– Слушай, что это она сейчас пляшет? Это уже не «венгерка»…
– Это она у своей котлярской родни нахваталась. Ловко выделывает, да? А я-то всю жизнь думал, что котляры плясать не умеют.
Илья промолчал, потому что и сам так думал. Ему приходилось видеть таборные пляски болгар: это было похоже на обычное топтание и притопывание на месте и рядом не могло стоять с плясками русских цыган, с городскими «полькой» и «венгеркой». А Маргитка… Откуда она только взяла эти переплетенные руки, это припадание согнутым локтем почти к земле, это покачивание на скрещенных ступнях? Прав Митро, по-котлярски – а красиво.
Неизвестно, чем бы закончилась эта пляска на спор, если бы во втором этаже не распахнулось окно и оттуда не выставилась бы борода Якова Васильева.
– Сдурели, черти?! Маргитка, хватит, слышишь? Собьешь ноги, безголовая, завтра в ресторане шагу ступить не сможешь! Авэла,[24] я сказал!
Маргитка остановилась. Схватившись за грудь, едва дыша, хрипло спросила:
– Есть полчаса? Кто следил?
– Полчаса и полминуты даже! – смущенно сказал Гришка, повернув к свету серебряные часы.
Маргитка быстро подошла, вырвала часы у него из рук, всмотрелась в стрелки, не замечая жадного взгляда парня. Торжествующе вскрикнув, повернулась к Катьке:
– Ну, брильянтовая моя?
– На! – дрожащим от слез и ненависти голосом сказала та, вынимая из ушей золотые серьги с аметистами. – Подавись!
Маргитка выхватила у нее серьги, разглядела, небрежно подбросила на ладони:
– Камешки-то треснутые… Сама носи! – И, кинув серьги чуть не в лицо Катьке, быстрым шагом пошла за дом, в темноту.
Оглядевшись, Илья увидел, что и во дворе уже совсем стемнело. Керосинка на столе освещала медный бок самовара и лица цыганок. Над лампой тучей вились мотыльки. Настя пыталась отогнать их, но они все летели и летели на желтый огонек. Когда Илья подошел к столу, жена повернула к нему улыбающееся лицо:
– Ты тоже смотрел? Ну что за девочка! Никогда в жизни я такого не видала!
Сидящая рядом Илона гордо улыбалась.
– Присядешь с нами, морэ? Хочешь пряников?
Илья отказался. Сел на сырое от росы бревно рядом со столом, запрокинул голову, глядя в засыпанное звездами небо. Из-за черных ветвей яблонь поднимался молодой месяц. В Большом доме зажглись окна, в одном из них заиграла гитара, низкий голос запел «Ай, доля мири…», и Илья узнал Дашку. Заволновался было: «С кем это она там?» – но, посмотрев на спокойно сидящую и прихлебывающую чай Настю, успокоился. Достал трубку, раскурил ее от лампы, начал следить за тем, как постепенно пустеет двор. Матери загнали домой детей, молодежь собралась наверху, в комнате, где пела Дашка. Цыганки допили чай и, собрав посуду, тоже ушли в дом. Настя, поднимая пустой самовар, спросила:
– Ты идешь?
– Ступай, я скоро, – откликнулся Илья.
Ему не хотелось идти в душный дом, где полно народу. Кивнув, Настя ушла, и во дворе никого не осталось. Илья облегченно вздохнул; тут же лег прямо в мокрую траву, закинул руки за голову. Небо, казалось, приблизилось, заискрилось в вырезе яблоневых ветвей прямо над головой. Из соседнего сада купцов Щукиных тянуло запахом душистого табака и мяты. Где-то совсем рядом протопал еж, шмыгнула тенью кошка. Соловей в кустах смородины заливался во всю мочь. Несмотря на росу, было тепло, земля еще не остыла от дневного жара. Лежа в траве, Илья уже начал было подремывать, когда услышал вдруг тихое, чуть слышное:
– Морэ…
Он поднял голову, осмотрелся. Темнота. Никого.
– Илья…
Он встал. Двор был пуст, в доме горело лишь одно окно. На траве лежали голубые полосы лунного света.
– Кто зовет? – недоумевающе спросил он.
У темной стены дома шевельнулась чья-то тень.
– Илья… Сюда.
Он пожал плечами и пошел на голос.
Возле угла дома, полускрытая кустами сирени, чернела вкопанная в землю бочка для дождевой воды. Водяная поверхность блестела в свете месяца. Тонкая фигурка склонилась над ней. Илья подошел вплотную. Удивленно спросил:
– Это ты?
– Я. – Маргитка повернулась к нему. Распущенные волосы падали ей на глаза, из-за спутанных прядей в лунном свете ярко блестели белки.
– Чего ты, девочка?
– Ничего. Дай руку.
Он машинально протянул ладонь. Маргитка ухватилась за нее и, прежде чем Илья успел что-то сообразить, задрала юбку выше колен и опустила одну босую ногу в бочку с водой.
– Ой, хорошо-о-о… Ноги горят, как по углям плясала. Вовремя Яков Васильич нас разогнал, а то через минуту бы кровь пошла. – И она разбила отражение месяца, заболтав ногой, смутно белеющей в воде. Стоя рядом, Илья не отрываясь смотрел на эту обнаженную девичью ногу. По спине поползли горячие мурашки. – Стой… Теперь вторую. – Маргитка крепче сжала его руку, вытянула ступню из бочки, от чего юбка задралась до бедра, начала поднимать другую ногу.
Но тут Илья пришел в себя и резко оттолкнул девчонку. Охнув, она взмахнула руками, повалилась в траву. Тишина. Месяц закачался в потревоженной воде, превращаясь в россыпь серебряных бликов. Соловей в смородине продолжал орать.
