Вскоре они обнаружили еще кое-что общее. Мать и сестры Бенедикта были образованными женщинами, и женская ученость, которая ужасала Джона, для этого молодого человека с круглым добрым лицом была самым обычным делом.

Когда Джина рассказала ему, как воевала с Джоном латинскими высказываниями, Бенедикт едва не выпал из седла от смеха, заставив ехавших впереди Джона и Афину обернуться и посмотреть на них.

– Это было рискованно, сударыня, – сказал Бенедикт, вытирая глаза.

– Это его очень рассердило, – не без удовольствия в голосе сообщила она достаточно громко, чтобы услышал Джон.

– Еще бы. Джон, а она смелая леди, если решилась бросить тебе вызов на латинском.

Джон заскрежетал зубами. Зачем несносная девчонка рассказывает всем эту историю?

Он придержал лошадь и поравнялся с Джиной, чтобы получше слышать, что она говорила. Поди знай, чего от нее ожидать. Афина тоже задержалась и оказалась рядом с Бенедиктом.

– Мы слегка поспорили, – пожал плечами Джон. – Но потом пришли к согласию, не так ли?

– Да, конечно, – искренне согласилась Джина.

– Но что именно вы ему сказали? – поинтересовался Бенедикт.

– Я всего лишь заметила, что cave quid dicis, quando, et cui, – пояснила Джина.

– На что, разумеется, может быть только один ответ, – быстро вставил Джон. – Vir sapit qui pauca loquitur.

Он благоразумно не стал уточнять, что сам получил этот ответ от нее.

– Не уверен, – задумчиво промолвил Бенедикт. – По-моему, на это лучше было бы ответить: «Pessimum genus inimicorum laudates». Как думаете, сударыня?

– Я собиралась сказать то же самое, – с важным видом ответила Джина.

Поскольку выражение это означало «льстецы – самый худший вид врагов», Бенедикт не был так уж уверен в том, что это более подходящий ответ. Но, если и можно было что-то сказать наверняка, так это то, что Джон не понял ни единого слова.

Не в силах совладать с искушением подбросить хвороста в огонь, Бенедикт обратился к Джону:

– А что ты думаешь, дружище?

– Я думаю, – прорычал Джон, – что даже друзьям нельзя верить.

Этого говорить не стоило. Как только слова слетели с его уст, Бенедикт и Джина переглянулись и открыли рты, чтобы что-то сказать.

– И если кто-нибудь из вас переведет это на латинский, я вас обоих брошу в темницу под башней. – Джон пришпорил лошадь и умчался вперед.

Джина и Бенедикт едва не задохнулись от смеха.

Вскоре к нему присоединилась Афина, слушавшая их разговор с широко раскрытыми глазами.

– Латинский такой сложный язык, – с восхищением в голосе сказала она. – Каким нужно быть умным, чтобы выучить его!

На это Джон слегка нахмурился. Что именно она сумела понять?

– Вообще-то, это Джина хорошо в нем разбирается, – неохотно признался он.

– Я не верю! – горячо воскликнула она.

Он подумал, не рассказать ли ей все начистоту, но решил, что не стоит.

Да и зачем? Восхитительные небесно-голубые глаза Афины были устремлены на него.

За спиной он услышал новый взрыв хохота, и ему понадобилось собрать в кулак всю силу воли, чтобы не обернуться и не посмотреть на них.

Через некоторое время он сделал какое-то остроумное замечание, и прелестный смех Афины развеял его печаль. На этот раз он обернулся проверить, видит ли Джина, как умело он играет роль, которую она отвела ему.

Но его ждало разочарование. Джина и Бенедикт отстали и явно не могли их слышать. Они уже не смеялись и, кажется, были увлечены таким интересным разговором, что перестали замечать все вокруг.

Афина это тоже заметила.

– Боже мой! Они нас избегают?

Как ее скромность очаровательна, подумал Джон. Она даже несколько скрашивала скуку, которую навевал разговор с нею. Тут Джина снова рассмеялась, очевидно, над очередной шуткой Бенедикта.

– Давайте присоединимся к ним, – предложил Джон.

Они вместе развернули лошадей. Джон хотел устроить так, чтобы они с Афиной продолжали ехать рядом, но как-то так получилось, что Афина оказалась рядом с Бенедиктом, и, дабы не нарушать этикет, Джону пришлось поехать с Джиной.

– Я рад, что вам так нравится прогулка, – холодным тоном заметил он.

– Да, очень нравится, спасибо. Мистер Кенли прекрасный собеседник.

– Он достаточно хорошо владеет латинским?

– Фи, ваша светлость! Не только латинский язык важен для хорошей беседы.

– Я рад, что вы так думаете.

– Еще мистер Кенли приятный и добрый. У него правильные мысли и чувства.

– Конечно. Он же с вами во всем соглашается.

– И это немаловажно, – задумчиво произнесла она. – Совместимость умов крайне важна, но, увы, встречается крайне редко.

– Мне кажется, вы слишком требовательны. Если все мы начнем искать совместимость умов, для некоторых поиски окажутся долгими и безрезультатными.

Она улыбнулась. Губы ее шевельнулись едва заметно, но для Джона это была самая загадочная женская улыбка из всех, что он когда-либо видел. Он понял, что никогда не догадается, о чем думает эта девушка. С Афиной все было очевидно.

