Кюрти Ильдико фон - Сердечный трепет

Как нарочно я проезжаю мимо поворота на «Сердечный трепет».

И сердце мое разбивается. Хотя оно уже разбилось давно.

Печали вредны тем, кто печалится. А гнев вреден тем, на кого он направлен. Я никогда, никогда в жизни не была так зла, как сейчас. Позор тебе, Филипп фон Бюлов, и твоей скандинавской гадючке на шпильках. Знать, что тебе изменили, уже достаточно мерзко. Но делить это знание с широкой общественностью – совсем другое. Это позор, который нужно искупить.

Ну, я вам устрою! Потому что Амелия куколка Штурм уже недалеко от Берлина. Она в гневе. И она абсолютно готова выставить и вас и себя на посмешище перед семью миллионами телезрителей. Потому что – как ранить вас больнее, чем опозорить в глазах себе подобных. Вы, элитные задавака. Писюшки. Вы, хвастливые ничтожества. Вы, телешуты. Вы, самовлюбленные отъевшиеся хари.

Я никогда не принадлежала к этому кругу. Всегда была слишком толстой, слишком маленькой, слишком незначительной, слишком милой. Я не потеряла лица – но приобрела самоуважение. Я стану лучше спать, если вы от стыда потеряете сон. У меня нет еще никакого конкретного плана, но будьте бдительны. Трепещите! Эту церемонию награждения вы не забудете никогда!

Я вся в предвкушении мести. Вижу, как летят тухлые помидоры, придумываю злобные выкрики, представляю воочию разноцветные напитки на одном светлом вечернем наряде.

Чуть не забыла о самом главном: что я сама надену? Как мне пройти без приглашения мимо охранников? И успею ли я на награждение вовремя?

Радио 105,5 сообщает о происходящем на красной ковровой дорожке перед залом на площади Жандармплац:

«На присуждение премии Бэмби в Берлин прибыли такие звезды, как Том Круз, Анжелина Джоули и Робби Уильямс. Вот, дорогие слушатели, подходит Фрауке Лудовиг, ведущая сегодняшнего вечера… Привет, Фрауке. Как вы чувствуете себя перед вашим выступлением?»

«Спасибо. Хорошо».

«Это была Фрауке Лудовиг на волне радио 105,5. А вот в своем откровенном платье появилась Бенте Йохансон. Это скандальная звезда вечера. Номинация ее программы «Овуляция твоей жизни» вызвала жаркие дебаты и даже угрозы бойкота. Кроме того, сегодня Бенте придала огласке свои любовные отношения с адвокатом… Добрый вечер, фрау Йохансон! Как вы оцениваете ваши шансы завоевать премию Бэмби?»

«Я уверена, потому что моя команда и я очень много работали».

«Ваш новый друг тоже здесь?»

«Конечно. Он желает мне успеха».

«Спасибо, фрау Йохансон. А теперь вернемся ненадолго в студию».

Что ты на это скажешь, мой Бюлов-медвежонок: «знаменитый берлинский адвокат», «новый друг». Со мной – ты бы блистал, с ней потеряешь свое имя. Мои соболезнования, солнышко, держи себя в рамках.

Знакомо тебе? Когда ты думаешь, что никогда в жизни не сможешь ничего съесть? И даже не можешь радоваться сэкономленным таким способом калориям?

Знакомо тебе состояние, когда ничто из того, что ты любишь, что делает тебя счастливым, что ты считаешь красивым, не доходит до тебя, не утешает? Желтые поля рапса рядом с дорогой выглядят как модное украшение в глубоком голубом декольте неба. Все дружелюбно, пахнет летом, а ты точно знаешь, что счастье навсегда тебя покинуло. Потеряна любовь – единственная, огромная, бесконечная. Та, которую, тоскуя, ждет каждый.

Я выехала на городское шоссе. Я всегда радовалась Берлину. Этому надменному городу. Сегодня Берлин пугает меня. Как будто я могу здесь погибнуть.

Подружки! Вы все знаете. Что мне вам сказать? Когда-то и вы испытали такое же чувство. И снова, и снова вы думали, что хуже быть не может, что это никогда не пройдет. Но – проходит. И – бывает и хуже.

В Америке, я читала, существуют странные законы. В Мемфисе, штат Теннесси, женщины могут водить машину только при условии, что впереди машины бежит мужчина с красным флажком, сигнализирующим об опасности. Я считаю, этот закон стоит ввести и в Германии. Передо мной женщина никак не может припарковаться. Она снова и снова пытается втиснуть свой свежевыкрашенный опель в узенький промежуток. Допускаю, что мои регулярные гудки ее нервируют. Женщины и без того нервничают, когда ставят свои машины на стоянки. Но я-то всего лишь хочу ей просигнализировать: «Эй, девушка, у тебя не получится! Езжай дальше! Я спешу и стою позади тебя на очень узкой улице. Не могу проехать, и у меня действительно не слишком хорошее настроение. Итак: кончай!»

Наконец она так и сделала. Включила аварийную мигалку, вышла, послала мне виноватую улыбку и начала выгружать из багажника многочисленные, видимо тяжелые, ящики.

Я пытаюсь успокоиться.

Это мне не удается. Мне, черт побери, нужно попасть на эту церемонию награждения!

