...Вот и сейчас струйка лилась в пластиковый стаканчик. Два года прошло, но ничего не отболело, не забылось – будто вчера произошло. Только теперь Соня смотрела не испуганно, а спокойно и ласково – с портрета на могильном памятнике.

– С Новым годом тебя. – Алла опрокинула в себя сто граммов огненной воды, занюхала рукавом, пережидая жжение в горле.

Если б можно было всё отмотать назад... Этим Алла, собственно, и занималась, сидя на скамеечке внутри ограды – перематывала память. Прокручивала ту страницу с перепиской снова и снова. Ничего там не было совсем уж непростительного... Игривый диалог двух людей в сетевых масках, двух никнеймов. Соня что-то лепетала про форумный конкурс на лучший флирт. Тогда это прозвучало беспомощно и нелепо, Алла ничему не верила, находясь во власти своих демонов.

Глупость, какая глупость... С неё всё началось, завертелось. Ударить бы тогда по тормозам, но летящий на максимальной скорости поезд не так-то просто остановить. Алла потом взломала этот форум, а затем и почту Сониной собеседницы. Она перетряхнула все письма в её ящике – и ничего, никаких намёков на общение с Соней. Тогда Алла связалась с ней и задала вопрос напрямик. Та тоже бормотала про игру, конкурс... Повернуть бы назад, но Алла уже жила в трёх тысячах километров от Сони и пахала на новой работе.

Ничего, кроме этой работы, в её жизни и не было. Некого радовать, не о ком заботиться, некому дарить старательно, любовно и со знанием дела выбранные гаджеты.

Она всё-таки позвонила Соне – весной, через три месяца после своего отъезда. А та сказала:

– Ты меня прости, но ты реально псих. Нам с тобой не по пути, извини.

– Наверно, ты права... Я псих. – И Алла нажала на кнопку «отбой».

Она приехала в родной город навестить маму, а искать Соню даже не собиралась, хотя сердце глухо ныло старой болью. А теперь – всё. Всё было кончено.

Вторые сто граммов она закусила мандарином. Яркая кожура, оставляя на пальцах новогодний светлый аромат, падала на снег.

– Прости, намусорила я у тебя тут, – пробормотала Алла, собирая кусочки кожуры и складывая в пустой стаканчик. Пластик захрустел в её сжавшемся кулаке.

Кладбище покоилось под зимним покрывалом. Кресты, памятники, лица, даты. И среди этого белого, мёртвого безмолвия – она, солнечная богиня. Принцесса эльфов. Любимая. Единственно нужная.

– Так не должно быть. – Надрыв ломал и глушил голос, стискивал горло, и Алла промыла и согрела его жидким огнём прямо из бутылки. – Это неправильно...

Она держала на ладони осколки своей жизни. Уже не склеить, только смести в совок и выкинуть. Всё. Дальше – ничего.

Стаканчик упал в мусорную урну на выходе с кладбища. Хмель давил на плечи и выбивал из-под ног почву. Дворник скрёб лопатой тротуар, работал: у него была жизнь. А у Аллы – уже нет. Сугроб манил холодной периной – уснуть и не проснуться.

Тяжкое дыхание поезда окатило Аллу волной лязга и грохота. Ноги в кроссовках замёрзли, сумка оттягивала плечо, а память бешено крутилась назад – сотнями, тысячами кадров, дней, месяцев. Мама, пельмени, кладбище. «Ты реально псих».

Кроссовки... Но ведь у неё были угги?

Лица, сумки, чемоданы. Вереница вагонов. Зимнее небо висело серым пологом, а она стояла, потерянная в пространстве и времени, раздавленная недоумением. Острый морозный воздух лился в грудь, пальцы без перчаток окоченели и побелели, но Алла развернула реющую на ветру бумажку – билет. Девятое января две тысячи четырнадцатого...

Четырнадцатого, не шестнадцатого.

Порыв ветра вырвал билет из онемевших пальцев, и тот улетел куда-то под поезд. Алла наблюдала за его полётом, скованная ступором. Найти бы у себя какую-нибудь кнопку для перезагрузки зависшей системы...

– Посадка заканчивается, – прорезался сквозь глухой кокон ошеломления голос проводницы. – Вы будете заходить или как?

Ей было уже не с чем заходить: билет пропал под стальным брюхом поезда. Телефон тоже показывал дату 09.01.2014.

– Девушка, извините, а какой сегодня год? – спросила Алла, не веря гаджетам: уж кому, как не ей, знать, какие порой бывают у техники глюки... Это было частью её работы – эти глюки устранять.

Проводница в ответ только покрутила пальцем у виска.

– Пить меньше надо.

Кроссовки, кроссовки... Угги. Алла брела по улице мимо Ленина, здания городской администрации и одетых в зимние шубы елей. Снежные матрасы на скамейках... Не хватало только горького дыма – как в день приезда, который был (или будет?) в шестнадцатом году. Рука нащупала в кармане пачку. Чирк... Поймав трепещущий огонёк кончиком сигареты, Алла жадно затянулась.

