– Что? – воскликнул Джон, но негромко. Можно было надеяться, что Афина его не услышала.

То, что он только что узнал, ужаснуло его. Джина была единственным ребенком сказочно богатого человека. Она была наследницей огромного состояния. Но вместо себя она подсунула ему другую богатую девушку.

Более доходчиво дать понять, что он ее не интересует, она не могла.

Он вспомнил ощущение, которое испытал, когда снимал ее с лошади, – головокружительный восторг, как будто он держал в руках что-то волшебное.

Она могла превратить то мгновение в поцелуй, достаточно было взгляда, улыбки. Но он не почувствовал никакого приглашения к продолжению.

И причина была очевидна, в отчаянии подумал он. Его общипали, связали лапки и как жареную индейку подали другой женщине.

Глава 8

Последующие дни замок гудел. Джина устроила тщательную инспекцию всех без исключения комнат. Ее неизменно сопровождали Соня и Имельда, которые, став чем-то вроде адъютантов при ней, записывали все ее идеи и убегали передавать их кому следует.

Джон почувствовал потребность вмешаться.

– Джина, вы в моем доме гость. Я не могу позволить вам выполнять обязанности экономки.

Она серьезно задумалась.

– Хорошо. Я передам работу кому скажете. Скажите кому.

Джон задумался. В замке не было никого, подобно Джине, наделенного организаторскими способностями, кроме, разве что, Фараона, но тот и так был занят.

В эти дни Джону было трудно с нею разговаривать. То, что она, как выяснилось, с самого начала отвергла его как возможного мужа, стало ударом по его самолюбию, хоть он и скрывал, что все знает.

Поначалу он отказывался признавать, что задета не только его гордость, но когда Джон думал о радости, которую могла бы приносить их дружба, и о том, что еще могло быть между ними, его сердце наполнялось болью.

Сейчас ее общество было Джону особенно приятно, но ему приходилось выискивать поводы, чтобы обратиться к ней. К счастью, их совместная подготовка к балу давала для этого множество возможностей, но всегда он обращался к ней, а не она к нему.

Она перестала заниматься приглашениями. Эмброуз предложил возложить это на леди Эвелин, поскольку хозяйкой бала будет она, и Джина согласилась с радостью.

И вот приглашения разлетелись. Почти сразу посыпались ответы. Не отказал никто. Как и предсказывала Афина, весть о возвращении молодого герцога разлетелась по округе со сверхъестественной быстротой. Ни одна семья, имевшая на выданье дочь, хоть с титулом, хоть с деньгами, не хотела упустить свой шанс.

Засуетились и «заблудшие овцы», хотя Джон видел лишь немногих из них, потому что при его появлении они разбегались кто куда. Не то чтобы они его боялись, просто знали нового герцога еще недостаточно хорошо. Сейчас их главной задачей было навести порядок в картинной галерее, что, как и многое другое, проходило под руководством Фараона.

Джон как-то зашел проверить, как идет работа. Он медленно прошел по залу, водя внимательным взглядом по стенам и полу. Помещение выглядело лучше, чем раньше, но по-прежнему имело один заметный изъян.

– Вашу светлость что-то беспокоит? – спросил Фараон.

Джон остановился и кивнул на стены.

– Жаль, что дяде пришлось продать так много картин, – вздохнул он. – Теперь на стенах видно, где они висели. Я понимаю, гости должны увидеть, что замок бедствует, но все же…

Фараон сочувственно кивнул.

– Это дело чести, ваша светлость. Вы хотите, чтобы они это знали, но не видели.

– Совершенно верно. Можно что-нибудь сделать?

– Можем принести сюда картины из запасника. Покойный герцог прятал картины, которые ему не нравились.

– И я его не виню. Большинство из них мазня, но сейчас они могут пригодиться. Где они?

– На чердаке.

Они вместе поднялись на самый верхний этаж, где с фонарем в руках Фараон показал ему комнату, забитую картинами. Все они были обернуты коричневой бумагой и стояли прислоненными к стенам. Вместе они начали разворачивать их.

Как и говорил Джон, по большей части это были обычные бездушные поделки равнодушных художников.

– Мой дед считал себя большим знатоком, – сказал Джон, пытаясь не поморщиться от взгляда на особенно жуткий экземпляр.

– В самом деле, ваша светлость? – отозвался Фараон. – Большим знатоком?

Подчеркнуто невыразительный тон, которым он это произнес, говорил о его мнении по этому поводу лучше любых слов.

– Но на самом деле он совершенно не разбирался в искусстве. Он выбросил состояние на какие-то невразумительные картины, которые считал произведениями старых мастеров. Он покупал их, приносил домой, производил оценку и только тогда понимал свою ошибку. Но он был слишком упрям и не признавался в этом, поэтому картины все равно вывешивались на стены.

– Повесим их обратно на один вечер, ваша светлость?

– Да. Все лучше, чем голые стены. Выберете сами, какие повесить. Только не эту, – быстро добавил он, бросив взгляд на большое полотно.

Фараон осмотрел картину.

– Очень… живо, ваша светлость, – сказал он. – К сожалению, автор совершенно не умел изображать фигуры.

