоценности, богатства, жизнь во дворце. И неподвластное вам бессмертие. Неужели вы не видите его ошибку, ошибку, которая стоила и мне, и ему трех сотен лет печального одиночества?

— Дарси не такая, как вы.

— Ох, Тревор, посмотрите внимательнее. Как можно быть таким слепым? — Гвен покачала головой. — Ну, вам еще многое предстоит сегодня ночью. Идите в деревню, вы нужны там.

— Дарси? — в панике воскликнул он. — Она в опасности?

— О нет! С ней все хорошо. Но кто-то другой нуждается в вас. Эта ночь — ночь чудес, Тревор Маги. Идите, чудеса ждут вас.

Тревор не колебался ни секунды. Едва Гвен растворилась в воздухе, он схватил свечу, чуть ли не скатился с лестницы и выбежал из дома.


19

Молнии раздирали небо, ревел диким зверем гром. Сильные порывы ветра хлестали по лицу. Дождь впивался в кожу бесчисленными тонкими иголками. Здоровенные градины колотили по голове и спине, прибивали к земле траву, раздирали цветы. Узкая дорожка превратилась в опасное, скользкое месиво.

Тревор промок насквозь, прежде чем добрался до машины.

Разум твердил, что только безумец может покинуть дом в такую ночь, что нужно переждать бурю, а не бросаться в ее оскаленную пасть, но Тревор уже поворачивал ключ в замке зажигания.

Завывания бури казались воплями привидений-плакальщиц, предвещающих смерть. В клубящемся воздухе, как обезумевшая мошкара, кружились вырванные из живых изгородей ветки, цветы и листья. Тревор готов был поклясться, что у ветра есть кулаки, когти и зубы. Свет фар еле пробивался двумя тонкими лучами сквозь стену дождя, лишь подчеркивая ярость стихии. Он с трудом вел машину по размытой канаве, которая еще недавно была проезжей дорогой. Сразу за поворотом его ослепила яркая молния, оглушил мощный раскат грома.

Тревору показалось, что за всем этим адским шумом слышны полные отчаяния женские рыдания.

Он нажал на газ, и машина, скользнув вбок задними колесами, проскочила следующий поворот. Впереди замелькали огни Ардмора, похоже, это были зажженные свечи и масляные лампы.

У кого-то наверняка есть генераторы, в пабе уж точно есть. Дарси в безопасности, в сухом и теплом доме, незачем мчаться сломя голову, ведь с ней, несомненно, все в порядке.

Но что-то подгоняло его. Не покидало ощущение, что надо спешить. Вцепившись в руль, Тревор обогнул Тауэр-хилл, и вдруг машина встала как вкопанная.

— Какого черта? — Тревор в ярости крутил ключ в замке зажигания, нетерпеливо давил на газ, но в ответ слышал лишь слабые щелчки.

Не переставая чертыхаться, он вынул из бардачка фонарик, который всегда держал там, и испытал минутное удовлетворение, когда вспыхнул снопик света.

Тревор выбрался из машины. Сильнейший порыв ветра чуть не сбил его с ног и, явно расстроенный неудачей, призвал на помощь ливень и град. Пригибаясь, Тревор с трудом стал карабкаться вверх по холму, чтобы сократить путь.

Он чувствовал, что должен бежать, но ноги увязали в раскисшей земле. Стлавшийся только здесь туман достигал колен, и древние надгробья торчали из него, как зубы огромного монстра.

«Это все Кэррик, — со злостью подумал Тревор. — Чертов любитель театральных эффектов!» И тут вспышка молнии осветила могилу давно умершего Джона Маги.

— Цветы? — Тревор остановился и, переведя дыхание, изумленно уставился на разноцветный ковер, похожий на радугу. Ветер, безжалостно хлеставший человека, лишь нежно покачивал хрупкие лепестки, а холодные клубы тумана осторожно огибали цветущие растения.