Правда, после той ужасной выходки майор больше не пытался к ней приставать, но и она не решалась попадаться ему на пути. Ей казалось, что его глаза постоянно следили за ней, даже если она знала, что он уехал в многодневную экспедицию. И хотя она мысленно называла себя идиоткой и понимала, что он едва ли явится ночью в ее комнату с нехорошими намерениями, она не только запирала перед сном дверь, но и ставила перед ней стул. В безопасности она чувствовала себя только вместе с детьми, или когда в доме находилась госпожа де Йонг.

– Ладно, иди ко мне, – прошептала она и протянула руки к Йеруну. Он с трудом поднял ногу, но смог залезть к ней на колени лишь с ее помощью и прижался щекой к груди.

– Ида тожжжже! – Выдвинув нижнюю губу, девчушка обиженно посмотрела на своего брата и Якобину.

– Сейчас у меня сначала немножко посидит Йерун, – сказала Якобина, обнимая мальчика, – а потом сядешь и ты, хорошо?

Ида неуверенно кивнула, с глубоким вздохом опустила голову и покрутила в пальцах карандаш.

Якобина осторожно поднимала и опускала колени, качая обмякшего Йеруна. В присутствии детей ей дышалось легче. Невинность и чистота Йеруна и Иды, которые ничего не знали о страстях, обуревавших взрослых, о вине и грехе, о мутных, нечистых водах, а жили в своем маленьком и безопасном мире, рождали у Якобины ощущение безопасности.

Она с улыбкой посмотрела на мальчугана, закрывшего глаза.

– Как твой зуб? – тихонько спросила она. Уже несколько дней в десне был хорошо виден новый резец, большой и крепкий. Йерун что-то пробормотал, и Якобина нагнулась к нему. – Что ты сказал?

– …болииит, – прошепелявил он.

Якобина погладила его по щеке и обомлела. Он был просто раскаленный, горячее обычного. Присмотревшись, она увидела капельки пота на его верхней губе.

– Ида, поди-ка сюда. – Она наклонилась вперед и, протянув руку к девчушке, потрогала ее лоб и щеки. Ида тоже была горячая и потная, но не больше обычного в такую влажную жару, а ее удивленные глазки казались ясными.

Страх сжал сердце Якобины, хотя она все еще сомневалась – может, зря она впала в панику. Но таким вялым и обессиленным Йерун не был на ее памяти ни разу. Он всегда носился и прыгал, как веселый щенок. Тут, на Суматре, госпожа де Йонг еще строже, чем в Батавии, следила за тем, чтобы Мелати вовремя укладывала малышей спать, а дети много находились на свежем воздухе, ели много свежих фруктов, овощей и рыбы.

– Мелати! – во все горло закричала Якобина, прижимая к себе мальчика. – Мелати! Скорее!


Прислонившись спиной к стене, Якобина сидела на циновке под окном в комнате детей, тихонько раскачивалась и напевала, утешая Иду. Девчушка лежала у нее на руках, уткнувшись заплаканной мордашкой в плечо Якобины, и сосала свой большой палец. Волнение сегодняшнего утра, тревожное ожидание врача, которого Винсент де Йонг лично привез из Телукбетунга, выбили из равновесия впечатлительную девочку, а чужой дядька, который ощупывал ее и заглядывал в рот, ее просто испугал. Хотя доктор Деккер, молодой, круглолицый, с пушистыми рыжеватыми усами и пышной шевелюрой, умел разговаривать с детьми, она долго рыдала и никак не могла успокоиться.

Якобина взглянула на кровать Йеруна, и у нее перехватило дыхание. Мальчик лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Только иногда по его телу пробегала судорога, и тогда он стонал. Мелати стояла на коленях перед кроваткой и обтирала лоб ребенка влажной тканью. Якобина прочла в ее глазах такую же озабоченность, такой же страх, как у себя самой.

– Кабар Ягат? – шепотом спросила Якобина о сыне Мелати. Она была уверена, что Мелати каким-то образом поддерживала контакт со своей семьей, жившей в кампонге Батавии. Возможно, через кого-то из рыбаков или лодочников в Кетимбанге – всякий раз, когда Мелати возвращалась после поездки туда с госпожой де Йонг, у нее сияли глаза, и она казалась одновременно счастливой и печальной.

На лице бабу появилась слабая улыбка, и она кивнула.

– Ягат баик.

– Хорошо, – прошептала Якобина и прижалась щекой к волосам Иды.

Она с тревогой прислушивалась к звукам, доносившимся из дома. Приглушенные голоса были еле слышны из-за шума морских волн. Доктор Деккер давно сидел с супругами де Йонг в салоне и обсуждал с ними диагноз; чем больше времени проходило, тем тревожнее становилось на душе у Якобины. Беспокоило ее и то, что этот разговор проходил за закрытой дверью. Она подняла голову, когда дверь открылась, и голоса стали слышнее.

– …давайте так и сделаем, – сказал по-голландски доктор, но майор что-то возразил ему. – Нет, не беспокойтесь, господин майор. Вы можете положиться на меня. Завтра я загляну к вам и… – Его голос и голос майора удалялись.

У Якобины участился пульс, она озадаченно переглянулась с Мелати, крепче прижала к себе Иду и погладила ее по спинке.

В дверях появилась госпожа де Йонг с покрасневшими и опухшими от слез глазами. Сжав кулаки, она с порога смотрела на сына. Мелати торопливо встала, взяла ткань и миску и с поклоном прошла мимо хозяйки.

