Чем больше рассказывал Ян, тем быстрее дворец терял свое очарование и больше не казался прекрасным и мирным. Наоборот, теперь Якобине виделось в нем высокомерие и презрение к окружающим. А массивные ворота под позолоченным архитравом, украшенным драконами, лианами и облаками, казалось, предупреждали ее об опасности.

Она непроизвольно прижала локти к телу и зябко поежилась, а когда они пошли дальше, невольно старалась держаться ближе к Яну.


На обратном пути они почти все время молчали. Но их молчание не было неловким или недружелюбным. Просто они обдумывали впечатления, погрузились в свои мысли и чувства. Такое молчание не разъединяло их – нет, наоборот, оно было общим.

– Вы никогда не рассказывали о себе, – наконец, нарушил молчание Ян. – По сути, я ничего не знаю о вас.

Якобина невольно насторожилась. Супруги де Йонг наверняка сообщили ему, что у нее богатые родители. И все-таки ей стало нехорошо при мысли о том, что это могло что-то изменить в их отношениях. Словно она, Якобина, снова оказалась в блеске славы банковского дома «Ван дер Беек» и утратила собственную ценность, как личность. «Почему что-то должно измениться? – сразу промелькнуло в ее сознании. – И не надо питать никаких иллюзий; с его стороны это лишь дружелюбие, не более того».

– Да там и рассказывать нечего, – ответила она, стараясь говорить легко и беззаботно. Но в ее словах прозвучала горечь.

– Вы уверены?

Она почувствовала на себе его взгляд и нарочно отвернулась.

– Аир тенанг менгханиуткан, – произнес он, и Якобина удивленно посмотрела на него. – В тихом омуте черти водятся, – перевел он с тихим смехом. – Якобина, тут на Яве люди тоже знают об этом.

Она опустила голову; ее сердце снова наполнилось надеждой.

Он тяжело вздохнул.

– Мне пора возвращаться в Бейтензорг. Уже завтра. – Якобина почувствовала комок в горле, а он добавил: – Скорее всего, я не смогу приехать до конца сезона дождей. Так что появлюсь здесь лишь в апреле; в лучшем случае, в марте.

Якобина кивнула, но не произнесла ни слова; полгода – очень долгий срок.

– Можно… можно я буду вам писать?

Комок в горле растворился, сердце радостно застучало.

– Да, – прошептала она, не поднимая глаз. – Да, конечно.

Он осторожно накрыл ладонью ее пальцы, сцепленные на коленях. Погладил большим пальцем тыльную сторону ее руки. Словно цветок под солнцем, ее пальцы разжались от тепла его кожи и скользнули в его пальцы.

14

Конингсплейн Оост, 28 сентября 1882 г.


Дорогая Флортье,

Надеюсь, ты еще помнишь меня и наше плавание. Я часто думаю о тебе, хоть и не писала все это время. Как у тебя дела?

У меня скоро будут два свободных дня. Может, мы с тобой встретимся в один из них? Найдется ли у тебя время, да и хочешь ли ты? Я бы с радостью тебя повидала.

С сердечным приветом,

Якобина ван дер Беек.

– Как я рада тебя видеть! – Флортье сияла, держа Якобину за руки. – Ты хорошо выглядишь!

– Спасибо. Ты тоже, – скованно ответила Якобина.

После отъезда Яна ей все сильнее хотелось увидеть Флортье. После долгих сомнений она в конце концов набралась храбрости и написала ей в отель «Дес Индес», не особенно надеясь получить ответ. Когда он пришел, многословный и радостный, Якобина с легким сердцем поехала на назначенную встречу. Но когда она увидела Флортье во дворе отеля, та показалась ей чужой, почти как в первую их встречу на палубе парохода.

– Пожалуйста, садись же! – Флортье показала на кресло-качалку в тени веранды, а сама грациозно села на соседнее кресло. Якобина считала такие кресла неудобными – в них было невозможно сидеть прямо, приходилось постоянно качаться. Она церемонно села и прислонила к краю стола свой сложенный зонтик. Он тут же со стуком свалился на кафельный пол, где она и оставила его, покраснев. Свою сумочку она взяла сначала в одну руку, затем в другую, поставила на колени, на стол и, наконец, на пол рядом с зонтиком.

– Добрый день, юные дамы. – Официант поклонился им, заложив руки за спину. – Что вам принести?

– Мне, пожалуйста, чай, – ответила Флортье и посмотрела на Якобину, манерно загородив ладонью глаза от солнца. – А тебе?

Якобина медлила.

– Мне… Да, мне тоже чай, пожалуйста, – спохватившись, торопливо сказала она. Ей не хотелось показаться нерешительной.

Между тем она украдкой разглядывала Флортье. В Батавии девушка расцвела еще больше, насколько это вообще было возможно. Белое платье с узкой талией облегало ее хрупкую фигурку, наделенную всеми положенными округлостями. Затейливая зелено-голубая кайма с разбросанными по ней красными цветами и птицами подчеркивала цвет глаз. Волосы были убраны в замысловатую прическу, на лице лежал легкий, золотистый загар. Казалось, Флортье нипочем жара, а у Якобины блузка давно прилипла к вспотевшей спине. Она поскорее отвела взгляд и стала рассматривать внутренний двор отеля. Росшие между бунгало деревья бросали на красный песок густую тень. В их вершинах, нарушая тишину, щебетали птицы, да еще с украшенной цветами веранды доносился приглушенный гул мужских голосов; там сидели мужчины в пижамах и пили чай с араком.

