Анастасия Дробина - Сердце дикарки

Внезапно звуки струн смолкли. Яшка, опустив гитару, прислушался и уверенно сказал:

– Подъехал кто-то.

– Кого в такую погоду принесет? – удивилась Илона, вставая из-за стола.

Она ушла в сени, долгое время оттуда был слышен лишь приглушенный разговор, а затем Илона вернулась в залу в сопровождении невысокого широкоплечего человека, едва заметно прихрамывающего на левую ногу. Гостю на вид было около пятидесяти лет. Он был в штатском, но выправка и разворот плеч выдавали бывшего военного. На висках человека серебрилась седина. Цыгане молча изумленно смотрели на него. Он так же молча смотрел на них синими, чуть сощуренными глазами.

– Вот, Дмитрий Трофимыч, этот господин тебя спрашивает… – начала было Илона, но Митро не дал ей договорить и, отшвырнув гитару, как мальчишка, со всех ног кинулся к гостю.

– Дэвлалэ! Сергей Александрович! Князь! Золотой вы мой! Да откуда вы, откуда?! Каким ветром?! Дэвлалэ, лет-то сколько?!

– Митро! – Пришедший крепко обнялся с цыганом, и по его лицу было видно: он действительно рад. – Ты! Все такой же, чертушка, не изменился ничуть!

– И вы! И вы! Вот ей-богу, с первого взгляда вас узнал! Да бог ты мой, как мы все вас вспоминали!

– Недобрым словом, надо полагать? – грустно улыбнулся князь. Дружески похлопал по плечу смутившегося Митро, обвел глазами цыган. – Здравствуйте, ромалэ.

– Ой, князь Сбежнев! – вдруг завизжала Стешка, вскакивая со стула. И прорвало – со всей комнаты к дивану побежали те, кто семнадцать лет назад встречал в этом доме молодого князя, до смерти влюбленного в звезду хора Настю Васильеву. Из кухни по-молодому резво примчалась Марья Васильевна и со слезами бросилась целовать Сбежнева. Прилетели сестры Дмитриевы, их отогнал Ванька Конаков, с которым князь обнялся как с родным, его оттеснила Любка Трофимова, повиснувшая на шее у Сбежнева, словно девочка. Молодые цыгане не вмешивались и лишь с удивлением наблюдали за радостной суматохой старших.

– А где Яков Васильич? Где Кузьма? Где Аленка? – спрашивал князь, переходя из одних объятий в другие, целуя цыганок, хлопая по плечам мужчин.

Ему отвечали наперебой, всем хором. Окруженный толпой цыган, Сбежнев пошел к дивану. Кинул взгляд на подоконник – и остановился. С лица его мгновенно сошла улыбка.

– Илья?.. Илья Смоляков? Это ты?

– Да, я, ваше благородие, – отозвался Илья, единственный во всей зале не поменявший местоположения. – Будьте здоровы.

– И ты здравствуй. – Сбежнев не отводил глаз. – Так ты… вы… ты снова в Москве?

– Как видите.

– Ты один? – впрямую спросил князь.

Илья опустил глаза, криво усмехнулся углом рта.

– Зачем же один, ваше благородие? С семьей.

– Настя?.. Она здесь?

Илья кивнул, не замечая пристального взгляда Митро. И не один он – все цыгане примолкли и лишь переводили глаза с взволнованного лица князя на мрачную физиономию Ильи. Но тут Маргитка, первая из молодых пришедшая в себя, метнулась в кухню и вышла оттуда важная, улыбающаяся, с подносом, на котором высился бокал вина.

– «За дружеской беседою…» – зазвенел ее высокий, ломкий голос. Цыгане, спохватившись, подтянули:

– Пей до дна, пей до дна! – закричали цыганки.

Сбежнев встал; не поморщившись, вытянул до последней капли довольно скверную мадеру и привычным жестом положил на поднос ассигнацию.

– Ни за что не возьму, Сергей Александрович! – решительно сказал Митро, беря с подноса кредитку и возвращая ее князю. – Не обижайте меня. Вы у нас – гость самый дорогой.

– Ну, прости, коль обидел, – рассмеялся, сверкнув зубами, Сбежнев, и его лицо сразу помолодело.

Он снова сел на диван. Цыгане притащили стулья, подушки и разместились вокруг.

– Что ж вы тогда так исчезли неожиданно? – спрашивал Митро, единственный из всех усевшийся на диван рядом с князем. – Мы вас ждали, искали…

– Да ведь ты и сам все знаешь, я думаю, – снова невесело улыбнулся Сбежнев. – Если Настя здесь – ты все знаешь…

– Ваша правда. – Митро покосился на насупленного Илью. – Но нам-то тогда что только в голову не влезло! Вот клянусь, попадись вы мне тогда – до смертного греха бы дело дошло! Убил бы не глядя, плевать, что каторга за такое!

– Вот уж не сомневаюсь, – усмехнулся князь.

Митро нахмурился:

– А вы чего же ждали? Вот-вот свадьба Настькина – а жених прочь из Москвы! Могли бы, между прочим, ко мне на конюшню зайти и по-честному обсказать… Я бы никому не обмолвился, а про вас хоть память бы хорошая осталась.

– Я собирался, – серьезно сказал Сбежнев. – Но, видишь ли, я дал Насте слово чести, что уеду из Москвы. Я хотел ее счастья… – Через головы цыган он снова взглянул на Илью.

Тот отвел глаза. Сердце прыгало как свихнувшееся. Мысли вспугнутым табуном степных неуков неслись во все стороны.

