— Надеюсь, вы не забыли о Тал-тсуске? — Она уронила шаль, в которую собиралась закутаться, и едва слышно ответила:

— Нет, — чувствуя однако, что Волк не поверил ей. Но имело ли это хоть какое-то значение? — Он не посмеет напасть на нас во время мирных переговоров. Вы ведь сами говорили, что он мог убить вас и не сделал этого.


Волк, как ни претило ему это, решил прибегнуть к крайним мерам.

— Мне не хотелось бы напоминать вам, Кэролайн, — произнес он дрожащим от негодования и едва сдерживаемого вожделения голосом, — что, находясь в Семи Соснах, вы пользуетесь моим гостеприимством. — Кэролайн оглянулась на него через плечо. Глаза ее выражали недоумение. — Вам, надеюсь, известно о примечании к вашему брачному контракту с моим отцом? Которое гласит, — голос его постепенно набирал силу, — что вы становитесь владелицей Семи Сосен и всего имущества Роберта по смерти его лишь в том случае, если подарите ему наследника.

— Откуда вам это известно? — Кэролайн подошла к нему вплотную, высоко подняв голову. Она знала, что об этом пресловутом примечании знали лишь сам Роберт и ее адвокат. Ей довелось узнать об условии наследования имущества, только когда Роберт пришел в ее комнату и избил ее.

— А вы рассчитывали держать это в тайне, леди Кэролайн?

— Ну конечно же нет! — Кэролайн отбросила волосы за плечи. — Но для меня, признаться, большая новость, что отец посвящал вас в свои личные дела.

— Только когда хотел позлить меня.

— Но я не понимаю.

— А что же здесь может быть непонятного? Мой отец, например, с удовольствием рассказывал мне, как вы с ним проводите время в постели. — Глаза Волка сузились. — С мельчайшими подробностями.

— Но ведь это не... — Кэролайн прикусила язык. Она пришла в ужас оттого, что едва не выдала Волку свою тайну.

— Это «не» — что, миледи?

— Ничего. И перестаньте называть меня так!

— А как прикажете мне называть вас? — Он насмешливо приподнял брови, и это буквально взбесило Кэролайн.

Подбородок ее задрожал, но, не отводя взгляда, она со злостью произнесла:

— Любовницей, если это вас не шокирует. — Ее буквально душила ярость. Она ненавидела их всех: Роберта, Волка. Его, пожалуй, еще более люто, чем покойного супруга. Тот, по крайней мере, до последних минут своей жизни оставался законченным негодяем, но этот... — Вы ведь с завидной быстротой утвердили меня в этой роли, не так ли?!

— Но если мне не изменяет память, вы не высказали особых возражений против подобного оборота дел. Или я ошибаюсь?!

— К стыду моему, ваша память вас нисколько не подвела.

Волк прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Когда он осмелился снова взглянуть на Кэролайн, она уже повернулась к нему спиной. Он попытался было взять ее за руку, нисколько, впрочем, не удивившись тому, что она с силой вырвала ее.

— Простите меня великодушно за мои слова. Я сожалею, что вел себя...

— Не как джентльмен, — закончила она за него, смерив его с ног до головы презрительным взглядом. — Вы это хотели сказать? Но ведь вы вовсе и не джентльмен, насколько мне известно. Ни в малой степени. И мне думается теперь, Волк Маккейд, что вас по праву можно считать настоящим дикарем, какими запугивают детей в цивилизованных странах!

Волк открыл было рот, чтобы возразить ей, но онемел от ужаса, услыхав продолжение гневной речи Кэролайн.

— И я считаю несправедливыми ваши претензии к отцу, что покойный якобы дразнил вас рассказами о нашей с ним частной жизни. Ведь вы заранее решили нанести ему чувствительнейший удар, сделав меня своей любовницей, и с легкостью добились осуществления своих намерений! Не возражайте! — Кэролайн предостерегающе подняла руку. — Не отягчайте свою совесть заведомой ложью. На ней и так уже лежит достаточно тяжкое бремя. В глазах ваших я вижу правду!

— Кэролайн! — Волк шагнул к Кэролайн, но она, не двинувшись с места, остановила его взглядом. Он понял, что попытки коснуться ее, равно как и объясниться, ни к чему не приведут. Бесполезно было и просить прощения. Такую вину не искупить словами, и Волк прекрасно знал об этом.

А ведь поначалу все складывалось так удачно, и неожиданная возможность наказать отца и отомстить за мать чрезвычайно обрадовала его. Ах, как горько пожалел теперь Волк о том, что не послушался слабого голоса совести, нашептывавшего ему, что приносить эту доверчивую, славную девушку в жертву своим планам — подло и грешно. Но разве он мог тогда предвидеть, что столь блестяще проведенная кампания закончится в итоге его собственным поражением? Что Хрупкая леди превратится для него из орудия мести в самую любимую и желанную женщину на свете?

Они, возможно, могли бы быть счастливы вместе, печально думал Волк. Но теперь об этом нечего и мечтать. Если Кэролайн и питала к нему хоть малую толику приязни, то после его разоблачения он не может рассчитывать ни на какие чувства с ее стороны, кроме вражды и презрения. И глаза ее, прежде лучившиеся добротой и нежностью, теперь, после этого тяжелого разговора, полны гнева и печали.

