– Заткнись, – пробормотала Габби. – Мне и так нелегко, а еще ты лезешь со своими замечаниями. Избавь меня от этой подростковой ерунды.

Она нахмурилась и принялась взбивать подушки, затем положила их, достала одеяло и разложила его на кровати. Все было готово, и как раз в этот момент Адам подошел к ней сзади, обнял руками за талию и потянул назад, так что ее плечи уперлись в его грудную клетку. Жар его огромного тела обжигал ее сквозь одежду, и она ощущала экзотический пряный аромат при каждом вдохе.

– Неужели тебе никогда не было интересно? – вкрадчиво проговорил Адам ей на ухо, наклонив голову.

– Что интересно? – спросила Габби, замерев на месте.

Между его животом и ее ягодицами оставалось крошечное пространство, такое соблазнительное и заманчивое. Она не позволит своему телу занять его. Не позволит себе прислониться к Адаму, ища своей ложбинкой его неизменно твердый бугор. Габби вдруг с содроганием осознала: ей нравилось то, что рядом с ней он всегда был возбужден. Она привыкла к его непрерывным ухаживаниям. Осознание того, что она так возбуждает син сириш ду, опьяняло ее. И то, что он пылал страстью, распаляло желание в ней самой. Быть объектом вожделения такого неимоверно красивого мужчины-Существа – это действовало на нее сильнее, чем самое лучшее стимулирующее средство.

Господи, он был опасен. Но она знала это с самого начала. Он явился перед ней словно облепленный наклейками с предупреждениями О'Каллагенов: «Избегать контакта любой ценой!». Куда уж понятней!

– Ты столько лет наблюдала за нами, столько лет тебе это запрещали, и, когда ты делала вид, что не замечаешь нас, неужели тебе не было интересно прикоснуться к одному из Туата-Де? – Адам медленно убрал руки с ее талии, и Габби почувствовала, что он дает ей возможность отойти, но знает, что она не сможет этого сделать; и, Господи помоги, она понимала, что должна уйти, но ей не хватало сил. Ее сердце стучало в груди, как кузнечный молот. Настал долгий, напряженный миг, когда никто из них не шевелился и не произносил ни слова.

И наконец Адам прикоснулся руками к ее груди. Дыхание, которое Габби пыталась сдерживать, вырвалось из ее легких. Ее кожа горела под тканью футболки, а нервные окончания ненасытно жаждали прикосновения. Она могла только представить, насколько восхитительно было бы ощущать, как его руки ласкают ее обнаженное тело: большие, сильные руки кузнеца касаются ее кожи. Чувствуя его волшебное прикосновение, она могла бы сгореть в пламени страсти от одного лишь тепла его тела.

У Адама вырвался крик, такой неистовый и полный желания, что у Габби подкосились ноги и она покачнулась. Он еще сильнее сжал ее грудь, заставив ее сделать глубокий, прерывистый вдох, но не стал поддерживать ее тело и все еще находился на крошечном, манящем расстоянии от нее.

– У тебя красивая грудь, ka-lyrra. Я мечтал взять ее в руки с тех самых пор, как увидел тебя. Такая полная, сочная, упругая и... – Из его горла вырвался тихий мурлыкающий звук.

Габби закрыла глаза; ее грудь, которую он крепко сжал, налилась от его прикосновения. Его небритый подбородок коснулся ее волос, а потом, скользнув вниз, – ее щеки. Его влажный горячий язык оставил длинный бархатистый след у нее на шее, посылая импульсы чувственного восторга, которые откликались у нее в позвонках. Габби хотела вырваться, остановить его. Сейчас...

– Неужели у тебя никогда не было фантазий о нас? Скажи, что не было. Скажи мне: «Нет, Адам, я никогда даже не думала об этом». – Он хрипло и злорадно рассмеялся, как будто его забавляла эта мысль, и его большие пальцы описывали круги на ее груди, как раз под сосками, где кожа была особенно чувствительной. Ее жаждущие прикосновения соски так затвердели, что стали видны сквозь бюстгальтер и футболку.

Пальцы Адама сомкнулись на этих торчащих бугорках как раз в тот момент, когда он укусил ее за шею сзади, и Габби стиснула зубы, чтобы не закричать. Он знал, черт возьми, он знал. Ее сокровенные фантазии, ее вечную внутреннюю битву. Он все об этом знал.

– Почему ты молчишь? Почему не можешь сказать это, Габриель? – Пауза. – Потому что ты действительно думала об этом. Много раз. – Его теплый шершавый язык двигался вниз по шее. Еще один мягкий укус в нежную, чувствительную мышцу, идущую от шеи к плечу, – и ее тело забилось в судороге желания. Легкое, едва заметное прикосновение к ее соскам. – Неужто в этом так трудно признаться? Я знаю, что все так и происходило. Тебе было интересно, что ты почувствуешь, когда один из нас затащит тебя в постель. Разденет тебя догола и доведет до оргазма столько раз, что ты не сможешь даже пошевелиться. Доставит тебе такое удовольствие, что ты будешь чувствовать себя изнеможенной и выжатой, как лимон, и сможешь только лежать, пока твой сказочный любовник будет кормить тебя, ухаживать за тобой и восстанавливать твои силы, чтобы все повторилось снова и снова.