Настька… Настька… Где она? Побежал уж кто-то за ней наверх, кажется… Выйдет ли к князю? Выйдет, конечно, проклятая… Отчего не выйти-то? Чего сейчас-то бояться? И она уже не девчонка, и у Сбежнева вся голова белая, и у нее семеро детей, и у него небось немногим меньше, но только… только… Только что ж так сердце-то болит? И что за нелегкая этого князя принесла через столько лет? Как нарочно, дух нечистый, выбрал время, когда они с Настькой в Москве. Знал? Наверное… А откуда? Нет, не знал, случайно вышло… Ну, и подстроил ты, господи, угрюмо подумал Илья. Ведь через две недели уезжать обратно в Оскол собирались… Что ж теперь-то? Что будет-то, боже великий? Настька… Где она? Почему не выходит?

– Морэ, не сходи с ума, – раздался тихий голос за спиной.

Илья вздрогнул, обернулся.

– Чего говоришь?

– Говорю – с ума не сходи. – Митро смотрел сердито и встревоженно. – Неужто за столько лет не успокоился? Погляди на себя, всех цыган перепугал.

– Напугаешь вас, чертей… – зло проворчал Илья. – Показалось тебе.

– Может, и показалось. – Митро не отводил настороженного взгляда. – Только, христа ради, не надури мне тут опять.

– А не пошел бы ты, золотой мой… – вскинулся было Илья, но в это время в комнате наступила такая звенящая тишина, что он, еще не обернувшись, спиной, хребтом, всей кожей почувствовал: Настька… И понял, что так и есть, увидев, как неловко, держась рукой за спинку дивана, встал князь Сбежнев.

Настя стояла наверху лестницы, опираясь на перила, и, едва посмотрев на нее, Илья понял, отчего жены так долго не было. Наряжалась, чертова баба. Как девчонка-невеста, наряжалась… Откуда только вытащила это черное атласное платье, эти серьги с бриллиантами, персидскую, невероятных денег стоящую шаль, которую он же, Илья, ей и купил, отдав за эту тряпку весь ярмарочный барыш (табор тогда над ними со смеху умирал). Волосы Насти были уложены в высокий валик по последней московской моде, и лишь у виска дрожала вьющаяся непокорная прядка. На груди, спускаясь с шеи до самого пояса, тускло блестела нить жемчуга. Илья наморщил лоб, вспоминая, откуда у Настьки это ожерелье, которого он никогда не видел.

Вспомнить он не успел, потому что Настя медленно, не сводя взгляда с князя, пошла вниз. Лицо ее выплыло из полутьмы, и Илья заметил, как страшно, до синевы на скулах, она бледна.

– Сергей Александрович… – тихим, каким-то детским шепотом выговорила она, протягивая руку. – Сергей Александрович…

Сбежнев взлетел по ступенькам, забыв про хромоту. Они обнялись посреди лестницы, и Илья видел тонкие руки Насти, намертво сцепившиеся на шее князя, и ее побелевшее лицо с зажмуренными глазами. Господи, да что ж это?! Он шагнул вперед, но чья-то рука осторожно и твердо удержала его.

– Уймись, – прозвучал сзади спокойный голос Митро, и Илья, шумно вздохнув, отвернулся.

Не в свое дело лезет Арапо, а все-таки прав: незачем смешить народ. Он украдкой окинул взглядом цыган, опасаясь увидеть в устремленных на Настю и князя взглядах насмешку, но все глаза были серьезны, а кое-кто из цыганок даже уже сморкался.

Сбежнев и Настя, держась за руки, спустились вниз. Настя села на диван, Сбежнев – верхом на стул рядом с ней.

– Настя, это судьба, – серьезно сказал он. – Я ведь совсем случайно проезжал мимо, по Большой Грузинской, и вдруг как-то разом накатило, вспомнилось… Дай, думаю, заеду по старой памяти к цыганам, авось за давностию событий Митро меня не зарежет. Вхожу – и сразу же вижу этого таборного дьявола, – князь мельком, с улыбкой взглянул на Илью, – который ничуть не изменился. И тут же сердце стукнуло – значит, и ты здесь! А я, признаться, думал, что на этом свете больше не увидимся.

Настя молча улыбнулась сквозь слезы. Князь бережно вытер одну из капель, замершую на ее щеке. Случайно он коснулся шрама, и пальцы его вздрогнули.

– Что это, девочка?

– А ведь вы первый из господ, Сергей Александрович, меня спросили про это, – всхлипнув, сказала Настя. – Остальные постеснялись. Это? Это моя жизнь таборная.

Илья посмотрел на Сбежнева. И не удивился, когда князь поднял на него потемневшие глаза. Илья ответил прямым злым взглядом, чуть усмехнулся. В горле что-то холодело, как шипучая вода, а сердце колотилось часто-часто, словно стараясь догнать часы на стене. Он ждал – вот-вот князь спросит, как другие, как все, кто был сейчас здесь: «Это ты сделал?» И что отвечать? И отвечать ли вообще? Или подождать, пока Настька возразит? Господи, и за что ему это? Ох, жаль, что князь, морды не набьешь…

Сбежнев, однако, ничего не сказал ему. Лишь спросил у Насти странным, сдавленным голосом:

– Ты… жила в таборе?

– Три года, Сергей Александрович, – грустно улыбнулась она. – Мои дети старшие в таборе родились.

– Дети? У тебя дети? – князь удивился так искренне, что стоящие вокруг цыгане негромко рассмеялись. – Бог мой, сколько же?

– Да, слава богу, много. – Настя обернулась, и, повинуясь ее взгляду, к дивану один за другим подбежали их мальчишки. Последним подошел Гришка, ведя за руку Дашку. Сбежнев смотрел на эту команду изумленным взглядом.