– Могу я хотя бы узнать, куда должен идти?

– Конечно, господин, – быстро ответил Гарун и поклонился. Уши его горели, и было видно, как неприятна ему вся эта история. Но Хасан понимал, что Гаруну не до шуток. Он весь трясся от страха. – Вы должны спуститься в темницу.

Хасан нахмурился.

– В темницу?

– Да, господин. Главный надсмотрщик нашел то, что вы должны видеть.

– Я одеваюсь.

Проходя с Гаруном по дворцу, Хасан гадал, что же такое могло произойти, если среди ночи его подняли с постели и повели в темницу. Но что толку об этом думать? Все выяснится только тогда, когда они придут на место. А сейчас – молиться и молиться, призывая на помощь Аллаха.

Спустившись наконец в темницу, Хасан понял, что Гарун не преувеличивал. Все стражники, собравшись в небольшие группы, возбужденно обсуждали что-то, однако, завидев Хасана, смолкли и глубоко склонились перед ним.

– Что произошло? – Хасан, скрестив руки на груди, переводил строгий взгляд с одного стражника на другого. – Кто объяснит мне наконец, что случилось? Где надзиратель?

– Я здесь, господин.

Он выступил на шаг вперед. Несмотря на небольшой рост и седину, он представлял собой внушительное зрелище: широкие плечи, мускулистые ручищи и громадный шрам, рассекавший лицо. Хасан был наслышан о его зверствах, но не придавал им значения. От тюремного надзирателя не требуется кротости и великодушия.

– Рассказывай, что случилось, – потребовал Хасан.

– Идемте со мной, вы все сами увидите, – сказал надсмотрщик вместо объяснения. Схватив факел со стены, он отошел на несколько шагов вперед, потом остановился и повернулся к Хасану.

– Хорошо, пойдем. Гарун!..

Но надзиратель остановил его.

– Нет, вы один.

Хасан открыл было рот, чтобы прикрикнуть на него и пригрозить суровым наказанием, однако, увидев его взгляд, сразу же смолк. Глаза надсмотрщика были черными и ледяными, как смерть. Такого человека не запугаешь. Хасан кивнул и пошел вслед за ним.

Спустившись вниз по узкой каменной лестнице, они двинулись дальше по длинному тесному проходу. Хасан не первый раз спускался в темницу. Иногда он присутствовал на допросах, выносил вердикт – казнить или помиловать. Последнее, впрочем, было большой редкостью. Сейчас он испытывал такое же жуткое чувство, как тогда, когда его, девятилетнего мальчика, отец впервые взял с собой в темницу, дабы сын увидел, как действует система наказаний в Газне. Из-за дверей раздавались крики и стоны узников. По некоторым выкрикам Хасан понял, что пленников не кормили. Но с приближением Хасана и надзирателя крики прекращались: пленники узнавали тяжелые, обитые железом сапоги надсмотрщика и замолкали, стараясь не вызвать его гнев.

– Вы поступили правильно, господин, последовав моему совету, – сказал надзиратель хриплым басом. – Уверен, в ваших же интересах, чтобы никто этого не видел.

– Куда ты меня ведешь? – начиная злиться, спросил Хасан. Как смеет этот человек, совершавший свою гнусную работу, вместо того чтобы служить Аллаху и Субуктакину, выводить его из себя? Кто дал право этому ничтожеству разговаривать с ним в таком тоне? В любой другой день он не раздумывая велел бы его выпороть и выгнать, но, к сожалению, такие работники необходимы. Не много найдется людей, перед которыми бы так дрожали пленники, да и сами тюремщики. И все-таки его следует наказать за неслыханное хамство. Но почему он медлит?

– Я веду вас в подземелье, – с отвратительной ухмылкой на искаженном ненавистью лице ответил надсмотрщик. – Туда, где сидят самые отпетые негодяи в ожидании своего конца – изменники, прелюбодеи и безбожники.

У Хасана захватило дух. Он имел представление о самом нижнем подвале темницы. Он часто допрашивал там вероотступников и вершил над ними суд. Не далее как прошлой ночью он выводил отсюда Та-рика, а потом в заброшенном доме покарал его.

Наконец они добрались до нижнего подземелья, представлявшего собой лабиринт, более запутанный, чем все остальные этажи темницы. Вонь здесь стояла невообразимая, будто открылись ворота ада, чтобы пленники предвкусили то, что ожидает их после смерти. Чтобы не потерять сознания, Хасан зажал нос платком. Взглянув на него, надсмотрщик усмехнулся.

Рядом с одной из камер стоял стражник. Еще издали Хасан понял, что именно отсюда он прошлой ночью велел вывести Тарика, предварительно заковав в кандалы.

– Иди наверх, – сказал надсмотрщик своему подчиненному. – Там полно работы.

Тот поклонился и тут же исчез. Можно подумать, что наверху его ждет рай. Хасан мысленно спросил себя, почему он так запуган. И вообще, что здесь произошло, что все шарахаются от страха?

Надсмотрщик отцепил от пояса огромный ключ. Заржавевший замок нещадно заскрипел, когда он вставил в него ключ и повернул. Дверь открылась. В лицо Хасана ударила адская вонь. Он отпрянул назад.

– Входите, господин, – сказал надсмотрщик и поклонился. – Но приготовьтесь, вы переступаете порог ада.

