Мэл испытал огромное облегчение, когда Мак увела Чэннинга для официальных снимков, и, пока ее не было, переоделся в брюки и вечернюю сорочку. Паркер опять оказалась права. Все сидело, словно на него было сшито, как и темно-красная жилетка.

Парни завалили его вопросами о машинах, но он к этому привык. Механик — это автомобильный доктор, и все хотят получить бесплатный медицинский совет. Мэл не возражал против бесплатных советов, поскольку они часто обеспечивали его новыми клиентами.

Когда вернулась Паркер, он сражался со своим галстуком.

— Я тебе помогу.

— Когда я брал смокинг в прокате, то просто застегивал галстук сзади.

Паркер улыбнулась.

— Я думаю, что половина мужчин носит галстуки, чтобы женщины их повязывали. Как ты?

— Нормально. — Мэл взглянул поверх ее плеча на коллег-шаферов. — Они общительные, дружелюбные.

— Имя твоей подружки Астория.

Его взгляд метнулся к ней:

— Шутишь?

Паркер подавила смешок.

— Все зовут ее Асти. Красотка, только немного застенчива и замужем, так что не тешь себя напрасными надеждами.

— А я-то уж подумывал быстренько перепихнуться с ней в раздевалке.

— Сочувствую. Она подружилась с Ли в колледже, а теперь работает с детьми с ограниченными возможностями в Чикаго. — Паркер отступила, склонила голову к плечу. — Ну, вот, ты выполняешь свое обещание, хорошо проводишь время и выглядишь потрясающе.

Опять появилась Мак.

— Итак, парни, выходим на веранду для официальной фотосъемки. Результат не гарантирую. Боюсь, моя камера не выдержит столько красавчиков.

Паркер помогла Малкому надеть смокинг, смахнула невидимую пылинку с рукава.

— Я вернусь, чтобы ввести тебя в курс дела, как только Мак с тобой покончит.

— Со мной? Я не собираюсь фотографироваться. Я не участник, просто замена.

— Чэннинг очень хочет, чтобы ты сфотографировался с ними. Это займет всего несколько минут.

— Паркер, послушай…

— Ой, прости. — Паркер похлопала по наушнику. — Мне надо бежать. — И она, хитрюга, исчезла, растаяла, словно масло на сковородке.

Она за это заплатит. Он потребует много карамельного соуса.

Малком честно играл свою роль: провожал гостей на места в Большом зале, освещенном люстрами, свечами и пламенем в огромном камине.

Лорел, забежавшая проверить подготовку к церемонии, подмигнула ему:

— Как ты справляешься?

— Торт так же хорош, как было обещано?

— Лучше.

— Тогда я страдаю не зря.

— И много-много карамельного соуса. Господи, у этих женщин есть секреты друг от

друга?

Отлично, он даст им пищу для разговоров за завтраком. Может, стащит бутылку шампанского к…

— Так, так, подхалтуриваешь шафером?

Малком повернулся к своему дяде и первое, что подумал с удовлетворением: «А ты некрасиво состарился, Арти». Правда, волосы дядюшка сохранил — они всегда были предметом его радости и гордости, — но растолстел и обрюзг. Его голубые глаза, обманчиво кроткие, словно сплющились между тяжелыми веками и обвислыми щеками.

Тетушка выглядела получше. Она сохранила фигуру и, пожалуй, обошлась лишь парой подтяжек, но презрительное выражение лица ее не украшало.

— Думаю, вы сами найдете свои места.

— Вежлив, как всегда. Я слышал, ты охотишься за девочкой Браунов и ее деньгами.

— Ты никогда не знал своего места, — фыркнула Мардж Фрэнк. — И похоже, Паркер Браун забыла о своем. Ее бабушка наверняка ворочается в могиле.

— Сядьте или уходите.

— Не похоже, что ты набрался хороших манер. Паркер тебя быстренько раскусит, — заметил Арти. — А откуда ты знаешь невесту и жениха? Поменял им парочку шин?

Малком спустил пар, выматерившись про себя, и спокойно ответил:

— Угадал.

— Ты можешь выскрести грязь из-под ногтей, Малком, но все равно останешься бродячим псом. А люди вроде Браунов всегда возвращаются в свой круг. Идем, Мардж.

Ему нужно было пять минут. Пять минут, чтобы отдышаться и успокоиться. Он направился к выходу и чуть не столкнулся с вернувшейся в зал Лорел.

— Осталось посадить меньше дюжины гостей. Шаферы занимают свои места через две минуты. Ты… что-то случилось?

— Нет.

— Хорошо. Пожалуйста, проводи задержавшихся и… Паркер ведь объяснила, что нужно делать?

— Да, я понял.

— Если что, я подскажу. Не волнуйся, больно не будет.

Мэл не чувствовал боли. Он чувствовал рвущуюся наружу ярость. Он не хотел оставаться здесь в чужом смокинге, не хотел стоять перед незнакомой толпой среди цветов и свечей, не хотел смотреть, как женятся совершенно чужие ему люди.

И ему казалось — он не мог избавиться от этого ощущения, — что презрение дяди змеится через весь зал, подбираясь к его горлу, разжигая его гнев.

