Карен Монинг - Сердце горца

Лондон, Англия

Адам Блэк стоял посреди центральной комнаты каменных катакомб под зданием Белту и наблюдал, как Хло Зандерс искала везде своего возлюбленного – шотландского горца, Дэгьюса МакКелтара. Она издавала такой вопль, словно душа ее разрывалась на части. Бесконечный и пронзительный, он был способен расколоть голову Туата-Де. «Или человеческую, раз уж на то пошло», – мрачно подумал Адам.

Он чертовски устал от этих постоянных стенаний. Ему и своих проблем хватало. Серьезных проблем.

Эобил, королева государства Туата-Де, наконец воплотила в жизнь свою давнюю угрозу – наказала его за постоянное вмешательство в жизнь смертных. И она выбрала самое жестокое наказание.

Она лишила его бессмертия и превратила в человека.

Адам, опустив голову, окинул себя взглядом и с облегчением вздохнул, обнаружив, что, по крайней мере, королева оставила ему его излюбленный облик темноволосого, мускулистого, чрезвычайно сексапильного кузнеца – связующий века сплав континентального кельта и шотландского воина-горца, облаченного в клетчатый килт, наручи[1] и золотое ожерелье. Бывало, Эобил превращала его в ужасных существ, на которых вообще невозможно было смотреть без отвращения.

Однако его радость продлилась недолго. Что с того, что он был в своем привычном облике? Ведь, о Дэнью, он стал человеком! Из плоти и крови. Ограниченным в своих возможностях. Ничтожным. Смертным.

Проклиная всех и вся, Адам смотрел на рыдающую женщину. Он даже не мог думать в такой обстановке. Может, если он скажет ей, что Дэгьюс на самом деле не умер, она замолчит?

Нужно найти выход из этой отвратительной ситуации, и поскорее.

– Твой возлюбленный не умер. Прекрати вопить, женщина, – властно приказал Адам (он знал, что Эобил лишила его бессмертия из-за того, что он спас жизнь горца).

Но его слова не произвели надлежащего эффекта. Как раз наоборот: в тот самый момент, когда он думал, что крик Хло достиг максимальной силы (он не мог взять в толк, как такое маленькое существо может создавать столько шума), стенания, которые обрушились на его недавно обретенные барабанные перепонки, стали еще громче.

– Да прекрати ты, женщина! – прорычал Адам, закрывая уши руками. – Я же сказал, он не умер!

Но Хло по-прежнему вопила. Она даже не глянула в его сторону, словно он ничего и не говорил. Рассерженный Адам обошел замусоренную комнату – руины после битвы, которая произошла между Дэгьюсом МакКелтаром и сектой друидов Драгара четверть часа назад, битвы, в которую ему не следовало бы вмешиваться ни при каких обстоятельствах – и при близился к женщине.

Его рука вошла ей прямо в затылок и вышла через нос. Хло даже не моргнула. Просто икнула всхлипывая и зарыдала снова.

Адам какое-то время стоял неподвижно, а затем попробовал еще раз, протягивая руку к одной из ее грудей. Его рука аккуратно прошла сквозь ее сердце и вышла из левой лопатки. Он повторил свою попытку и изумленно замер. «Ей-богу, Эобил не могла так со мной поступить!»

Его глаза сузились, превратившись в щелки. Или могла? Адам стиснул зубы и попробовал снова. И опять его рука прошла сквозь тело Хло Зандерс. «Господи, она все-таки это сделала! Вот стерва!» Королева не только превратила его в человека, но и лишила тройной силы feth fiada!

Все еще не веря этому, Адам покачал головой. Сила feth fiada – это магия, которую использовали Существа его расы, когда хотели находиться среди людей и при этом оставаться незамеченными. Туата-Де обычно использовали только одно свойство могущественного тройного заклинания – невидимость. Но оно могло также сделать Существо неслышимым и неосязаемым для человека. Feth fiada была полезным оружием для тех, кто не хотел, чтобы его видели. Но что делать, если ты постоянно лишен этой способности? Если не можешь вернуть ее? Думать об этом было просто невыносимо.

Адам закрыл глаза и погрузился в свои мысли, перебирая места и времена и пытаясь вернуться на остров Чар в Мора-ре. Ему было все равно, кто развлекает в данный момент королеву в ее дворце; она должна сейчас же снять свое заклятие.

Но ничего не произошло. Он остался там же, где и был. Адам попытался еще раз.

