Но смущение все-таки оставалось, оно даже нарастало, чем дольше она сидела с Яном на веранде. В тишине, которая наступила в доме, когда после фейерверка Мелати увела детей спать. В молчании, приятном и одновременно тревожившем Якобину, ведь она помнила, сколько рассказала о себе в письмах к Яну. Теперь те строчки казались ей слишком откровенными и одновременно пустыми и предательскими. Она со стыдом думала о том, что недавно обсуждала с ним даже такие щекотливые темы, как любовь и брак, и робко спрашивала себя, что же он теперь думает о ней.

Она услышала шорох и краешком глаза увидела, что Ян, сидевший по другую сторону стола, сунул в рот сигарету, достал спички и закурил.

– Как приятно снова оказаться тут, – тихо проговорил он и выпустил дым.

Якобина сделала маленький глоток вина, которое Ян приказал откупорить для них; тяжелая сладость прокатилась по языку и обожгла внутри.

– Вы ведь хорошо знаете супругов де Йонг, правда?

Ян кивнул.

– Винсент и Грит – мои самые старые и лучшие друзья тут, на Яве.

Якобина поскорее сделала еще глоточек.

– Вы случайно не знаете, сколько лет Мелати?

Ян задумался.

– Ну-у, лет двадцать с небольшим. Она, в любом случае, немного моложе нас с вами. Точно сказать не могу. – Складка между его бровями сделалась глубже. – Почему вы спрашиваете?

Якобина прикусила верхнюю губу и задумалась. Если Мелати сейчас действительно чуть больше двадцати, значит, ей было лет шестнадцать-семнадцать, когда она родила сына. Максимум. У Якобины пробежали по спине мурашки.

– Я недавно видела ее вместе с сыном, – проговорила она и уставилась в свой бокал.

– С маленьким Ягатом? Да. – Ян говорил спокойно и почти трезво. Он затянулся сигаретой. – Это сын Винсента.

– Вы знаете об этом? – удивилась она.

– Да. Конечно. – Ян хмыкнул, увидев ее реакцию, и потянулся к пепельнице, чтобы стряхнуть пепел. – Тут нет ничего необычного или порочного. Тут нет никакого секрета, но также нет и ничего, о чем стоит говорить. – Он серьезно посмотрел на Якобину. – Вы позволите мне сказать об этом честно? – Она кивнула, и он откинулся на спинку стула. – Связь между туземными женщинами и европейскими мужчинами здесь норма, а не исключение. Многие служащие на плантациях и в администрации не в состоянии заработать столько, чтобы обеспечить европейскую жену и детей всем, чем полагается, начиная с дома и слуг. То же самое можно сказать об офицерах низшего ранга и простых солдатах. Если они вообще найдут себе подходящую жену. Поэтому, – он затянулся сигаретой и выдохнул дым, – они берут себе туземных женщин, няи, которые за небольшую плату заботятся о чистоте в доме, стирают белье и готовят вкусную пищу. Наверху, – он показал пальцем в потолок веранды, – такая практика не только не наказывается, но даже поощряется. Няи заботятся о стабильности и порядке в жизни холостяков. Опыт показывает, что мужчины меньше увлекаются алкоголем и игрой, если у них есть няи, реже дерутся и скандалят. Кроме того, – он снова наклонился, гася сигарету в пепельнице, – благодаря тому, что няи спят с ними, есть надежда понизить уровень заболеваемости половыми болезнями, которые широко распространены среди продажных женщин. – По его лицу пробежала тень, когда он снова выпрямился и закинул ногу на ногу.

Щеки Якобины горели, и не только из-за того, что она выпила бокал вина, пока слушала Яна. Она кивнула, когда он вопросительно посмотрел на нее, взявшись за бутылку, и протянула ему пустой бокал.

