Майор ухватился за подол саронга и с силой рванул его. Ткань затрещала и лопнула, а его пальцы уже искали пояс ее панталон.

– Нет! – всхлипывала она. – Пожалуйста, не надо!

Тяжело дыша, он замер и уставился куда-то за Якобину. Она запрокинула голову, опираясь о мягкий песок, и ее глаза встретились с холодными синими глазами Маргареты де Йонг.

Она просто стояла у подножья лестницы, но ее окаменевшая поза была единственным упреком. Потом госпожа де Йонг повернулась и стала подниматься по ступенькам.

Крякнув, майор скатился с Якобины на песок, прислонился спиной к песчаному откосу и провел ладонью по волосам. Вся дрожа, Якобина отползла от него, вскочила на ноги и на ватных ногах стала подниматься по лестнице.

– Госпожа де Йонг! – крикнула она, вбегая в дом. Распущенные волосы развевались за ее спиной; одной рукой она придерживала разорванную кебайю, другой – саронг. – Госпожа де Йонг! – Она догнала ее в коридоре, но госпожа де Йонг даже не посмотрела в ее сторону.

– Мне нечего вам сказать, фройляйн ван дер Беек, – сухо обронила она и удалилась в свою спальню. Резко щелкнула задвижка.

Несколько мгновений Якобина стояла, захлестнутая ужасом, стыдом и ощущением вины, затем проскользнула в свою комнату.

Потом она долго сидела на кровати и смотрела в открытое окно на сад. Каскады цветов и зеленых листьев ненадолго окрасились багровыми лучами заката, но вскоре потемнели и в наступающих сумерках утратили свои очертания и краски. Доносившиеся из дома звуки скользили мимо ее сознания – стрекотанье Энды, Рату и Нингси, бас майора, тихий голос его жены и иногда плач Иды. Потом наступила ночь, оживленная, беспокойная ночь на Суматре.

Конечно, наивно было рассчитывать, что скорбь от потери сына укротила майора. Никто не способен укротить тигра, а она, как неразумный, любопытный ребенок, принимающий тигра за большую кошку, протянула к нему свои руки – и получила за это. Не нужно ей было оставаться в этом доме, ведь она давно собиралась уехать. Нужно было послушаться своего внутреннего голоса, который давно твердил ей об этом. Здесь для нее больше не было места.

Усталая и все еще дрожащая, она встала с кровати, чтобы зажечь лампу, достать из шкафа вещи, собрать чемодан и написать прошение об увольнении. Завтра утром она покинет этот дом и даже не оглянется.

После нее – хоть потоп.


«Я люблю тебя, нони Бина. Ты больше никогда не уезжай».

– Йерун? – пробормотала Якобина, еще не проснувшись; пошарила обеими руками вокруг себя, ища мальчика. Ей казалось, что она чувствовала его рядом с собой, что он свернулся в клубок и прижался к ней. Словно он был совсем близко. Потом она вспомнила, что его больше нет в живых, и ее сердце сжалось от тоски.

Но она явно слышала, как он кашлял и давился, и ее охватил ледяной ужас, несмотря на жару тропической ночи. Она с трудом открыла глаза и посмотрела на мерцавшее пламя лампы. До ее слуха донеслись звуки мучительной рвоты. «Господи милостивый, только не Ида! Пожалуйста, не забирай и ее!»

Якобина соскочила с кровати, взяла лампу и выбежала из комнаты. Несколько мгновений она стояла в коридоре и прислушивалась. Ее сердце лихорадочно колотилось. В спальне супругов де Йонг все было тихо, если не считать тихого храпа майора.

Стоны усилились, болезненный хрип, новые звуки рвоты. Они доносились из комнаты напротив, где прежде спали дети. Якобина распахнула дверь и посветила себе лампой.

На циновке, скрючившись, лежала Мелати. Возле нее темнела черная, бесформенная лужа. Тело Мелати корчилось от судорог, руки и ноги дергались. Вот из нее снова вылилась комковатая масса.

Черная, как смола.

39

Окаменев от напряжения, Якобина сидела на кровати. Цветущий сад за окном был залит полуденным солнцем, его искры сверкали на волнах залива. Не прошло и суток с тех пор, как майор целовал ее на берегу моря, не прошло и двенадцати часов, как он поскакал среди ночи в Телукбетунг за доктором Деккером.

Слезы навернулись ей на глаза, и очертания сада расплылись, а с ними и контуры чемоданов возле стола, на котором лежал сложенный вчетверо листок – ее прошение об увольнении, которое она написала вчера. Сейчас ей казалось, что она видит бесконечный кошмарный сон, из которого нет выхода.

Шум моря смешивался с голосами, звучавшими в салоне. Распорядившись не мыть труп Мелати и вообще не прикасаться к нему, доктор уехал на легком экипаже, а потом вернулся с господином Бейеринком и солдатом в черном мундире. Майор, с пепельно-серым, окаменевшим лицом, приказал Якобине сидеть в комнате и ждать, когда ее позовут.

Часы тянулись медленно; небольшой дом наполнился шагами, шепотом и голосами, то пронзительными, то тихими; часто раздавался плач Иды, жалобный, даже отчаянный. У Якобины разрывалось сердце при звуках этого плача, но она не решалась выйти из комнаты и утешить девочку; слишком жестким был приказ майора, и слишком зловещее настроение воцарилось в бунгало.

