– Тут так… ну… так приятно и спокойно, – добавила Якобина после маленькой паузы.

– Ты права. – Ян нежно погладил ее по плечу. – Бейтензорг – что означает «Беззаботный» – называется так не зря. Это местный Сан-Суси, что тоже означает «Без забот». Его называют тропическим Версалем. Жить тут хорошо. Все, кто может себе это позволить, бегут от жары в Батавию и проводят в Бейтензорге выходные дни и даже целые недели или месяцы. Вот, погляди. – Он показал кивком головы на копию древнегреческого храма – мощные, гладкие колонны из светлого мрамора, округлая крыша с надписью на карнизе. «Памяти леди Раффлс, супруги сэра Стамфорда Раффлса, вице-губернатора Явы во время войны с Наполеоном, основателя Сингапура».

Якобина чувствовала на себе взгляд Яна, когда она подходила к храму, шагала на его постамент и внимательно разглядывала надпись.

– Между прочим, благодаря леди Раффлс, – проговорил он за ее спиной, – европейские женщины в Батавии больше не жуют бетель, но зато носят саронг. Первое она считала отвратительным, второе – практичным.

В туземном квартале Бейтензорга Якобина впервые увидела, как местные жители что-то жевали, и их зубы, губы и десны окрашивались в красный цвет, словно они жевали мясо с кровью. Это был бетель, смесь из листьев и орехов бетеля, разновидности перца, а также пряностей и гашеной извести. В Батавии этот обычай был распространен меньше, чем прежде, поскольку европейцы, когда-то сами жевавшие бетель, теперь считали этот обычай некрасивым. К тому же, среди местных жителей все большую популярность приобретал более сильнодействующий опиум.

Якобина кивнула, но не могла оторвать глаз от мраморного камня.

– Ты о чем сейчас думаешь? – спросил ее через некоторое время Ян.

– Каково, вероятно, чувствовать, живя на чужбине, что твое земное время подходит к концу. И каково умереть на чужбине. – Она взглянула на него, смутившись от таких мрачных мыслей в прекрасном месте и в солнечный день.

Ян серьезно посмотрел на нее и задумался.

– Не знаю, – тихо возразил он, – но, если бы у меня был выбор, я бы провел свои последние дни и часы, глядя на такой райский пейзаж, а не на серую вереницу домов в европейском городе. Тогда я бы чувствовал, что могу бросить взгляд на славу и величие Господа еще до того, как он призовет меня к себе. – Он улыбнулся и протянул к ней руку. – Между прочим, сэр Раффлс обнаружил и буддийский храм Боробудур, – сообщил он, когда Якобина с его помощью спускалась с постамента. – Гигантскую многоярусную пирамиду из серого камня в глубине Явы, с удивительными рельефами и изваяниями Будды. С самой верхней террасы видны горы и зеленые долины. – Его глаза заблестели, и он тихо добавил: – Там чувствуешь себя очень близко к небу.

Слова Яна пробудили в Якобине заманчивое предчувствие полной свободы.

– Как бы мне хотелось там побывать, – с тоской прошептала она.

Он улыбнулся и погладил ее по щеке.

– Вот что поражает меня в тебе – как ты открыта к этой стране.

Якобина отвернулась и смущенно покачала головой: она никогда не ощущала себя особенно открытой.

– Туда сложно добираться, несколько дней, – сказал Ян и взял ее за руку. – Но, если тебе удастся взять длинный отпуск, я охотно съезжу туда с тобой. А сейчас мы посетим твою подругу в Преангере. – Они шли, держась за руки. Ян повернулся к ней. – До твоего письма я даже не знал, что у тебя есть подруга на Яве. Расскажи мне о ней.

– Только если ты мне расскажешь, что тебе сказал вчера мальчишка, – шутливо возразила Якобина.

Когда накануне они гуляли по китайскому кварталу, к ним с радостной улыбкой бросился мальчишка в длинных штанах, просторной рубахе, с шапочкой на стриженой голове. Он был года на два старше, чем Йерун. Один из его учеников, как объяснил Ян. Сначала мальчишка почтительно склонился перед своим учителем, но тут же стал смеяться и даже затеял шуточный боксерский поединок. Потом его взгляд упал на Якобину, и он подергал Яна за штанину, и тот послушно встал на колени. Мальчишка что-то шепнул Яну на ухо, прикрываясь рукой, тот точно так же что-то шепнул ему в ответ, и мальчишка убежал, хихикая, а Якобина так и стояла, ничего не понимая и нервничая.

Ян запрокинул голову и засмеялся.

– Нет, я первый тебя спросил! Давай, рассказывай! – Он стал весело раскачивать их сцепленные руки.

– Мы познакомились во время плавания. Флортье… она… – Якобина улыбнулась, а ее сердце радостно забилось. – Она совсем не такая, как я. Хрупкая, живая, говорливая. И она… – Хорошенькая. Ее улыбка погасла. – У нее… у нее недавно состоялась помолвка с одним плантатором в Преангере. – Якобина замолчала.