– Я это и в детстве понимал, – содрогнувшись, промолвил Джон. – Помню, дед говорил мне, что она называется «Переход через Рубикон». По-моему, вот эта фигура должна изображать Юлия Цезаря. Хотя, может, это осел, – добавил он насмешливо. – Возможно, мисс Уилтон скажет. Она намного образованнее, чем я.

– Кто-то меня звал? – раздалось от двери.

Появилась Джина. Вся одежда ее была покрыта пылью, на носу темнело пятно. В таком виде Джон нашел ее особенно очаровательной.

– Мы тут подбираем картины, чтобы закрыть пробелы на стенах, – сказал Джон, подавая ей руку, чтобы помочь переступить через завал.

– Что, эту хотите повесить? – в ужасе спросила она, показывая на картину, которую все еще держал Фараон.

– Нет. Обещаю, эту мы вешать не будем.

– А что здесь изображено? Похоже на стадо коров, которые забрели в болото.

– Это «Переход через Рубикон». Вот это Юлий Цезарь.

– Вы никого не заставите в это поверить, – твердо сказала Джина.

Она захихикала и села на ящик, чтобы насладиться шуткой. Джон присоединился к ней. Ему просто нравилось видеть ее радость. Фараон молча поднял уродливое полотно и унес.

Вдруг лицо Джона помрачнело.

– Джина, – взволнованно спросил он, – скажите, что у нас все получится.

– Конечно, получится, – без тени сомнения в голосе ответила она. – Все выйдет как нельзя лучше, просто нужно в это верить.

– Я верю, но только когда вы мне это говорите. Похоже, вы способны заставить меня поверить во что угодно, и я начинаю понимать, что вы это делаете со всеми. Я видел, как вы разговаривали с Фараоном, с близнецами, с другими «заблудшими»… С теми, которые прячутся, едва завидев меня.

– Они прячутся только потому, что боятся. Боятся, что вы их прогоните, – сказала она.

– Это было бы очень неблагодарно с моей стороны. Они столько для меня делают.

– Да. Сейчас они вам нужны, но потом, когда у вас появятся деньги, вам, вероятно, понадобятся обычные слуги и вы от них избавитесь.

– Они вам такое говорят?

– Не напрямик, но я это чувствую.

– А что вы им говорите?

Она пожала плечами.

– Я говорю им, какой вы добрый и отзывчивый. Но я не могу им рассказывать о ваших планах. Не имею права.

– Добрый? Отзывчивый? А разве не так давно я не был несносным, ужасным и… не помню, каким еще.

Джина рассмеялась.

– Я этого всего не отрицала. Я просто сказала, что вы еще и добрый.

Он усмехнулся.

– Спасибо. А что касается моих планов, разве я не пообещал выполнить вашу просьбу?

Она с сожалением покачала головой.

– Вы не должны мне это обещать.

– Почему?

– Потому что я не имею права требовать от вас обещаний.

– Но я сам вызвался…

– Нет, Джон, – твердо произнесла она. – Конечно, мне бы хотелось, чтобы вы хорошо относились к ним, и я не сомневаюсь, что так и будет, ведь у вас доброе сердце, но обещаний не нужно, потому что…

– Потому что «что»? – сказал Джон, когда она замолчала.

– Потому что однажды в вашей жизни появится кто-то, кто будет иметь право требовать у вас обещаний. Вы не сможете быть верны разным людям.

Она имела в виду, что у него будет жена, подумал Джон, и этим говорила, что сама она этой женой никогда не станет. Джина великодушно не давала ему сделать ей предложение, чтобы не обижать отказом.

– Хорошо. Обойдемся без обещаний, – тихо произнес он. – Но только я вот что скажу. Если вы считаете меня добрым и отзывчивым – хотя ума не приложу, откуда у вас такое мнение, – то таким я и буду. Я уже говорил вам, что у вас есть дар вкладывать свое сердце в людей, и до конца своих дней я буду стараться быть таким, каким вы меня считаете. И никакими доводами вы не заставите меня об этом молчать.

Джону показалось, что на глаза ей навернулись слезы, но в полутьме чердака сказать наверняка было невозможно.

– Я не хочу, чтобы вы об этом молчали, – сказала она наконец. – Вы пообещали стремиться быть лучше, и большего я не прошу.

– Вы действительно ждете от меня только этого? – с ноткой грусти в голосе спросил он.

– Конечно. О чем еще я могу вас просить?

– Ни о чем, наверное. Я думаю… – Он на миг замолчал, собираясь с духом, и, увидев устремленные на него прекрасные, чистые голубые глаза, договорил: – Думаю, когда я женюсь, моя жена будет похожа на вас.

– О, это вряд ли, – ответила она. – Во всяком случае, лучше не говорите ей такого, если хотите жить в семейной гармонии.

– Я, как всегда, прислушаюсь к вашему совету, – серьезно произнес он.

– И это напомнило мне, зачем я сюда пришла, – сказала она, торопливо вставая. – Леди Эвелин получила письмо от родителей Афины. Они приняли предложение ее светлости разрешить ей погостить здесь до бала. Разве не чудесно?