Пальцы Якобины судорожно сцепились на коленях. Эти пальцы держали руки Мелати, когда по ее телу пробегали судороги; потом судороги затихли, и она погрузилась в забытье, из которого уже не вышла. Якобина вздрогнула, услыхав рыдания, и увидела, как Нингси с плачем бежала по саду.

В коридоре послышались тяжелые шаги, раздался стук в дверь; после ее ответа в комнату вошла Рату, поклонилась, а за ней появился господин Бейеринк, инспектор Кетимбанга. В коридоре маячил мрачный силуэт солдата.

– Фройляйн ван дер Беек, – обратился к ней господин Бейеринк; на его узком лице с непримечательными, бесцветными чертами, появилась сдержанная улыбка. – У вас найдутся для меня несколько минут? – Костюм цвета карамели хорошо сочетался с его песчаными волосами, расчесанными на пробор, и бородой; то, что он часто трогал узел на галстуке, выдавало его беспокойство и неуверенность.

– Разумеется, – подавленно ответила Якобина.

При виде чемоданов Бейеринк удивленно поднял брови.

– Вы уезжаете?

Якобина покраснела.

– Я хотела сегодня уехать отсюда. Навсегда. Там, – она кивнула на стол, – лежит мое прошение об увольнении. – И тихо, еле слышно, добавила: – Вот только я не успела отдать его господину майору и его супруге, потому что… – Она замолчала и вытерла слезы, которые снова полились из глаз.

– Позвольте прочесть? – Господин Бейеринк показал на стол и, когда Якобина кивнула, взял листок в руки, пробежал глазами по строчкам и бросил на Якобину быстрый взгляд. – У вас есть особые причины для увольнения?

Якобина вспомнила, как ее преследовал майор, а также о том, как вчера она позволила ему себя поцеловать, и покраснела еще гуще.

– Это личные причины, – сухо ответила она.

– Хм-м, – промычал инспектор и под обеспокоенным взглядом Якобины сунул сложенный листок во внутренний карман пиджака. – Будьте любезны, пройдите со мной в салон! – Он показал жестом на дверь, и Якобина последовала за ним.

С заплаканными, красными глазами, скомкав в руке носовой платочек, Маргарета де Йонг сидела на ротанговом стуле. Рядом, положив руку на ее плечо, стоял одетый в мундир майор. Ни она, ни он не взглянули на Якобину, когда она вошла с Бейеринком и солдатом; только доктор Деккер, сидевший рядом с супругами, мельком посмотрел на нее.

– Пожалуйста, садитесь. – Бейеринк показал на стул возле стола, где стояли полупустые кофейные чашки и тарелка с печеньем и фруктами.

Якобина послушно села. Бейеринк тоже опустился на стул и положил руки на стол.

– Скажите, вы когда-нибудь видели в доме вот это? – Он постучал пальцем по закупоренной бутылочке из коричневого стекла.

Якобина посмотрела на бутылку; в ней был светлый кристаллический порошок, напоминающий соль. Она покачала головой.

– Нет, не видела.

– Вы уверены? Мы обнаружили ее в комоде, в детской.

– Точно не видела, – уверенно заявила Якобина.

Бейеринк переглянулся с доктором Деккером, тот поставил локти на колени и сцепил пальцы.

– Мы предполагаем, что это сулема. Более точно я скажу, когда исследую это вещество в своей лаборатории.

– Ртуть? – пробормотала Якобина. – Это же яд… – Широко раскрытыми глазами она смотрела то на Бейеринка, то на Деккера. – Вы хотите сказать, что дети и Мелати… Но ведь вы говорили, что это лихорадка Денге! – крикнула она Деккеру.

Доктор потерся подбородком о сцепленные руки.

– В этих широтах Денге встречается сплошь и рядом, а симптомы при Денге и при отравлении ртутью очень похожи. Это, прежде всего, рвота, когда извергается содержимое желудка, пропитанное кровью и темное от желудочного сока. Я надеюсь, что вскрытие умершей сегодня женщины прояснит картину. – Он говорил это неуверенно, даже чуточку смущенно.

У Якобины сжалось сердце, а на глаза навернулись слезы. Она прижала ладонь к губам.

– Но кто же мог это сделать? – прошептала она и взглянула на супругов де Йонг, однако те оставили ее слова без внимания.

Бейеринк достал из внутреннего кармана пиджака маленький блокнот и карандаш. Он просмотрел страницы блокнота, исписанные мелким, торопливым почерком.

– Вы давно работаете у господина и госпожи де Йонг, фройляйн ван дер Беек?

– Больше года, – ответила Якобина. – Почти пятнадцать месяцев.

– И за все время у вас не возникало никаких недоразумений?

Глаза Якобина невольно направились на майора.

– Нет.

– Мы доверили ей наших детей, – всхлипнула Маргарита де Йонг. – Наших детей! – Она прижала платочек к глазам, а майор погладил ее по плечу.

– Какие у вас были отношения с умершей сегодня… – Он стал с шелестом перелистывать блокнот.

– Мелати, – подсказала Якобина. – Ее зовут Мелати.

– …отношения с Мелати?

Якобина пожала плечами.

– Хорошие. Да, хорошие. Мы редко общались, лишь обменивались парой слов, в основном, когда шла речь о детях. Но я относилась к ней с симпатией. И мне кажется… кажется, что она мне тоже симпатизировала. – Последние слова она произнесла совсем тихо и украдкой вытерла слезинку.