— Малком, неужели ты меня так плохо знаешь?

— Господи, — пробормотал он и снова присосался к бутылке, хотя на самом деле ему было не до пива.

— И я не потерплю этого мужского превосходства.

— Я мужчина, — огрызнулся Мэл, довольный, что удалось поколебать ее невозмутимость, и полный решимости развить свой успех. — Поэтому у меня мужское отношение.

— Тогда заруби себе на носу: если я с тобой, то я с тобой, и когда ты прыгаешь от радости, и когда у тебя дрянное настроение.

— Да неужели? — Он чуть не задохнулся от подскочившего к горлу комка. — Что-то вчера я этого не заметил.

— Ты не дал мне…

— Какую часть фразы «я не хочу об этом говорить» ты не желаешь понять? И каким образом мы вдруг заговорили о тебе и обо мне? Три ребенка мертвы, и если им повезло, они умерли быстро. Но, поверь мне на слово, недостаточно быстро. Пять, десять секунд полного осознания, что все кончено и ничего никогда больше не будет. Невозможность отмотать назад и сказать: «Подождите, в этот раз я сделаю по-другому» — слишком большая плата за глупость для девчонки, получившей права год назад, и двух ее подруг.

Когда брошенная им бутылка ударилась о стену и рассыпалась дождем из стеклянных осколков и пивных брызг, Паркер даже не вздрогнула, но то ли хохотнула, то ли сочувственно хмыкнула.

— Когда ты вчера ушел, я чуть не сделала то же самое, а потом подумала, какого черта, мне же и убирать. Тебе легче?

— Господи, ну ты и штучка. Не на всякий вопрос найдется ясный практичный ответ. Не все и не всегда можно исправить. Если бы было можно, три девчонки не умерли бы из-за того, что ехали слишком быстро и набирали эсэмэски своим друзьям.

Жестокая расплата за детскую глупость. У Паркер заныло сердце.

— Так вот что случилось? Откуда ты знаешь?

— Я знаю людей. — Мэл запустил пятерню в волосы, словно пытаясь затолкать поглубже слепившую его ярость. — Послушай, полиция держит это в секрете, пока не закончит расследование.

— Я никому ничего не скажу. Миссис Грейди знакома с матерью девочки, сидевшей за рулем, и очень тяжело переживает случившееся. Я выслушала ее, сделала ей чай, подержала за руку… может, это не сильно помогло. Пусть это был не ясный практичный ответ, и пусть он ничего не исправит, но я должна была что-то делать. Когда кто-то из моих близких страдает, расстроен или просто опечален, я должна что-то делать.

— И тебе наплевать, нуждаются в твоей помощи или нет.

— Да, наверное, да. Я, конечно же, не считаю, что сочувствие сделает трагическую гибель тех девочек менее трагической или уменьшит скорбь по ним и их семьям, но тебя я поняла: ты не хочешь, чтобы я слушала, ты не хочешь, чтобы я держала тебя за руку… Значит, потребность все это делать — моя проблема, не твоя.

Паркер судорожно вздохнула, и Мэл понял, как она взволнована. И именно этот вздох — больше, чем все, что она сказала или сделала, — пробил его броню.

— Ты разбиваешь бутылку о стену, затем собираешь и выбрасываешь осколки, моешь пол. В этом твоя практичность, Малком?

— Иногда разбитая бутылка — это просто разбитая бутылка. Послушай, я должен вернуть колеса этому джипу.

Он хотел разозлить ее, но не видел злости в ее лице. Он видел обиду. И помнил тот единственный, судорожный вздох.

Паркер кивнула.

— Ну, что же, желаю тебе удачи.

На мгновение, то мгновение, что она поворачивалась к дверям, он захотел, чтобы та бутылка еще была в его руке. Просто, чтобы можно было швырнуть ее снова.

— Я думал, что умру.

Она обернулась и замерла в ожидании.

— Когда все пошло вкривь и вкось, когда я понял, что катастрофа неизбежна, я подумал, что смогу выкрутиться. Но там все сошлось в одной точке. Внезапный отказ техники, ошибка в расчетах, сокращение бюджета, о котором нам не изволили сообщить. Кто-то в цепочке принимающих решения облажался, и уже неважно, кто и почему, потому что в конце концов я получил чек на кругленькую сумму.

— Важно, потому что ты пострадал.

— Просто назови это гребаным невезением. — Что он тогда и сделал. Что ему пришлось сделать, чтобы свыкнуться, чтобы забыть. — Как бы то ни было, в тот первый момент — одна деталь полетела, следом другая — я подумал, что справлюсь, а через секунду я уже знал, что мне конец. Мы думаем, что время в такой ситуации летит, но на самом деле оно замедляется. Ты слышишь, как рвется металл, как отлетают детали, тебя словно засасывает в воронку, вокруг все размыто, а внутри те несколько секунд кажутся бесконечными. И это безумно страшно. Еще до того, как включается боль.

Он перевел дух, попытался немного успокоиться. Паркер подошла к скамье, достала из сумки-холодильника бутылку воды, открутила крышку и протянула ему, глядя прямо в его глаза.

«Господи, — подумал он. — Господи Иисусе, что за женщина. Удивительная женщина».