— Уйдите, пожалуйста. — Голос Кэролайн прозвучал ровно и бесстрастно. Она не вынесла бы дальнейших разговоров с ним, его лжи и унизительных попыток обелить себя. Только не это! Ей просто необходимо было остаться в одиночестве. Волк несмело протянул к ней руку, затем бессильно уронил ее и потупил взор. Внешнее спокойствие давалось Кэролайн с невероятным трудом. Она держалась из последних сил, с ужасом думая, что стоило Волку повести себя настойчивее, насильно заключить ее в объятия, моля о прощении, и она, возможно, беспомощно разрыдалась бы на его груди, спрашивая сквозь слезы, что заставило его поступить с ней так жестоко и бесчестно. Но разве можно допустить подобное? Не довольно ли глупостей успела она наделала, едва ступив на землю этой чужой полудикой страны?

О Боже, когда же наконец этот человек уйдет и оставит ее одну?!

Волк, еще немного помедлив, словно на что-то надеясь вздохнул и, повернувшись, бесшумно вышел из комнаты, притворив за собой дверь.

Кэролайн, пошатываясь на внезапно ставших точно ватными ногах, добрела до кресла-качалки и бессильно опустилась в него. Растерянность и шок от пережитого сменило глухое отчаяние, к которому добавились гнев, досада и раскаяние в содеянном. Выходит, идя на поводу у собственных страстей, она угодила в хитро замаскированную ловушку, которую устроил для нее этот дикарь, несомненно весьма опытный и искусный в подобных делах.

Она давно начала догадываться, что Волк неспроста завлек ее в свои объятия накануне приезда в дом престарелого жениха. И немедленный отъезд его в таком случае становился вполне логичным завершением дьявольского плана, который мог созреть лишь в коварной, мстительной душе варвара. Но она упорно гнала от себя подобные мысли, ей не хотелось верить, что человек, который пленил ее воображение, с которым она впервые познала радости любви и от которого зачала ребенка, может быть так бесчеловечен. В пылу гнева уста ее высказали вслух подозрение, внезапно превратившееся в уверенность, и правда о мотивах поступков Волка предстала перед ней во всей своей неприглядности. Теперь Кэролайн при всем желании не могла ни скрыться от этой правды, ни заставить себя забыть о случившемся. Сердце ее разрывалось от боли и тоски, но просить помощи и участия ей было не у кого.

* * *

Волк оставался в Семи Соснах еще целых три дня, и Кэролайн пришлось волей-неволей смириться с его присутствием. Ей стоило немалых усилий встречаться с ним и, если это происходило в присутствии посторонних, обмениваться приветствиями и ничего не значащими замечаниями. Мэри начала быстро поправляться, ребенок вел себя значительно спокойнее, но все равно уход за ними требовал немалых сил и времени. Кэролайн была счастлива уже тем, что целыми днями не имела ни минуты покоя: в повседневной сутолоке ей порой удавалось хоть на некоторое время забыть о своем горе. Если поблизости не было Волка.

Но стоило ей, сидя у постели Мэри, поймать на себе его настойчивый, молящий взгляд, как прежнее отчаяние охватывало ее исстрадавшееся сердце и глаза наполнялись непрошеными слезами.

Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он наконец уехал в Чарльз-таун. Казалось, что, не видя его, она не будет так отчаянно страдать. Но Волка уже и след простыл, а на душе у Кэролайн нисколько не полегчало. Пожалуй, даже наоборот...

Заботы о Мэри и Коллин, хлопоты по дому требовали ее почти ежеминутного внимания, и Кэролайн делала все, что от нее требовалось, и даже больше. Она осунулась и побледнела, между бровей ее залегла суровая складка, и улыбалась она, лишь когда подходила к постели Мэри, чтобы не огорчать больную своим хмурым видом.

В Семи Соснах по-прежнему жили несколько чероки. Кроме кормилицы, чрезвычайно привязавшейся к Коллин, и Садайи, помогавшей Кэролайн ухаживать за Мэри, стирать и готовить, Волк привел на подмогу нескольких жителей индейской деревни, которые, следуя его указаниям, заново отстроили сгоревшие сараи и большой амбар.

Погода день ото дня становилась все холоднее. В воздухе уже явно чувствовалось приближение зимы.

Кэролайн больше не сомневалась, что беременна. Талия ее пока не располнела, но она уже ощущала в себе биение новой жизни.

Однажды, сидя в гостиной у камина, Кэролайн, собравшись с духом, сообщила о своей беременности ничего не подозревавшей Мэри. Та, радостно вскрикнув, выронила шитье и бросилась обнимать Кэролайн. Серые глаза ее сияли, она была сама не своя от счастья и даже уронила на щеку Кэролайн несколько слезинок.

— Боже мой! Ты просто представить себе не можешь, как я этому рада! — И Мэри бросила нежный взгляд на колыбель, в которой сладко посапывала маленькая Коллин. — Наши дети будут расти вместе и дружить так же крепко, как мы с тобой! Какая чудесная новость!

Кэролайн охотно отвечала на бесчисленные расспросы подруги. Мэри задавала их один за другим.