Я знаю, подружки мои, если бы я позвонила кому-то из вас, вы бы меня отговорили. Запретили бы мне. Умоляли бы меня на коленях. Но есть вещи в жизни женщины, которые она должна сделать. Даже если ее подруги против.

Я хочу видеть их обоих! Бенте на сцене, Филиппа где-то поблизости в первых рядах. И после, рука об руку, на вечеринке. Ее на моем месте. Место еще не остыло. Я должна это видеть. Будет больно. Понятия не имею, что я сделаю. Может, что-то криминальное. Кто из них заслуживает пасть первой жертвой моего преступления? Я колеблюсь. Придется положиться на свой инстинкт.

«Эй, если ты сейчас же не уберешь с дороги свою дерьмовую тачку, я твоих детей сделаю сиротами!»

Женщина из опеля испуганно смотрит на меня. Ей тотчас становится ясно, что со мной лучше не связываться. Она быстро захлопывает багажник, прыгает за руль и мчится вперед – насколько возможно с неопущенным ручным тормозом.

Это мне нравится, это излучение силы, требующее моментального и безоговорочного повиновения. Что-то в этом есть. Надо бы почаще бывать обманутой и узнавать об этом из газет. Это необычайно портит характер. До ужаса. Я сама себя боюсь.

Слишком поздно! Поздно! Пру под девяносто по улице 17 Июня к Бранденбургским воротам.

Вдруг мне приходит в голову, что у меня нет вечернего платья. Только узкий черный летний сарафанчик, скомканный, валяется в багажнике.

Дом актера. Дамский туалет.

Слегка нервничаю. Это понятно. Крашу ресницы дрожащей рукой. Я годами искала тушь для ресниц, которая бы не растекалась. Когда я нашла ее – черную, от «Oil of Olaz», – фирма обанкротилась, и мои мытарства начались заново. Те же проблемы с карандашом для губ, который вечно заезжает мимо цели. Существование каждой женщины омрачено целым рядом косметических товаров, с которыми не просто работать.

Иногда, например, я спрашиваю себя, сколько денег за свою жизнь я угробила на шелковые чулки, которые ползут под рукой в первый же день. Причем ползут особенно активно, когда у меня нет запасной пары, а я приглашена на шикарный прием. Иногда у меня создавалось впечатление, что шелковые чулки появляются на свет с заранее спущенной петлей.

Похожим образом складываются и мои отношения с воском для волос и тенями для век. Мне никак не удается рассчитать дозу. С воском в волосах я смотрюсь так, будто мою голову ненадолго окунули во фритюрницу со старым использованным маслом. А тени для век, все равно какого цвета, выглядят, как последствия драки, которая закончилась моим поражением.

Рядом со мной красит губы Сандра Маишбергер. Она ловко орудует контурным карандашом. Зато у нее проблемы с пинцетом, потому что мне кажется, что ее брови – не образец формы. Что ж, каждый несет свой груз. И это справедливо.

Во всяком случае, она не выше меня. Это делает ее симпатичной. Но, возможно, она намного умнее, чем я. Это делает ее несимпатичной. Женщины, которые прекрасно выглядят и умеют беседовать с политиками, меня пугают. В их присутствии я чувствую себя неуютно, они напоминают мне, что я хотела закончить курсы усовершенствования английского языка и каждый день читать фельетоны в газете «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг». Я часто решаю, что вечером займусь своим образованием. Но, как назло, по телевизору обязательно покажут что-нибудь стоящее.

Я достаю заколку для волос, а фрау Маишбергер смотрит на меня отчужденно, как будто я вознамерилась с ее помощью соорудить какую-то неимоверную прическу. Она, наверное, думает, что я просто помешана на внешности и являюсь позором для всех эмансипированных женщин. Вы правы, фрау Маишбергер. А я уверена, что вы придаете слишком большое значение тому, чтобы самой зарабатывать деньги, ездить на машине, которую оплатили из собственного кармана, и чтобы у вас был мужчина, готовый делить с вами декретный отпуск. Вы то, что называют независимой женщиной. Я не такая. Я зависимая. И получаю от этого удовольствие. Мне нужен кто-то, кто меня любит, хотя я всего лишь такая, какая есть. Кто-то, кто будет меня утешать и у кого хватит на меня терпения.

Я хочу, чтобы тому, кого я люблю, можно было смело сказать: «Ты мне нужен», и он бы, услышав это, не испугался и не сбежал в другой город. Нет, я не независима. И может быть, поэтому я намного эмансипированнее, чем все эти эмансипе вместе взятые. Потому что я перестала делать вид, что я независима.

Я достаю шпильку, как обнажила бы меч в борьбе за свою зависимость. Сандра Маишбергер уходит.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь успокоиться. Чистая случайность, что я вообще сюда попала.

В четверть восьмого я припарковалась в запрещенном месте, взяла из багажника пару вещей и, конечно, мою мисс Марпл на поводке.

Я мчалась по пустой красной ковровой дорожке. Марпл не любит быстро бегать, но в этой ситуации я не могла ей потакать. Церемония награждения уже началась, а выход Бенте Йохансон, если бы ее наградили, я не могла пропустить ни в коем случае. Я была обязана испортить ей радость и от премии и от г-на фон Бюлова.