– Эй… – через минуту молчания озадаченно позвал Илья.
Из темноты донесся приглушенный смех:
– Что «эй»? У меня имя есть!
– Бросила бы ты это дело, девочка, – помолчав, сказал Илья. – Ни к чему это. Ни тебе, ни мне.
– За меня не говори, – прозвучало в ответ.
Маргитка встала. Голубоватый свет упал на ее лицо – спокойное, серьезное. Присев на влажно блестящий край бочки, она запустила ноги в траву. Илья стоял рядом, смотрел на отражение месяца в воде и не мог понять, почему он не уходит. С минуты на минуту из дома мог кто-то выйти, увидеть их – и тогда неприятностей не оберешься. Что это девчонке в голову взбрело? А хороша ведь, зараза… Не выдержав, он осторожно посмотрел на Маргитку и увидел, что та, отбросив за спину перепутавшиеся волосы, сражается с пуговицами на груди.
– Спасибо тебе, Илья, – сказала она, не отрываясь от своего дела.
– За что?
– Что отцу не сказал.
– А ты так уж испугалась? – Маргитка не ответила, и Илья добавил: – Мне-то что… Мое дело сторона, а вот тебе из-под Паровоза замуж выходить…
– Про «замуж» я тебе уже говорила.
Маргитка наконец закончила свою возню с пуговицами и распустила ворот платья. В вырезе мелькнула грудь. Встретившись глазами с ошалелым взглядом Ильи, Маргитка тихо рассмеялась, запрокинула голову… и вдруг, словно дожидаясь этого, со стороны дома запела скрипка.
Они одновременно обернулись. Во втором этаже Большого дома горело окно, и темный силуэт Гришки со скрипкой отчетливо вырисовался на нем. Тихие звуки поплыли по саду, сливаясь с соловьиным щелканьем. Мелодии, которую играл сын, Илья еще ни разу не слышал. Она была похожа на те, что он слышал у венгерских цыган: протяжная, рыдающая, с тревожными высокими нотами. Илья ждал, что вот-вот послышатся недовольные голоса разбуженных цыган, и действительно, окна в доме начали вспыхивать одно за другим, но не раздалось ни одного сердитого возгласа. Из окон высовывались встрепанные головы, смотрели наверх. Цыганский дом слушал песню.
– Твой сын хорошо играет, – нарушила молчание Маргитка.
– Для тебя старается, – не поворачивая головы, сказал Илья.
Маргитка без улыбки кивнула. Сунув руку в расстегнутый вырез платья, вдруг чуть слышно ойкнула:
– Господи… Кусает кто-то! Илья, достань! Прошу тебя, достань, жук бежит!
– Где, дура?
– Да там… На спине…
Понимая – врет девчонка, чувствуя – добром это не кончится, Илья сделал шаг к ней. Маргитка тут же повернулась к нему лицом, поймала за руку, притянула его ладонь к своей груди. Ее глаза, казавшиеся в темноте черными, оказались совсем близко, Илью обожгло дыханием.
– Послушай… Чего тебе бояться? Я ведь порченая. С тебя спроса не будет. Чем я тебе не хороша? Я лучше, чем Настька твоя, моложе… Я…
– Пошла прочь! – Илье наконец удалось вырвать руку.
Не оборачиваясь, он зашагал по седой от росы траве к дому. В голове был полный кавардак. Страшно хотелось оглянуться, перед глазами стояла обнаженная до бедра нога, пропадающая в темной воде, молодая грудь в вырезе платья… В доме заливалась скрипка; в спину как сумасшедший щелкал соловей, и в этом щелканье Илье отчетливо слышался смех Маргитки.
Глава 5
Гроза собиралась с самого утра. Над Москвой висело душное желтое марево, листья деревьев застыли от духоты, горячий воздух дрожал между домами, и стоило выйти на улицу, как спина немедленно покрывалась потом, а в висках начинало гудеть. То и дело небо темнело, из-за башен Кремля выползала синяя туча, москвичи с надеждой задирали головы, но тучу всякий раз неумолимо уносило за Москву-реку, и над городом снова повисала жара. Единственным разумным делом в эту погоду было сидение дома в обнимку с корчагой мятного кваса. По крайней мере так казалось Илье, бредущему в слепящий полдень по безлюдному Цветному бульвару. Однако вернуться домой он не мог – как не мог это сделать весь мужской состав хора, попавшийся сегодня утром под руку Митро.
Сам Илья считал, что сходить с ума вовсе незачем. Ну, нет Кузьмы третью неделю дома, ну так что ж теперь… Не баба небось и не сопляк, нагуляется – явится. Но Митро явно думал иначе, потому что, спустившись сегодня утром вниз, где ошалевшие от жары цыгане передавали друг другу теплый жбан кваса, сразу же сказал:
– Сегодня Кузьму ищем. Ну-ка, ромалэ, встали все – и на улицу. Ж-ж-живо у меня!
При этом выражение лица Митро было таким, что возразить не решился никто. Ворча и поминая недобрыми словами самого Кузьму и его родителей, цыгане начали подниматься. На улице, с тоской глядя на выцветшее от жары небо, стали решать, кому куда податься. Молодые парни под предводительством Яшки отправились на Сухаревку, не унывающую даже в эту адскую жару. Двое братьев Конаковых взяли на себя публичные дома на Грачевке, где у них имелось множество знакомств, третий брат, Ванька, двинулся на ипподром. В кабаки Рогожской заставы пошли Ефим и Петька Дмитриевы. Илье Митро поручил заведение на Цветном бульваре, где днем и ночью шла крупная игра.
"Сердце дикарки" отзывы
Отзывы читателей о книге "Сердце дикарки". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Сердце дикарки" друзьям в соцсетях.