Неужели ей приснились эти два года? Эта работа, пустая квартира, холод одиночества, водка в холодильнике... Чужой город, в котором она так и не прижилась. Что за шутки с нею играло время?.. А может, и правда не было этих двух лет, просто кто-то мудрый «наверху» показал ей будущее?

Неважно. Всё неважно. Главное – Соня. Здесь, в четырнадцатом году, она жива.

От этой мысли Алла провалилась в тёплый хмелёк – ещё покрепче того, что накрыл её от двухсот граммов там, на кладбище. Но куда податься? С квартиры она уже съехала, ключи отдала хозяйке, мама – на работе. Всё правильно, ей же до пенсии ещё два года.

Она зашла в кафе. Кофе, пиво, снова кофе, салат. Туалет.

Снова улица. Алла забрела на рынок и купила пакет мандаринов – солнечно-оранжевых, душистых. Не удержавшись, тут же съела парочку. Сладкие, просто чудо. Теперь оставалось только ждать... Клик-клик – телефон.

– Мам, привет... Так получилось, что я не уехала. С квартирой – уже всё. Мне сейчас некуда пойти. Можно, я дома посижу немножко? В смысле – у тебя. Только ключей у меня нет, я же свой комплект тебе вернула.

Мама очень удивилась, но и обрадовалась тоже. Алла заехала к ней на работу за ключами и уже через час в домашнем тепле слушала шум чайника на плите и вдыхала запах кофе, кучка коричневых гранул которого темнела на дне кружки. Знакомый узор тюля морозной сеточкой занавешивал окно.

К вечеру потеплело, повалил крупными хлопьями снег. Вернувшаяся с работы мама накинулась на Аллу с расспросами:

– Как так получилось, что ты не уехала? Что стряслось? Не срослось что-то с работой? От ворот поворот дали?

– Нет, тупо билет потеряла, – засмеялась Алла. – Но я передумала ехать вообще, мам. У меня тут кое-какие не решённые дела остались. Помнишь Соню?

– Ну да, ты с ней напополам квартиру снимала. А что? – насторожилась мама.

Алла мягко взяла её за плечи – встревоженную, невысокую, хрупкую, в золотистых очках.

– Мы не просто снимали квартиру. Она – моя любимая девушка. Да, мамуль, вот так... Вечно это скрывать всё равно невозможно, так что лучше тебе узнать правду от меня, чем от кого-нибудь чужого.

Мама медленно села к столу, расстегнула верхнюю пуговицу строгой офисной блузки, будто воротничок её душил.

– Я догадывалась.

Вечер зажёг городские огни. Мандарины в пакете у Аллы ободряюще сияли в свете лампы у подъезда, источая тонкий праздничный дух, а навстречу ей шла Соня. В круглой шапочке, обрамлённой белым мехом, она походила на Снегурочку.

– Сонь, прости... Я напугала тебя, повела себя неадекватно. Этого больше не повторится, обещаю, – глухо, сдавленно от волнения пробормотала Алла. Сердце билось где-то в горле. – Ты... Ты только живи, ладно? Не умирай...

Живая... Живое личико с румянцем, а не бледный портрет на памятнике. Грустные, серьёзные, настороженные глаза, пуховая варежка у испуганно приоткрытых губ.

– Ты что несёшь? Ты пьяная, что ли? – Соня отступила на шаг, вцепившись в сумочку, точно Алла была грабителем, собиравшимся её выхватить.

– Трезвая, как стёклышко. – Для подтверждения Алла дохнула – пахло только кофе, которого она выпила у мамы чуть ли не литр, а последнюю кружку – прямо перед выходом на улицу. – Соник... Всё, чего я хочу – чтоб у тебя всё было хорошо. Чтоб ты была жива и здорова. Пожалуйста, будь осторожнее, когда переходишь дорогу...

Картинка могильного памятника всё ещё стояла перед глазами и затыкала комом горло.

– Нет, ты точно псих, – сказала Соня.

А её снегурочьи щёчки рдели яблочками, снежинки улыбчиво дрожали на ресницах, и Алла осмелилась смахнуть их пальцами.

– Может, и псих, – прошептала она в тёплой близости от Сониных губ. – Но я люблю тебя.

Пакет упал на снег, мандарины яркими мячиками раскатились в стороны. Алла жадно сгребла девушку в объятия, гладила её по шапочке, по плечам – родную, живую, невредимую.

– Не бойся... Я больше не буду так делать, обещаю, – дышала она ей в ушко с хрустальной капелькой серёжки. – Клянусь. Я никуда не еду, Соник... К чёрту эту работу. Ты – всё, что у меня есть. Только живи, только будь на этом свете...

– Горе ты моё, – вздохнула Соня.

Её руки поднялись и обняли Аллу пушистыми варежками в ответ. А потом эти варежки подобрали сердце со снега, отряхнули и бережно обхватили, согревая и защищая от ветра.

1-2 декабря 2016 г.