Когда-то он сбежал, проехал три тысячи миль, чтобы избавиться от этого презрения. Он вернулся мужчиной, но где-то в глубине души, как взведенный курок, затаилась жгучая ярость… Как ни противно признавать, но даже через столько лет приходилось бороться с отголосками унижения.

Мэл терпел как отвлекающий маневр фотосессию после церемонии. Он слушал хвалебную оду отца Чэннинга по поводу получившего новую жизнь «Тандерберда» и старался вовремя кивать и поддакивать. И наконец он вырвался в сад, нашел укромное местечко, где можно было отсидеться и надышаться морозным воздухом.

Там и нашла его Паркер. Запыхавшаяся, без пальто, непривычно взъерошенная.

— Малком.

— Послушай, на ужине они прекрасно обойдутся без меня. Я имею право на чертову передышку.

— Малком. — Она плюхнулась на скамейку рядом с ним. Взяла его за руку. — Я не знала. Я не знала, что Фрэнки приглашены. Я заметила их в списке только перед ужином. Прости, мне безумно жаль.

— Ты могла бы извиняться, если бы сама их пригласила. Ты их не приглашала, значит, ни в чем не виновата.

— Я тебя в это втянула. Лучше бы…

— Ничего страшного.

— Я все исправлю. Я извинюсь перед Чэннингом и Ли, и ты…

— И пусть Фрэнки радуются, что снова прогнали меня? Ну уж нет. Паркер, мне просто нужна передышка. Оставь меня ненадолго. — Она отпустила его руку, встала. — Не каждый хочет, чтобы ты со всем справлялась, все улаживала.

— Ты прав.

— Брось. Я знаю, когда перехожу границы, и сейчас как раз тот случай.

— Ты расстроен. Я понимаю.

— Черта с два. Ты не понимаешь. Как ты можешь понять? С какого боку? Тебя кто-нибудь шпынял, когда ты не могла дать сдачи?

— Нет.

— Кто-нибудь твердил тебе, что ты глупа и никчемна, пока ты сама не начинала в это верить? И что, если ты не будешь ходить по струнке, вылетишь на улицу?

— Нет. — Но она жалела ребенка, которого заставили пережить все это, и жаждала мести.

— Значит, тебе не понять. Черт, я сам не понимаю, почему изо всех сил только усугублял ситуацию, почему искал неприятностей и винил мать, которая понятия не имела о том, что происходит, так как я был слишком напуган или слишком горд, или то и другое вместе, чтобы сказать ей.

Паркер молчала. Она поняла или надеялась, что поняла: если сейчас нажать, он снова замкнется. Поэтому она молчала. Она просто слушала.

— Мама от меня натерпелась. А если я давал ей передышку, то ее травил Арти или его сука-жена. А мама все принимала, потому что хотела, чтобы у меня была крыша над головой и семья, потому что старалась помочь мне пережить потерю отца. И за это я винил ее. Просто все валил на нее. Почему она мирится с такой жизнью? А ей просто некуда было деваться, и Арти нещадно эксплуатировал ее. Ее собственный гребаный брат. И мы еще должны были благодарить его.

Больше двух лет этой жалкой жизни я просто ждал, ждал, когда подрасту и наберусь сил, чтобы надрать ему задницу, вышибить из него мозги. А сделала это она. В конце концов она сделала это вместо меня. Однажды вечером она пораньше пришла домой с работы. Совершенно без сил. Он заставлял ее работать по две смены. И увидела, как он схватил меня за горло, прижал к стене и отвешивает оплеухи. Ему нравилось лупить ладонью, потому что это унизительнее, чем кулаком, и не оставляет следов.

Кто-то из гостей вышел на одну из веранд, и морозный воздух наполнился женским смехом. Малком уставился на сверкающий огнями дом, но Паркер усомнилась, что он что-то видит или слышит.

— Я увидел, как она вошла. Белая, как простыня… Пока не заметила нас. Она пришла в ярость. Я никогда не видел, чтобы она двигалась так стремительно. Я даже не подозревал, что кто-нибудь может двигаться так стремительно. Она оторвала его от меня. Она была тоненькая, как тростинка. Арти был тяжелее фунтов на шестьдесят, но она отшвырнула его, и он пролетел чуть ли не полкомнаты. Она приказала ему встать и сказала, что если он еще когда-нибудь дотронется до меня, то не успеет оглянуться, как она оторвет его руки и скормит ему.

Мэл умолк, затряс головой.

— Вот мое прошлое, и не говори мне, что ты понимаешь.

— Спорить с тобой сейчас я не собираюсь, но, если ты думаешь, что я могу винить мальчика и его овдовевшую мать за то, что они попали в такой переплет, ты очень плохо обо мне думаешь.

— Паркер, я уже сказал, что речь не о тебе, — отрезал он ледяным тоном.

— Еще как обо мне, идиот. Я же люблю тебя.

Она развернулась и побежала прочь, но успела заметить его изумленную физиономию.

Позже Паркер видела, как Малком разговаривал с новобрачными, и еще раз заметила его в баре, когда он увлеченно обсуждал что-то с отцом жениха. Она пристально следила за Фрэнками, готовая преградить им путь, если вдруг они направятся в сторону Малкома. Пусть он думает, что это ее не касается, пусть он думает, что она не понимает, пусть он просто идиот, но она никому не позволит устроить скандал на одной из ее свадеб.