– Вы будете удивлены результатами, мадемуазель, – заверил ее врач. – Кроме того, я оставлю сиделке настойку цинхоны и розового корня. Хотя на самом деле лучшим лекарством для вашего отца станут горячее питье и полный покой.

После того как сеанс лечения закончился и стонущий Луи-Батист – как и обещал эскулап, старику полегчало, хотя он вряд ли в состоянии был это оценить после троекратной дозы промываний, – вернулся в постель, мэтр Дебрэнн порылся в своих многочисленных лекарских запасах и извлек на свет божий небольшой амулет.

– Бирюза. Маркиз должен носить его, не снимая. Я навещу вас завтра утром. Составлю для больного гороскоп, тогда станет ясно, какие еще медикаменты и процедуры понадобятся. А теперь я готов взглянуть и на своего второго пациента.


Врача и его помощника проводили в левое крыло особняка, где разместили несчастного юношу. Мадемуазель д’Оди не пошла вместе с ними – она и так едва держалась на ногах от усталости. Девушка решила, что навестит пострадавшего утром, когда и он, и она будут чувствовать себя значительно лучше.

Мэтр Дебрэнн и мэтр Рэмю внимательно осмотрели юношу, после чего хирург аккуратно взрезал на нем одежду, пропитавшуюся кровью, и таким образом оголил худой торс. Один из слуг, присутствовавших при этом, забрал пострадавшее платье – даже порванное и грязное, его можно было привести в порядок, чтобы оно и дальше служило своему хозяину.

– Ну, я так и думал, – заметил мэтр Дебрэнн, разглядывая вспухший правый бок пациента. Однако на всякий случай осторожно пощупал его ребра. Юноша, по-прежнему находившийся без сознания, даже не вздрогнул. – Сломано два ребра… вывихнуто плечо… и наверняка какая-нибудь из костей руки дала трещину. Да еще он славно приложился головой, – добавил эскулап, рассматривая волосы, влажные от крови.

– Это ему здорово повезло, – буркнул мэтр Рэмю, который во время монолога коллеги освобождал юношу от обуви и штанов. – Ноги целы, так, несколько ссадин и синяков. Будет бегать, как олень. И нас с тобой переживет.

– Вот и чудно, – удовлетворенно отметил мэтр Дебрэнн, кивая служанке, чтоб поднесла таз с горячей водой.

Вдвоем медики быстро отмыли кровь с худого тела и обработали ссадины и царапины. Затем Рэмю точными движениями поставил на место несколько вывихнутых суставов. С ребрами пришлось туже, но долгие годы практики помогли ему справиться с этой нелегкой задачей. Пока он сжимал грудную клетку пациента, Дебрэнн стягивал ее прочной повязкой, чтобы поврежденные кости были плотно прижаты к месту перелома. На воспаленную кожу нанесли специальную мазь, которая должна была уменьшить жар, после чего наложили еще одну повязку. Разбитую голову Рэмю обработал крепким вином, наложил на рану все ту же мазь и туго перевязал. После этого юношу перенесли в кровать с подогретыми у камина простынями и, разжав зубы, влили в горло несколько ложек целебной настойки. Тот машинально сделал пару глотков, но в себя так и не пришел.

Впрочем, оба медика были настроены весьма оптимистично.

– К утру оклемается, – уверенно заявил хирург, пока слуги тепло укутывали пострадавшего.

– Я тоже думаю, что никаких осложнений не будет, – согласно кивнул мэтр Дебрэнн и обратился к слугам: – Недели две он проведет в постели, главное, не давайте ему вставать и много говорить. Сломанные кости сначала должны срастись. И кормите его пока чем-нибудь не слишком тяжелым: никакого жаркого, лучше бульоны и хлеб. Завтра, после того осмотра господина маркиза, мы навестим юношу.


Сознание медленно возвращалось к Дидье. Голова раскалывалась, ребра почему-то болели, а во всем теле была такая слабость, что не хотелось вылезать из кровати. Дидье попытался открыть глаза, но смог лишь чуть-чуть шевельнуть ресницами. Тем не менее и этого оказалось достаточно для того, чтобы неяркий свет, пробивавшийся в комнату из-за неплотно задернутых штор, резанул по глазам. С трудом подняв левую руку – правая почему-то не желала его слушаться, – Дидье прикрыл глаза ладонью и повторил попытку, на сей раз удачно. Хотя любое движение глазных яблок отдавалось в голове колокольным набатом. С губ Дидье сорвался слабый стон, и юноша не сразу сообразил, что тот принадлежит ему.

– Пить, – прошептал он, вяло ворочая языком.

К счастью, слева, на маленьком столике, обнаружились кувшин и глиняная кружка с водой. Превозмогая головокружение и слабость, Дидье ухватил кружку, поднес к губам и сделал несколько глотков. Последнее действие немедленно отозвалось болью в ребрах, столь неожиданной, что он едва не расплескал воду.

– О Господи, – хрипло пробормотал Дидье, медленно ставя кружку на место, – Господи, ну надо ж было вчера так напиться…

Ведь знал же, знал, чем все обернется наутро. Вчера веселая компания студентов славно отметила сдачу одного трудного экзамена, как следует погуляв в кабачке «Два топора» недалеко от университета. Возвращения домой Дидье не помнил, но куда-то он все-таки пришел?..