— Ладно. — Он смочил пересохшее горло. — Чувствуешь боль и понимаешь, что не умер. Просто хочешь умереть. Внутренне ты визжишь, и это не похоже на человеческий визг. Но даже этот визг ты не можешь выдавить из себя, потому что захлебываешься собственной кровью. И ты не можешь дышать, потому что отказывают легкие. Те секунды в адской боли, в ожидании смерти — больше, чем ты можешь выдержать. Ты просто хочешь, чтобы это поскорее кончилось… Теперь ты знаешь, но какая тебе от этого польза?

— Это часть тебя. Мы не чистые листы, Малком. То, что мы сделали, что пережили, все остается в нас. То, что случилось с теми девочками, твоя реакция на…

— Я не знаю, почему меня так зацепило. Может, потому, что был тяжелый день, может, потому что это случилось рядом с моим домом. Не каждый раз, когда меня вызывают растаскивать обломки, я испытываю дежавю. Это не так.

— Тогда как?

— Все закончилось, или я бы здесь не стоял. Все покатилось в прошлое, когда я очнулся в больнице. Не мертвым. Это очень важно — быть не мертвым, и я хотел таковым остаться.

Он поставил бутылку на скамью, взял швабру и совок и начал сгребать осколки.

— Если больно, как во всех кругах ада, ладно. Я пережил автокатастрофу, переживу и это. Хотите начинить меня железяками? Вперед, если это поможет мне выйти отсюда на своих двоих. Я начал представлять, как выйду, и это помогало справляться. И я решил, что больше не буду жить одним днем.

— Ты включил обратную перемотку.

Мэл оглянулся на нее.

— Да, в каком-то смысле. Или, может, перемотал вперед. Но когда я очнулся и увидел сидящую рядом маму, когда я увидел ее лицо, я понял, что к прошлой жизни не вернусь. Я не хочу сказать, что я все, что у нее было или есть, но я мог отказаться от той жизни, которая подвергала риску все, что у нее осталось от семьи. Я получил шанс сделать что-то для нее и двигаться вперед.

Мэл вздохнул, с грохотом вывернул совок в мусорное ведро.

— Она ни в какую не хотела уезжать домой. Даже когда у меня появились силы орать на нее, злить ее, я не смог заставить ее уехать.

— А ты хотел? — тихо спросила Паркер. — Ты хотел, чтобы она уехала?

— Я… Нет. Господи, нет. Но я чувствовал себя виноватым, потому что ей пришлось здесь уволиться, и там она подрабатывала официанткой. Я бросил ее, когда мне было восемнадцать. По сути, я именно бросил ее. Разумеется, я посылал ей деньги, но я мог бы на пальцах одной руки посчитать, сколько раз приезжал навестить ее. А она меня не бросила. Я получил шанс все изменить, и я им воспользовался. Вот и все.

— Тебе очень повезло с мамой.

— Я знаю.

— А ей повезло с тобой.

— Мы ладим.

— Малком, а что у нас? Как бы ты определил наши отношения?

— А ты?

— Нет-нет, ты опять увиливаешь. Я задала вопрос. Отвечай.

— Боже, Паркер, за тобой не угонишься. Я извинился за вчерашний вечер и объяснил, почему так получилось, и это гораздо больше, чем мне хотелось бы.

— То есть ты не можешь дать определение?

— Я не задумывался. — Он схватил бутылку с водой, поставил ее на место. — Если настаиваешь, я сказал бы, что у нас ситуация.

— Ситуация. — Паркер рассмеялась. — Ладно. По-твоему, я хочу разделить с тобой ситуацию и не интересоваться твоей аварией, тем, как она повлияла на тебя, как она — или ты из-за нее — изменила твою жизнь?

— Явно, нет.

— Малком, тебе важно знать, как все работает. Посмотрим с этой точки зрения. Я не могу разобраться в тебе или в нас, если мне не хватает деталей.

— Я понял, но мне нравятся не все детали, поэтому — точно, как с этим джипом, — я их модифицирую. Я не такой, каким был до аварии. Думаю, мы с тобой не попали бы в эту ситуацию, если бы я не изменился.

— Это мы уже не узнаем, но ты мне нравишься таким, какой ты есть, и это включает твое прошлое. Я не хочу чувствовать, что вторгаюсь в твое личное пространство каждый раз, когда задаю вопрос о твоем прошлом.

— Я тоже этого не хочу, просто не люблю копаться в прошлом. Оно уже прошло.

— Не согласна. Разве ты не помнишь, как впервые прокатился на двухколесном велосипеде, или поцеловал девочку, или сел за руль автомобиля?

— Я помню, как в первый раз поцеловал тебя, и, между прочим, ты все это начала. Четвертого июля.

«Ладно, — подумала Паркер. — На сегодня довольно».

— Только, чтобы отомстить Делу.

— А приз достался мне. — Он взглянул на свои руки. — Я не могу дотронуться до тебя, не испачкав твой милый костюмчик.

— Тогда стой спокойно и держи руки при себе.

Паркер придвинулась к нему и прижалась губами к его губам.

— Надеюсь, это не вместо секса?

— Это лучшее, что ты получишь в данных обстоятельствах.

— Может, постоишь где-нибудь рядом? Парни любят возиться с машинами, когда женщины ошиваются неподалеку и смотрят.

— Мы это делаем, чтобы тешить ваше самолюбие.