– Я сказал что-то забавное? – спросил он.

– Нет. Что-то грустное. Вы напомнили, как трудно мне найти человека, который думал бы так же, как я.

– До вчерашнего вечера я думал, что мы с вами во многом совпадаем, – заметил он. – Но, разумеется, тогда вы еще не встретили Бенедикта.

– Ах да! Такой славный молодой человек. И может поддержать разговор на любую тему.

Какое-то время они ехали в тишине, нарушаемой лишь щебетанием птиц и тихим шелестом разговора Афины и Бенедикта.

Первым заговорил Джон.

– Наверняка родство мыслей, о котором вы говорите, не всегда так уж важно.

– Для некоторых людей это важно, для других не очень, – не стала спорить она.

– Люди – это ведь не только мысли, – сказал он. – Есть еще обаяние, красота…

Джина обратила на него невинный взгляд.

– Но я говорила только о дружбе.

К крайнему смущению Джона, он почувствовал, что краснеет.

– Я тоже, – торопливо добавил он и громким голосом произнес: – Мисс Уикс-Хендерсон, Бенедикт, мы приближаемся к очаровательному местечку с ручьем. Не хотите ли сделать привал?

Те с удовольствием согласились, и через несколько минут они подъехали к тому месту, где под раскидистыми деревьями протекал ручей.

Там джентльмены спешились и приготовились помочь леди. Джон повернулся к Афине, но Бенедикт опередил его. Он уже взялся руками за ее осиную талию.

Она положила руки на его плечи и посмотрела Бенедикту в лицо с той самой ослепительной улыбкой, которая в то утро так часто адресовалась Джону. Он понял, что отчасти это было автоматическое движение губ.

Потом он увидел, что Джина, проявляя свою всегдашнюю упрямую независимость, приготовилась спускаться с лошади без посторонней помощи, и поспешил к ней.

– Ведите себя прилично! – сказал он ей, протягивая к ней руки. – Хотя бы для видимости примите помощь мужчины.

– Видимость вещей может быть очень важной, – сказала она.

– Что это значит? Видите ли, я вам не доверяю.

В ответ она лишь рассмеялась, и это стало для него такой неожиданностью, что он чуть не выпустил ее из рук.

Кое-как справившись с потрясением, он крепче взял ее за талию и приподнял, чтобы поставить на землю.

Лишь какое-то короткое мгновение она скользила по его груди, но ему оно показалось вечностью.

Он заглянул в ее глаза, и те как будто что-то говорили ему.

Быть может, ее руки задержались на его плечах чуточку дольше, чем требовалось, – он не был уверен. Голова его закружилась, и все мысли смешались.

Голос Бенедикта как будто донесся откуда-то издалека.

– Какое замечательное место, дружище. Это еще твоя земля?

– Э-э-э… Да. Да, мы еще на моей земле.

С неохотой он отпустил Джину. Она сразу же отвернулась и отошла от него, а он остался стоять на месте, тяжело дыша.

Пока лошади жадно пили воду из ручья, леди собирали цветы, а джентльмены прохаживались рядом.

– Какие красивые цветы! – воскликнула Афина. – Как же вам повезло, ваша светлость, что у вас такое красивое поместье. Ваша светлость?

Джон, задумчиво смотревший вдаль, поспешно отозвался:

– Да, возможно, вы правы.

– Нет, не возможно, а так оно и есть на самом деле, – убежденно сказала Афина. – Я чувствую, это идеальное место.

– Вы очень добры, сударыня, но этому месту очень далеко до идеала. Здесь предстоит еще много работы.

– Конечно, вы правы, – тут же согласилась она. – Мужчины разбираются в таких вещах. Боюсь, что нас, несведущих женщин, отвлекают вещи попроще.

Джон вымученно улыбнулся. Ему было трудно сосредоточиться на Афине, поскольку он прислушивался к тому, что говорили Джина и Бенедикт, и все же он заставил себя не думать о них и подошел вместе с Афиной к ручью.

– Вы хорошо знали мисс Уилтон в школе? – спросил он, срывая цветок и передавая ей.

Она приняла его с благодарной улыбкой.

– О, то недолгое время, пока она там училась, мы были лучшими подругами. У нас с ней много общего. Мы обе единственные дети в семье, и обе были довольно замкнуты.

– Замкнуты? Это почему же?

– Большинство остальных девочек были из титулованных семей, а наши отцы вкладывали в железную дорогу, поэтому на нас они смотрели свысока, как на дочерей дельцов.

– В железную дорогу? – повторил Джон.

Все знали, что развивающаяся железная дорога могла приносить нешуточные доходы, благодаря чему и появлялись такие девушки, как Афина, которые титулов не имели, зато имели достаточно денег, чтобы купить хоть дюжину.

– Железная дорога, – снова сказал он. – А я думал, ее отец строитель.

– Наверное, можно и так сказать, – задумчиво согласилась Афина. – Кажется, он начинал с малого, но сейчас владеет огромной фирмой и заработал столько денег, что смог вложить в железную дорогу, которая принесла ему еще большие доходы. Поговаривают даже, что он миллионер.