Собрав силу воли в кулак, юноша все же попытался встать. Ему лишь немного удалось приподняться над подушкой, как неожиданная резкая боль пронзила ребра и в одно мгновение уложила упрямца обратно. В глазах у него потемнело, что-то горячее щекотнуло за ухом, и, вскрикнув, он потерял сознание. Впрочем, ненадолго: уже через несколько минут Дидье ошалело водил глазами туда-сюда, судорожно хватая губами воздух. Внезапный приступ вернул юноше память о минувшем дне, и теперь он пытался понять, каким чудным образом его перенесло с парижской улицы в эту комнату. То, что находился он не у себя, было ясно сразу: здесь пахло пылью, обстановка, хотя и не отличалась особой изысканностью, оказалась довольно дорогой, да и женщина, вошедшая в комнату, не походила на хозяйку тех меблированных комнат, что снимал Дидье.

– Лежи, лежи, милый, – сказала женщина, подходя к кровати и поправляя одеяло. – На-ка, выпей, легче станет.

Она поднесла к его губам непонятно откуда взявшийся металлический бокальчик, заполненный чем-то густым. Неизвестное питье имело кисло-горький запах, но неожиданно оказалось сладким. Дидье облизнул сухие губы, едва сдерживая стон. Очередной глоток отозвался новой жестокой болью в ребрах.

– Что… случилось?.. – с трудом произнес он. – Где… я?..

Женщина вздохнула и положила мягкую ладонь ему на лоб. Тот был горячим, но сухим.

– Ты, милый, вчера угодил под карету наших господ, – наконец сказала она. – Они как раз в Париж возвращались и сильно спешили… Мне говорили, шел ты через улицу, никого не замечая, вот и пострадал. Хорошо хоть наша маркиза девушка добрая, она тебя приказала с собой забрать. Иначе никогда бы тебе не увидеть следующего рассвета.

– А… где я?.. – снова спросил Дидье, весьма смутно припоминая удар, сбивший его с ног и лишивший сознания.

– В отеле д’Оди, что на площади Святого Этьенна, – объяснила женщина. – Тебя вчера врачи осмотрели, перевязали и наказали две недели лежать. И много говорить запретили. У тебя, милый, косточки сломаны, потому и двигаться нельзя. Так что лежи, я здесь неподалеку и время от времени буду к тебе заглядывать, – она снова погладила его по голове. – Не переживай, мы тебя быстро на ноги поставим.


Этим утром Виолетта проснулась поздно. С удовольствием провалялась в мягкой (наконец-то!) постели почти до обеда, наслаждаясь сладкой полудремой, а главное, отсутствием тряски. Она чувствовала себя чуть ли не моряком, после долгого плавания вернувшимся на твердь земную. Наконец, девушка с сожалением поняла, что дольше задерживаться в постели просто неприлично. Слуги, чего доброго, решат, что она тоже больна. Нет уж, заполучить клизму с легкой руки мэтра Дебрэнна у мадемуазель де Лажуа не было ни малейшего желания. Пришлось выползать из-под одеяла и требовать служанку со свежей рубашкой и тазом для умывания. Одно из преимуществ юности состоит в том, что утренний туалет не занимает много времени. Не прошло и четверти часа, как маркиза д’Оди, свежая и даже немного румяная после холодной воды и крепкого целительного сна, неторопливо спустилась в гостиную.

Дворец был огромным. Куда там старинному Шато де Лажуа, замку, больше походившему на крепость, чем на этот помпезный отель д’Оди. Виолетта мигом почувствовала себя неуютно посреди гигантского обеденного зала.

– Прикажете подавать завтрак, ваше сиятельство?

– М-м-м… Пожалуй, я ограничусь бульоном. У себя в комнате. Чуть позже. Что с моим отцом?

– Маркиз спит. Господин лекарь не велели его тревожить.

– А второй… гость? Тот юноша, которого вчера сбила наша карета?

– Не знаю, ваше сиятельство, – почтительно поклонился слуга. – За ним присматривает Мари.

Левое крыло особняка занимали комнаты прислуги и хозяйственные помещения. Из кухни заманчиво тянуло чем-то аппетитным. Мадемуазель де Лажуа невольно улыбнулась. Кажется, ее талии угрожает серьезная опасность – повар, который отдает предпочтение свежей сдобе.

Из-за неплотно прикрытой двери доносились негромкие голоса. Мягкий женский – наверное, это и есть Мари. Виолетта пока еще слабо ориентировалась среди пестрой толпы свалившейся ей на голову многочисленной дворцовой прислуги. И тихий мужской. Слышно было, что слова даются раненому с трудом.

Ну, по крайней мере, он жив, в сознании и может разговаривать. Юная маркиза облегченно вздохнула. Первую половину ночи ее мучил «дорожный» кошмар, в котором карета отправила на кладбище добрую дюжину парижан.

Девушка осторожно тронула дверную створку. Разумеется, та тут же предательски скрипнула. Дверные петли в этой комнате, наверняка, не смазывали много лет. Служанка торопливо обернулась, и юноша, несмотря на слабость, повернул голову на подушке.

– Ваше сиятельство!

Мари присела в глубоком поклоне. Виолетта кивнула в ответ, надеясь, что кивок получился не слишком высокомерным. Служанка застала ее врасплох. Парижская челядь следовала этикету гораздо в большей степени, чем их прислуга в Провансе.

– Как он?

– Лучше некуда. Правда, милый? – Мари уверенно указала на своего подопечного. – Мэтр Дебрэнн сказал, помяло его чуток, ребра поломаны, плечо вроде как вывихнуто. Отлежаться ему надо. Недельки две. А там и на ноги встанет.