– И что… эти няи?.. – Ей было все еще трудно говорить о таких вещах. Тем более, с Яном. – Почему… ну…

– Я тут ничего не хочу приукрашивать, – возразил он и налил себе вина. – Романтические чувства редко играют какую-то роль. У местных женщин не остается выбора, поскольку жизнь няи намного лучше, чем тяжелый труд на плантациях. В качестве няи местные женщины гораздо лучше устроены как в материальном, так и в социальном плане, да и их дети тоже, если таковые рождаются. Прежде няи могли даже рассчитывать на брак. – Он глотнул вина. – Но такие времена давно прошли. Сегодня такие браки не приветствуются. Теперь няи оказались недостойными быть женами голландцев. Теперь власти опасаются за целостность общественного порядка. Наш прекрасный белый остров пострадает от этих смешанных браков. – Он произнес эти слова с гневом. – Теперь нередко рекомендуют, чтобы няи пользовались средствами, предотвращающими зачатие. Я знаю нескольких женщин, которые были вынуждены прибегать к абортам.

– Это отвратительно, – пробормотала Якобина и запила неприятный привкус глотком вина.

– Нравственные критерии здесь совсем не такие, как в Нидерландах. – Ян покрутил бокал в руках. – Европейцы четко понимают, как непрочна красивая жизнь на этом роскошном белом острове. Как сильно все зависит от стихии. Они живут в постоянном страхе перед неукротимой природой. Поэтому и цепляются за плотские удовольствия. И за то, что люди тут сразу попадают в определенную социальную категорию. – Он обозначил ладонью возрастающие уровни. – Все туземцы, независимо от того, к какому народу они принадлежат. Китайцы. Перанаканы. Евразийцы. Все белые. Чем больше европейской крови подмешано в евразийскую, тем расплывчатей становится граница между ними. И это рождает сложности. Когда человека считать евразийцем, а когда – белым? Какое место в обществе ему полагается? Такие вопросы расшатывают социальную структуру, и это многих пугает. – Он задумался и сделал глоток, а через некоторое время добавил: – Не думайте про Винсента плохо. Просто он живет так, как все остальные.

– Но когда майор и Мелати… ведь он уже был женат! – вырвалось у Якобины.

– Просто он не привык к другой жизни, – возразил Ян. – Тут, в Ост-Индии, у него всегда были няи, с первого года службы, где бы он ни находился. От такой привычки трудно отделаться. К тому же, – он поставил бокал, взял серебряный портсигар и закурил следующую сигарету, – к тому же, у Винсента горячая кровь. Он делает что-либо, не размышляя. Всегда берет то, что хочет. Здешний климат и военный опыт еще усилили эти его качества.

– Знает ли Гри… знает ли об этом госпожа де Йонг? О Мелати и ее сыне?

– Да. – Он слишком энергично выдохнул сигаретный дым. – Она была просто убита, когда узнала об этом. Но еще больше ее удручала стена молчания, на которую она натолкнулась в своем горе. Люди, которых она считала своими друзьями замкнулись. Тут не принято говорить о таких вещах. Тут не говорят о няи и туземных наложницах или о детях от таких связей. Ей просто посоветовали не придавать значения таким мелочам. Тут ведь так: если женатый голландец переспит с туземной женщиной, это даже не измена. Это вообще ничего. – Задумавшись, он стряхнул пепел на пол. – Тогда я как раз мирил их. Винсент поклялся мне и Грит, что такого больше никогда не повторится, и, насколько мне известно, он держит слово. Мелати позволили остаться, потому что она превосходная бабу; ее решили не наказывать потерей работы. Но Ягата в дом не пускают. Грит не может его видеть. – Якобина закусила нижнюю губу и виновато поглядела на Яна, а он подмигнул ей. – Не беспокойтесь, я вас не выдам!

Якобина откинулась на спинку стула.

– По-моему, это жестоко, – пробормотала она и направила взгляд куда-то за пределы террасы.