– Что сказал врач? – тихо спросила Якобина.

Маргарета де Йонг стояла, словно в трансе, и не шевелилась. Якобина даже решила, что ее вопрос не был услышан, и хотела его повторить, но тут хозяйка заговорила.

– Всего лишь температура, – беззвучно произнесли ее губы. – Только небольшая температура. Ничего серьезного. – Она кивнула, словно убеждая себя в этом. – Да. Только небольшая температура. – Вдруг она согнулась, как при ударе под дых, прижала кулак к губам, резко повернулась и побежала по коридору. Громко хлопнула дверь ее спальни.

Якобина вздрогнула вместе с Идой, девчушка издала во сне жалобный крик и была готова снова зарыдать.

– Тише, малышка, – прошептала Якобина, гладя ее по голове. Посмотрела на Йеруна и, услыхав громкие рыдания госпожи де Йонг, тоже чуть не заплакала.

В комнату вошел майор, и у Якобины напряглись плечи. Он был в рейтузах и высоких сапогах, верхние пуговицы на рубашке расстегнуты. Тихонько подойдя к кровати сына, он осторожно присел на краешек матраса. Он выглядел пропыленным, потным и усталым, лицо было пепельно-серое, глаза ввалились. Вероятно, он гнал лошадь всю дорогу до Телукбетунга и обратно, когда отвозил доктора Деккера. Его огромная лапища легла на голову мальчика, большой палец тихонько, с легкой дрожью гладил его висок. Якобина попыталась тихонько встать с Идой на руках, чтобы оставить майора наедине с сыном.

– Пожалуйста, сидите, – прошептал он, не глядя на нее. Немного помолчал и хриплым голосом продолжил: – Я прошу у вас прощения, фройляйн ван дер Беек. Хотя и понимаю, что вам будет трудно простить мою недавнюю выходку. – На его жестком, волевом лице что-то дрогнуло. – Она непростительная. Я как мужчина поступил безобразно по отношению к женщине. Как супруг и отец. Как ваш работодатель. И не в последнюю очередь как друг Яна. – Он поморщился. – Я – грубый вояка, не такой, как Ян. Я не владею хорошими манерами, а часто не владею и собой. И я прошу у вас прощения за свои неприятные слова и грубое поведение. – Он замолчал и погрузился в свои горестные мысли, нежно гладя сына.

Якобина молча прижимала Иду к себе и гладила ей спину. Ей было лестно слышать его извинения, но они не могли стереть из ее памяти его грубую выходку.

– Единственное, что я могу сказать в свое оправдание, – помолчав, продолжал он, – это чувства, которые я испытываю к вам в последние месяцы. Непозволительные для меня чувства, но я ничего не могу с ними поделать.

Якобина недоверчиво посмотрела на него; ее рука застыла на спинке девочки.

– Стыдитесь, – резко ответила она. – У вас чудесная жена, потрясающе красивая; она любит вас больше жизни! Как вы могли даже подумать о таком и уж тем более сказать! Да еще тут, в детской. – Она кивнула на Йеруна. Возможно, это было не так, но ей показалось, что от отцовских прикосновений лицо мальчика немного расслабилось.

Майор скривил губы.

– Когда я мог бы еще сказать вам об этом? Вы сразу убегаете, стоит мне приблизиться к вам на пару шагов. Впрочем, я слишком хорошо понимаю причину, – быстро добавил он, когда Якобина нахмурилась и хотела сказать что-то резкое. – Я знаю, что я нехороший человек, фройляйн ван дер Беек, можете не говорить мне об этом.

Якобина покраснела и крепче прижала к себе Иду.

– Я знаю, какое сокровище М`Грит, и не представляю своей жизни без нее. Но вы сильная и прилежная, какой моя жена никогда не была. Вы умная и искренняя, у вас доброе сердце, и вы до сих пор сохранили какую-то невинность души. Это вообще редкость, и уж тем более здесь. Мне радостно видеть, фройляйн ван дер Беек, как вы расцвели в Ост-Индии и стали привлекательной женщиной. – На его губах появилась слабая, немного горькая улыбка. – Я завидую Яну, что ему все это достанется. Нехорошо это, я понимаю и сам, но ничего не могу поделать.

Якобина уткнула лицо в волосы Иды. Ее смутили и озадачили слова майора; а еще, несмотря на внутреннее сопротивление, она была чуточку польщена. Ее тронуло его признание, но еще больше тронула противоречивость его натуры. Ведь он явно страдал от демонов, которые в нем бушевали. Она подумала, что он скорее сын этих островов, чем сын Нидерландов, плоской земли, которую создали прилежные, целеустремленные и трезвомыслящие люди. А он был похож на Яву, дикий, неукротимый остров, живущий под властью стихий и бурлящего в его недрах огня. Однако сильнее всего ее потрясло отчаяние, окружавшее его серым облаком.

– Для меня самое драгоценное на свете – мои дети, – прошептал он, наконец, и его глаза с робкой нежностью остановились на Йеруне. – Если он там, наверху, – его брови взметнулись кверху, – покарает меня за все мои грехи, забрав моего сына, я никогда не прощу себе этого.

37

Якобина без сна лежала в своей комнате и вслушивалась в ночные звуки. Джунгли тянулись, наползали на свободные пространства, в них что-то непрестанно трещало, рычало и свистело; волны накатывали на берег с убаюкивающей размеренностью и с шорохом убегали назад.