Чтобы он мог медленно и глубоко входить в тебя, быстро и сильно брать тебя сзади. Чтобы мог посадить тебя верхом, а ты дрожала бы на нем, кончая. Чтобы мог целовать, облизывать и вкушать каждый миллиметр твоего тела; и все вокруг перестанет существовать для тебя, потеряет смысл, – все, кроме него и того освобождения, которое может дать тебе только он.

Дыхание Габби участилось. Будь он проклят! Да, она представляла себе все это и даже больше. А после его слов ее воображение рисовало чрезвычайно яркие картины о том, как Адам проделывает все это с ней. Вот он сажает ее на себя верхом; вот она стоит перед ним, опустившись на колени и на локти, и он пронзает ее сзади...

Господи, взволнованно подумала она, неужели она всегда представляла его? Но сколько Габби ни старалась, она не смогла вспомнить лицо принца своей мечты, которое она так детально изображала в своих девичьих грезах. Либо Адам вытеснил его из ее памяти, заменив воображаемого любовника своими темными глазами, своим сильным телом, своим соблазнительным голосом и потрясающим прикосновением, либо она всегда представляла только его.

«Остановись, О'Каллаген, ты знаешь, что тебя просто поимеют, и не только физически», – благоразумно предупредил ее едва слышный внутренний голос. «Хорошо, только минуту...»

– У тебя были фантазии. Может, твое тело и девственно, но разум – нет. Я чувствую в тебе пылкость и страсть; внутри тебя бушует ярость. Я ощутил это, как только тебя увидел. Ты ненормальна. И никогда другой не будешь. Но тебе это и не нужно. Перестань подстраиваться под мир, который никогда тебя не примет. Никто не поймет тебя так, как я. Ты – Видящая Сидхов. Ты собираешься всю жизнь это отрицать? То, что ты видишь? То, кем ты есть? Не самый лучший способ прожить всю жизнь.

На миг воцарилась тишина. Адам неподвижно стоял, все еще держа руки у нее на груди и согревая дыханием ее шею.

Габби знала, что она еще может спастись. Обрушить на него свой гнев. Сказать, что он не прав, что сам не понимает, о чем говорит. Но она не могла этого сделать, потому что Адам был прав.

В его словах не было ни капли лжи. Она действительно ненормальна и, что бы ни делала, никогда нормальной не станет. Всю жизнь она разрывалась между двумя мирами, пытаясь игнорировать один и соответствовать другому – и то и другое оказалось совершенно бесполезным занятием, – постоянно задаваясь вопросом, не ожидает ли ее в итоге такая же жизнь, как у Грэм. Без мужа, с ребенком на руках, в огромном пустом доме. И не придется ли ей постоянно убеждать себя, что этого вполне достаточно. А пока Габби неплохо держалась, пытаясь наладить дела с работой и с личной жизнью.

Но никакой парень не смог бы соперничать с фантастическими мужчинами из Чара, которых она видела с детства. Ни один земной юноша не в состоянии конкурировать с миром, который был, в сущности, намного более ярким, пылким и чувственным. И ни с одним из них она, если честно, не могла бы связать свою судьбу. И самое печальное было в том, что она все еще оставалась девственницей по большей части потому, что, черт возьми, не хотела мужчину, а хотела Существо. Всегда.

Габби устала думать, как бы она чувствовала себя с ним, устала отворачиваться, отводить взгляд, бояться прикоснуться. Устала заглушать в себе все свои грешные фантазии.

Между ними замерла тишина.

Рука Адама вдруг отпустила грудь Габби и аккуратно легла между ее ног, прижимая ее ягодицы к своему возбужденному члену.

Из ее горла вырвался несмелый крик.

Он ответил потоком слов на древнем непонятном языке, который обрушился на нее грубыми проклятиями. Потом на староанглийском, украшенном его экзотическим акцентом, Адам прорычал:

– Тебе было интересно, каково это – трахаться с Существом. Что ж, вот он я, Габриель. Вот он я.

ГЛАВА 15

При этих словах сопротивление Габби окончательно иссякло. «Вот он я». Другими словами, «возьми меня, делай со мной что хочешь». И она мечтала об этом. Мечтала, черт возьми. Она всю жизнь этого ждала. Ее фантазии о Чаре носили в основном сексуальный характер, и, хотя она редко употребляла грубые словечки, из его уст они звучали обольстительно. Благодаря его акценту и низкому голосу эти резкие слова превратились в интригующие и запретные и стали казаться сексуальными и притягательными. Его слова не оскорбили ее слух; они были приглашением, забыв о времени, закружиться в танце, в земном, животном танце, для которого не будет поводов и оправданий. Необузданный мужчина, необузданный секс – Адам предлагал ей мир, расцвеченный размытыми красками своей привлекательности и сексуальности.

Конечно, позже, по окончании «секс-марафона без препятствий» в фантазиях Габби сказочный принц всегда влюблялся в нее... но не раньше чем заканчивалось их первое неистовое совокупление. Не раньше чем было отдано должное страсти. Если вообще возможно утолить страсть сполна, имея дело с Существом.

Габби поникла, тая в его объятиях. Адам моментально уловил тот момент, когда она обмякла. Он снова заговорил на этом странном языке, и в голосе его безошибочно угадывался мужской триумф. Она пропала, и она знала это.