– Я тоже так считаю, – согласился Ян и тоже посмотрел на завесу дождя. – Хотя, пожалуй, здешние нравы не более жестокие, чем в других странах. Просто тут мы живем как бы в раю, в саду Эдем до грехопадения, вот нам и кажется, что нравы должны соответствовать райским. Представляете, – вдруг рассмеялся он и покачал головой, – еще не так давно туземные женщины ходили без… – Он осекся, смущенно почесал подбородок и покосился на Якобину. – Ну, – продолжил он под ее вопросительным взглядом, переходя на шепот, – они ничего не носили выше талии.

– О-о, – проговорила Якобина. Ее отуманенному вином рассудку понадобилось время, чтобы осмыслить сказанное; потом она невольно рассмеялась. – О-о!

Ян тоже посмеялся, ткнул окурок в пепельницу и продолжал уже серьезно.

– Мне часто кажется, что в этой части Земли есть нечто от нашей общей прародительницы. Нечто, несущее соблазн. Мы всего лишь люди, Якобина, грешные и несовершенные. Недаром говорится, что дух стремится ввысь, да плоть влечет его к земле. Буйная чувственность тропических стран иногда пагубно влияет именно на нас, мужчин.

Что-то в его интонации, грустноватой и одновременно удрученной, насторожило Якобину; у нее похолодело в груди. Она поскорее глотнула для храбрости из рюмки.

– А вы… вы тоже… – У нее не хватило смелости произнести вопрос целиком, но Ян и так его понял.

Он твердо поставил ноги на каменный пол, наклонился вперед и положил руки на колени.

– Да, – не глядя на Якобину, подтвердил он после паузы. – Мне нечем гордиться, но и упрекнуть себя я тоже не могу. Во всяком случае, на мой взгляд. – Он сцепил пальцы и потер ладонь о ладонь. – Вы же знаете, как я рос.

Якобина хорошо помнила его рассказ о своем детстве и юности – он был сыном пастора из маленькой общины под Гаагой. Там господствовал такой же холодный практицизм, как и в доме ее родителей; такая же гордость и такое же строгое требование к детям никогда не отступать от выбранного для них пути, а главное – не проявить слабость, не стать неудачником.

– А потом, – расцепив пальцы, он показал на сад, – я приехал сюда. Мне было неполных двадцать два, и я был абсолютно беспомощным в практической жизни, поскольку всю свою предыдущую жизнь провел за книгами. Сюда – из нашей чопорной и скучной страны. В эти яркие краски, в эти цветы и фрукты. В этот первозданный край, зажатый между океаном и вулканами. Лица туземцев, их язык, одежда, манера двигаться, их пища и пряности – все это мгновенно оглушило меня. Вся эта экзотика, пышность и дикость. Они так… так прекрасны. – Он провел по волосам пятерней, растопырив пальцы. – Тогда я еще втрескался по уши в Грит и не знал, что с этим делать. В довершение всего мой учитель посоветовал мне учить малайский и яванский, как делают все. В лучшей классной комнате, какую можно здесь найти, под белой москитной сеткой. – Он хрустнул пальцами. – Ее звали Сити, и она отвечала за белье. Я ни к чему ее не принуждал, просто она ясно дала мне понять, что я ей нравлюсь. Какое-то время я был на седьмом небе от счастья, но потом все прекратил. Мне казалось, что я поступаю неправильно и только беру, ничего не отдавая взамен. Еще я не хотел испытывать судьбу, боялся последствий нашей связи. А главное… – Он наморщил лоб и погладил бороду пальцами. – Главное, мне стало ясно, что я хочу заниматься этим с женщиной, которая делит со мной жизнь. Говорит на моем родном языке, который мне ближе и милее, чем малайский и яванский. С женщиной, которая понимает мою натуру и мои взгляды. – Ян говорил все тише и, наконец, прошептал: – С которой меня связывает не только физическое наслаждение, но и нечто большее.