– Тут приятно, – сказала Якобина и украдкой провела тыльной стороной ладони по лбу и вискам. Официант подал им чай и удалился.

Флортье тоже с довольным видом огляделась по сторонам, словно в собственном доме.

– Да, тут можно жить. – Она быстро глянула через плечо, потом наклонилась к Якобине и прошептала: – Только очень дорого. Я так рада, что могу больше не думать об оплате. Прежде я очень переживала из-за этого!

Якобина наморщила лоб.

– А теперь?

– Теперь? – Флортье лукаво улыбнулась и поднесла чашку к губам. – Теперь Эду оплатил мой счет не только за прожитое время, но и за три месяца вперед. Разве не умница? – Она поставила чашку на блюдце, наклонила голову набок и дотронулась указательным пальцем до филигранной серьги. – Это тоже его подарок.

Морщины на лбу Якобины стали еще глубже.

– Кто же этот Эду?

– Эдуард ван Тондер, – сообщила Флортье. – Ему двадцать семь, он очень приятный и, главное, – она снова перешла на шепот, – очень богатый. Он – владелец процветающей плантации в Преангере. – Она протянула руку и показала Якобине золотой браслет искусной работы. – А это мне подарил Хиннерк Хелмстраат. Важная персона в колониальной администрации. С ним я познакомилась на вечеринке у тер Стехе, он купил мне и это платье. Любезно с его стороны, правда? – добавила она, подмигнув. – Ах, да – меня опять пригласили к тер Стехе, была я и у Росендаалов, и там…

Якобина задумалась и перестала слушать; у нее зародились нехорошие подозрения. Пока Флортье болтала и хвасталась, какими полезными знакомствами она обзавелась в салонах их бывших попутчиков, Якобина раздумывала о дорогих подарках, которые дарили Флортье мужчины.

– Скажи-ка, – нерешительно проговорила она, когда немного иссяк речевой поток Флортье, – а эти оба господина…

– Эду и Хиннерк?

– Да. Они наверняка чего-то ждут от тебя… ну… в ответ.

– Нет. Ничего. – Флортье хихикнула в чашку. – В этом-то вся прелесть. – Она отпила глоток. – От меня требуется, чтобы я хорошо выглядела и иногда показывалась с ними в обществе. Завтра вечером я приглашена вместе с Эду. – И, словно ей понадобилось время, чтобы правильно понять замечание Якобины, она медленно поставила чашку. Ее глаза посветлели и стали почти стеклянными, а в голосе послышался лед, когда она добавила: – Во всяком случае, они совершенно точно не ожидают от меня того, о чем ты сейчас, вероятно, подумала.

– Нет-нет, я так… – пробормотала Якобина и смущенно опустила глаза на свою чашку.

Некоторое время обе молчали, потом Флортье тихо сказала:

– Понимаешь, я так долго не пыталась тебя найти, потому что… – Она помедлила, словно перебарывая внутреннее сопротивление, и еле слышно продолжила: – Сначала я решила, что увижусь с тобой только тогда, когда из меня получится что-то хорошее. Когда я смогу тебе сказать – вот, смотри, начало положено, я кое-чего уже добилась. Потом я была все время в разъездах, а потом… потом я подумала, что ты это не одобришь.

Якобина провела пальцем по выпуклому узору на чашке; ее тронуло и удивило, что Флортье точно так же терзается сомнениями и не уверена в себе, как и она сама.

– Извини, – с огорчением прошептала Якобина. – Я не хотела тебя обидеть.

– Там нет ничего предосудительного, – убежденно заверила ее Флортье. – Правда, нет! Они просто рады, что могут сделать для меня что-то приятное. Если даже они и надеются на что-то. – И она упрямо добавила: – Тут все не так, как у нас в Нидерландах!

– Я знаю, что тут на многое смотрят совсем не так, да, в общем-то, меня это и не касается, – тихо возразила Якобина. – Только будь осторожной, пожалуйста! Хорошо?

Флортье улыбнулась.

– Конечно, не волнуйся! – Она снова взялась за чашку. – Теперь ты расскажи! Как у тебя дела?

Якобина описала ей дом в Конингсплейн Оост и свою жизнь у супругов де Йонг, даже упомянула про свои неудачи, и они с Флортье посмеялись над сгнившим цветком.

– Прекрасно, – сказала, наконец, Флортье, внимательно выслушав рассказ, и посмотрела на Якобину. – Знаешь, в тебе что-то изменилось.

Якобина провела пальцем по мокрому от пота виску.

– У меня посветлели волосы…

– Нет, я не об этом, – нетерпеливо отмахнулась Флортье. Якобина поежилась под ее пристальным взглядом. – Постой, я сейчас догадаюсь… Ага! Ты познакомилась с кем-то? – Она с восторгом улыбнулась Якобине. – Точно?

Якобина покраснела и опустила глаза. Она намеренно не упомянула о Яне, но думала о нем, когда рассказывала про свою новую жизнь в Конингсплейне.

– Точно? – воскликнула Флортье так громко, что сидевшие на веранде люди повернулись к ним, кто-то раздраженно, а кто-то с интересом. – Расскажи!