На лице надзирателя играла дьявольская усмешка. Уж не демон ли он? Может, сам дьявол вселился в его шкуру, чтобы заманить в ловушку? Помедлив, Хасан вошел. Шаг за шагом он продвигался вперед, со страхом ожидая, что за ним вдруг захлопнется дверь и он один, беззащитный, окажется в этом аду. Но ничего подобного не случилось.

Он осмотрелся. Камера ничем не отличалась от других. Пол был покрыт гнилой скользкой соломой, обсиженной тучами тараканов и пауков. В углу послышался подозрительный шорох. «Крысы», – подумал Хасан. Эти твари пожирали насекомых и всякую нечисть, которой здесь было предостаточно. Они кормились остатками пищи заключенных или даже ими самими: трупы часто сгнивали прямо в камере – их просто забывали убирать. Судя по докладам, которые получал Хасан, тюремщики не останавливались даже у тех камер, в которых были живые люди, не говоря уже о мертвых. Крысы были жирными, откормленными. Но Хасана это не смущало. Заключенные заслуживали этой участи: отсутствия воды и света, голода, вони и, конечно, крыс. Но зачем его привели сюда? Пока он не видел ничего необычного и страшного.

– Подай мне факел, – приказал он тюремщику. – Здесь очень темно.

Когда факел осветил небольшое пространство камеры, Хасан в ужасе отпрянул. От открывшегося перед ним зрелища у него перехватило дыхание. Надзиратель не солгал. Он находился в преддверии ада.

Все стены были сплошь разрисованы человеческими лицами. Искаженные ненавистью, страхом и злобой, обезображенные бесчисленными шрамами, они дико хохотали и кричали от боли в дьявольском экстазе. Хасану даже показалось, что он слышит эти вопли, рвущиеся из окровавленных зловонных ртов, эти хриплые надрывные голоса, больше похожие на рев зверя. Ему вдруг открылся весь масштаб содеянного: рисунки, отличающиеся друг от друга выражением лиц, изображали одного и того же человека. И этим человеком был он, Хасан!

Ком застрял у него в горле. Он не мог ни выдохнуть, ни вдохнуть, чувствуя, как его переполняет ненависть.

– Аллах всемогущий, – прошептал он, – что…

– Я знал, что вам будет интересно, – сказал надсмотрщик, опершись о косяк двери и сложив руки на груди, как бы подчеркивая, что видел вещи и по-страшнее.

– Расскажи все, что знаешь.

Тюремщик пожал плечами.

– Мне нечего рассказать. Меня мало волнует судьба заключенных. За всеми не усмотришь – их слишком много, особенно в этом подвале. Здесь два вида заключенных: одних быстро казнят, о других забывают навсегда. Тот, который сидел здесь, провел в темнице семь лет. Он ничем не выделялся, не ругался, не досаждал. Не помню, чтобы его приходилось унимать. Он был как раз из тех, о которых начисто забыли. Стражники сказали, что его прошлой ночью увели отсюда. Наверное, вы знаете об этом?

Хасан глубоко вздохнул.

Надо взять себя в руки, чтобы не сболтнуть лишнего.

– Откуда мне знать?

Надсмотрщик пропустил его ответ мимо ушей.

– Он не вернулся обратно. Скорее всего, его труп уже гниет где-нибудь в канаве.

– Или его освободили сообщники. – Хасан был полностью сосредоточен на «настенной росписи». Он ткнул сапогом в кучу соломы на полу, и в ту же секунду его лицо исказила гримаса гнева. Пол был тоже покрыт рисунками. – Аллах всемогущий!

– Да, негодник зря времени не тратил, – заметил тюремщик, равнодушно разглядывая пол.

– Да он сумасшедший! – вскричал Хасан. От ненависти и отвращения его мутило.

– Сумасшедший? Нет, я не думаю…

– Разумеется, он рехнулся, – резко перебил его Хасан. – Ни одному правоверному такое не могло прийти в голову.

Надсмотрщик снова равнодушно пожал плечами. Он не желал спорить с Хасаном на эту тему. Ему было все равно, сошел Тарик с ума или нет.

– Что прикажете с этим делать, господин? – спросил он у Хасана, показывая на рисунки.

Тот задумался.

– Возьмите какого-нибудь заключенного, которого скоро должны казнить, завяжите ему глаза, дайте щетку, и пусть он отскребает стены и пол от этой мазни. Когда не останется ни следа, окурите камеру. Потом вызовите имама, верного слугу Аллаха, пусть освятит молитвой это место.

– Слушаюсь. – Главный надзиратель сделал легкий поклон. – Ваше желание для нас закон.

Однако насмешка в его голосе была такой явной, что Хасан от ярости стиснул зубы. Нет, все-таки этого тюремщика надо наказать. Он скажет отцу. Его слова будет достаточно, чтобы этот мерзавец сам отскребал стены с завязанными глазами…

Но сейчас Хасан сдержал свой гнев. Аллах подскажет день и час, когда он сможет покарать тюремщика. Не удостоив его взглядом, Хасан покинул камеру.

Оказавшись наконец в своих покоях, он снял одежду и лег в постель. Но сон к нему не шел. Каждый раз, как только он закрывал глаза, перед ним всплывали мерзкие рисунки. Искаженные лица таращились на него изо всех углов, смеясь и ухмыляясь. Их кривые рты изрыгали яростные вопли, некоторые хохотали ему в лицо, высунув языки. Не в силах более выдерживать этого, он встал и подошел к окну.