Радость от того, что она скоро увидит Флортье, которая осуществила свою мечту, и наконец-то познакомится с Джеймсом, постепенно меркла, чем ближе был день поездки. Рядом с Флортье она покажется Яну бесцветной и неинтересной – ведь Ян когда-то влюбился в Маргарету де Йонг, а чуть позже у него была связь с местной женщиной, маленькой, чувственной, с бронзовой кожей. В первый вечер она смотрела в Бейтензорге вайанг кулит, театр теней, фигуры с большими головами и длинными, тощими конечностями казались ей забавными и гротескными. Сильное впечатление произвело на нее танцевальное действо. Четыре юные девушки, почти дети, танцевали под музыку гамелана, индонезийского оркестра, состоявшую из глухих звуков барабана, светлых, легких ударных инструментов, медленного гонга и заунывных струн. Их танец был красивее и элегантнее всего, что Якобина видела прежде. Движения танцовщиц были филигранными, а сами они – сильно накрашенные, в длинных, жестких юбках из блестящей материи, узких накидках, оставлявших голыми руки и плечи, с миниатюрными диадемами на голове и обилием золотых украшений – были нежными и прелестными. Ян что-то рассказывал ей о значении этого танца, о древних мифах, которые он воспроизводит, но она ничего не запомнила. Вместо этого она всматривалась в его лицо, в глаза – по-прежнему ли он неравнодушен к этой чужой, экзотической красоте.

Ян остановился, обнял ее за талию и привлек к себе.

– Что случилось?

– Ничего. – Якобина отвернулась от его испытующих глаз и откинулась назад, чтобы освободиться из его рук, но он держал ее крепко.

– Флортье немыслимо хорошенькая, – вырвалось у нее; покраснев, она опустила голову. Ян ничего не ответил, и она осторожно поглядела на него.

Он наморщил лоб, но потом его лицо озарилось пониманием.

– И ты боишься, что я сравню тебя и твою подругу, после чего не захочу тебя знать?

Якобина пристыженно отвернулась.

Ян, казалось, что-то обдумывал; потом разжал свои объятья и вместо этого взял ее за руку. Якобина пошла за ним по дорожке, засыпанной гравием, потом по лужайке. Она чувствовала себя чуточку скованно.

– Видишь то дерево? – спросил он, когда они остановились. – Посмотри на него!

Якобина посмотрела на стройный ствол с серой корой, на темно-зеленые, блестящие, продолговатые листья с волнистыми краями, на кисти цветков с узкими, закрученными на конце лепестками цвета незрелого лимона. Она озадаченно повернула лицо к Яну, а он сорвал цветок и протянул ей.

– Понюхай.

Якобина взяла цветок, недоверчиво понюхала и с возгласом блаженства вдохнула запах полной грудью. Аромат был глубокий, полный, но не такой навязчивый, как у плюмерии; он был чувственный, свежий и слегка напоминал ваниль. Ей показалось, что она встречала его в настойках Энды.

– Кананга душистая, – пояснил Ян. – Или иланг-иланг, что в переводе значит «цветок цветков».

Якобина кивнула, хотя все еще не понимала, что он хотел этим сказать.

Ян уперся рукой в гладкий ствол кананги.

– Это ты, Якобина. Такая же стройная и высокая. Эти листья, цветы, аромат – все это ты.

Цветок цветков. В лице Якобины что-то дрогнуло, когда она разглядывала цветок, мягкий на ощупь и все-таки совсем не хрупкий. Другой рукой она сжимала в кулаке мускатный орешек и боролась с навернувшимися на глаза слезами.

Ян подошел к ней, взял в ладони ее лицо и повернул к себе.

– Как многообразна природа, так велико и многообразие людей, созданных Господом. Плюмерии и гибискус сразу бросаются в глаза. Но кананга не становится от этого менее прекрасной. Для меня ты прекрасна, Якобина. – На его лице промелькнула легкая усмешка. – А со вчерашнего дня, пожалуй, чуточку прекрасней.

Кровь прихлынула к лицу Якобины. Она хотела высвободиться из его рук, но он не отпускал ее…

…В «Бельвю» имелась не только купальня, но даже крытый плавательный бассейн, питавшийся от источника. Ян прыгнул в него, одетый лишь в пижамные штаны; все его призывы присоединиться Якобина категорически отклонила, хотя в воде плавала пожилая дама в саронге и кебайе. Вместо этого Якобина удовольствовалась тем, что подняла полы саронга почти до коленей – они лишь прикрывали рюши на ее панталонах – и болтала ногами в воде. Ян подплывал к ней, дразнил, даже бросил в нее пригоршню воды. В какой-то момент Якобина зазевалась, и Ян схватил ее за руку и стащил в воду. Испуганная и сердитая, она вынырнула, но потом расхохоталась вместе с Яном. Когда же Ян обнял ее и поцеловал, по шутливому возгласу пожилой дамы она поняла, что в Бейтензорге в этом не видят ничего неприличного, и успокоилась.

Лишь удалившись в свой номер, чтобы переодеться, она увидела в зеркале, что кебайя и сорочка прилипли к ее коже и сделались почти прозрачными, сквозь них стали видны ее маленькие груди с острыми сосками. А промокший саронг подчеркнул ее мальчишеские бедра и маленькие, не слишком женственные ягодицы. Стыд и ужас!

– Ничего плохого тут нет, – уговаривал ее Ян. – Господь создал нас мужчинами и женщинами и наделил нас плотским влечением. Не только для рождения детей. Но и в качестве хвалебной песни его творению. – Он снова обнял ее за талию и не отпускал. – Ты хотела знать, что прошептал мне вчера маленький Чен, – промурлыкал он ей на ухо. Когда она кивнула, он продолжил: – Он подумал, что ты госпожа учительница, и спросил меня об этом. А я ему ответил, что, возможно, ты станешь ею. Если захочешь.