Но он не ощутил ни невесомости, ни внезапного наплыва пьянящего чувства свободы и несокрушимости, которые он всегда испытывал, пересекая измерения. Он открыл глаза и увидел все ту же каменную комнату.

Из его груди вырвалось глухое рычание. Значит, он человек, отвратительный и беспомощный? Огражденный от королевства Чар? Он резко откинул голову назад, отбрасывая с лица длинные волосы. Что ж, Эобил, ты своего добилась. А теперь верни меня в прежнее состояние.

Но ответа не последовало. Адам не услышал ни звука, кроме бесконечных рыданий женщины, которым глухо вторило эхо в холодной каменной комнате.

– Эобил, ты меня слышишь? Я же сказал, я все понял. Преврати меня в того, кем я был раньше.

И снова никакого ответа. Адам знал, что королева все слышит, растягивая сети измерений прямо перед царством людей, и наблюдает за ним, наслаждаясь его положением.

«И... ждет, когда я выкажу повиновение», – мрачно подумал Адам.

На его щеках заходили желваки. Покорность не была, да и не могла быть, присущей ему чертой характера. И все же, если бы ему пришлось выбирать, покориться или быть человеком – ничтожным, беспомощным человеком, – он бы предпочел униженно кланяться королеве Эобил.

– Моя королева, вы были правы, а я ошибался. Вот видите, я сказал это.

Но в его устах эти слова звучали лживо.

– И я клянусь, что больше никогда не посмею вас ослушаться.

«По крайней мере, пока не буду уверен, что снова пользуюсь твоей благосклонностью», – добавил Адам про себя.

– Простите меня, моя справедливая королева.

Ну конечно, она простит. Она ведь всегда прощает.

– Я ваш покорный, преданный слуга, о великая королева.

«Не перегнул ли я палку?» – спросил он себя, когда тиши на затянулась слишком надолго. Он заметил, что стал нервно притоптывать ногой, прямо как человек. Адам раздраженно остановился. Ведь он не человек. Он совсем не похож на человека.

– Ты меня слышала? Я же извинился! – выкрикнул он.

Спустя еще какое-то время он вздохнул и, стиснув зубы, упал на колени. Адам Блэк презирал даже мысль о том, чтобы стать на колени перед кем бы то ни было, по какой бы то ни было причине, – этот факт был общеизвестен.

– Я высокопоставленный предводитель расы Истинных, – проговорил он на древнем, редко использовавшемся языке – спаситель Данаана, прошу у Ее Величества прощения и снисхождения.

Эти древние ритуальные слова в свойственной королевскому двору манере как нельзя лучше передавали его абсолютное почтение. И ритуал требовал, чтобы Эобил ответила. Но эта стерва молчала.

Адам вдруг остро почувствовал ход времени, хотя раньше никогда его не ощущал. И шло оно невыносимо медленно.

– Черт возьми, Эобил, прости меня! – прогремел он, поднимаясь на ноги. – Отдай мне мою силу! Сделай меня снова бессмертным!

И вновь никакого ответа. Время тянулось нестерпимо долго.

«Эобил просто хочет, чтобы я испытал это чувство, – убеждал он себя. – Она просто хочет меня проучить».

Теперь королева может появиться в любой момент. Она станет порицать его. Она подвергнет его жестокому наказанию за многочисленные проступки. Он кивнет, пообещает, что больше это никогда не повторится, и все будет окончено. Так было уже тысячу раз, когда он смел ослушаться или разозлить ее.

Но прошел час, а Эобил так и не сжалилась над ним. Еще через два часа ушла и Хло Зандерс, оставив Адама одного в тишине и пыли развалин. Теперь он уже почти скучал по ее причитаниям. Почти.

Тридцать шесть часов спустя Адам почувствовал голод, жажду и – почти непостижимое для него ощущение – усталость. Туата-Де не спали. А теперь его ум, обычно острый, как лезвие, и быстрый, словно молния, притупился и отключался без его согласия.

Это недопустимо! Будь он проклят, если хоть какая-то его частичка сделает хоть что-то без его согласия. Такого никогда не было и не будет. И его разум, и его тело обязаны подчиняться ему. Туата-Де всегда себя контролируют. Всегда.

Прежде чем погрузиться в глубокий сон, Адам успел по думать, что лучше бы с ним сотворили все что угодно: замуровали в пещере на пару сотен лет, превратили в скользкое трехглавое морское чудовище, заставили снова стать королевским шутом на пару столетий, – но только не это.