Понедельник наступил намного раньше, чем я была к нему готова. В субботу я несколько часов провела на работе, после чего почти все воскресенье каталась с Лизой на роликах по набережной Потомака. Правда, я не очень хорошо держусь на роликах, и Лизе приходилось постоянно оборачиваться, чтобы меня подбодрить. По-моему, не слишком благоразумно для меня привязывать к ногам колеса, но Лиза уверяет, что это полезно для фигуры — ну и, заодно, неплохой повод упасть. Кроме того, было очень забавно надевать наколенники, налокотники и шлем. В них я чувствовала себя ужасно важной и, закрывая глаза, воображала, будто участвую в чем-то опасном и рискованном. И это чистая правда, учитывая, что у меня были закрыты глаза.

Я выползла из кровати почти больная, а я этого терпеть не могу. Я ждала, пока нагреется душевая кабина, и вспоминала прочитанную когда-то статью о людях, у которых от рождения нет нервных окончаний, из-за чего они не чувствуют боль. Не знаю, можно ли добиться этого искусственно; но если можно, я совершенно уверена, что не готова. Как бы то ни было, после краткой внутренней борьбы я решила, что такие важные дела не стоит начинать утром в понедельник. Вместо этого я предпочла стоять под душем, обдумывая, как себя вести при нападении различных животных.

В детстве я разбросала по всему дому мягкие игрушки, чтобы тренироваться. И установила правило — вести себя, как обычно, а встречаясь глазами с игрушечным зверем, тут же спасаться. Получалось весьма забавно: например, однажды ночью по пути в туалет я наступила на плюшевого аллигатора, и мне пришлось мчаться зигзагами (аллигаторы быстро бегают только по прямой, и чтобы спастись, нужно все время петлять). Или после ужина, моя посуду, я видела на буфете мишку и немедленно падала на пол, сворачиваясь в тугой неприступный клубок. Родителей эти странности навели на мысли о синдроме Туретта[20], проявившемся в относительно юном возрасте, и они забеспокоились. Но когда я объяснила им свои действия, мама подписала меня на «Нэшнл Джиографик», а папа предложил проводить больше времени на свежем воздухе.

Я закончила одеваться и мысленно повторяла правила выживания при нападении акулы, когда поймала взгляд Шеклтона. Он скорбно смотрел на меня из аквариума, слишком вялый, чтобы ловить корм. Его жабры за выходные побелели еще сильнее, хотя в субботу мистер Ли в очередной раз уверил меня, что я все делаю правильно. Я еще больше усомнилась в правдивости мистера Ли. Почему до меня раньше не дошло, что ему нельзя доверять, — и как меня угораздило поверить, что человек по имени мистер Ли, в магазине которого играет песня пятидесятых «Мистер Ли», интересует хоть что-то, кроме прибыли?

Бедный Шеклтон. Я задумалась, может ли у него быть японско-бойцово-рыбья разновидность синдрома отсутствия нервных окончаний, благодаря которой он избавлен от предсмертных мучений. Я послала Шеклтону воздушный поцелуй и пристроила за аквариумом самый красивый японский веер, чтобы создать ему домашний уют. Шеклтон благодарно колыхнул хвостом.

«Блэкберри» зудел — пришло срочное сообщение от Жанет, нужно срочно бежать на работу. Нет времени спокойно позавтракать. К счастью, сегодня восемьдесят первая годовщина изобретения «Клондайк-бар»[21], и я на выходных купила целую коробку, чтобы отпраздновать. Я схватила брикет из морозилки и вылетела за дверь.

Когда я вбежала в офис, Жанет посмотрела на мои влажные волосы с видом санинспектора, берущего на заметку ресторан, который не соответствует букве закона. На миг я смутилась (хотя мокрая прическа — обычное для меня дело). Затем она кивнула на кабинет Р. Г.

— Сегодня он пришел рано. Попросил прислать тебя, — сообщила она и вернулась к звонящему телефону.

Я вошла и обнаружила Р.Г. за столом. Он читал и заканчивал завтрак, состоявший из половинки грейпфрута и пригоршни витаминов, — этот завтрак и в подметки не годился моему шоколадному мороженому, так что я пожалела Р.Г.

Пока не вспомнила, что он — влиятельный сенатор Соединенных Штатов, а я — его скромный помощник, которого собираются… что? Проверить? Отругать? Повысить? Нет, последнее можно исключить.

— Вчера вечером мне позвонил Джон Брэмен, — произнес Р.Г. через две минуты, безмолвно дочитав газету.

Правда? Какое совпадение. Господи, не иначе уже пошли слухи, что мы с Аароном скоро будем вместе. Не может быть.

— Ему понравилось, как в пятницу прошло слушание, и он хочет официально сотрудничать с нами, — продолжал Р.Г.

— Он хочет поддержать законопроект? — спросила я.

— Именно. Поэтому мне нужно, чтобы вы заставили его сотрудников побыстрее вникнуть во все тонкости.

Ух ты. Мы искали известного соавтора, чтобы придать законопроекту необходимое ускорение, но Брэмен — это сюрприз. Его имени даже не было в списке. Хотя если он хочет взять под опеку понравившийся проект, не вижу ничего плохого в том, чтобы принять помощь для совершения доброго дела.

— Это прекрасно, сэр. Правда?

Р.Г. взглянул на меня поверх очков.

— Возможно, это хорошо для законопроекта. Насколько это хорошо в целом — увидим.

Я смотрела, как Р.Г., стиснув зубы, листает газеты, и волновалась. Хотя я быстро поняла, что сенаторам часто приходится работать с партнерами, которые им не очень подходят, поведение Р.Г. говорило, что они с Брэменом не просто не подходят друг другу. Втайне они искренне друг друга не выносили.

— Что вы имеете в виду, сэр? — уточнила я.

Р.Г. вздохнул.

— Понимаете, я вынужден принять предложение Брэмена ради блага законопроекта, хотя жалею, что нам придется с ним работать, потому что ему нельзя доверять. Как и его сотрудникам. Вам придется быть начеку.

Вот те на. Так, значит, содействие Брэмена — отнюдь не хорошая новость. И, хуже того, Р.Г. недвусмысленно предостерегает меня против сотрудников Брэмена через два дня после того, как я по уши влюбилась в одного из них. Фэншуйские мечты о гармоничном слиянии личной и профессиональной жизни скоропостижно скончались. Но я еще не была готова отказаться от своих грез.

— Хорошо. Но вы действительно думаете, что любой сотрудник Брэмена неблагонадежен? — услышала я свой вопрос. — Все без исключения? То есть разве не может кто-нибудь из них быть честным? Ну, например, если недавно начал на него работать или был введен в заблуждение?

Недоуменный взгляд Р.Г. вернул меня к теме разговора.

— Не обращайте внимания, сэр, — быстро продолжила я. — Я просто, э-э-э… собиралась с мыслями.

Что я твердо решила впредь делать молча. Как бы ни хотелось мне оправдать свои гипотетические отношения, я понимала, что это не повод нести бред перед начальником. Да и вообще хоть что-нибудь перед ним нести. Р.Г. сурово смотрел на меня.

— Вы справитесь с этим, Саманта? — спросил он с оттенком тревоги.

Конечно, справлюсь. Я сделаю все возможное, чтобы этот законопроект прошел. В том числе докажу, что я более компетентна, чем показал мой последний спектакль.

— Конечно, сэр. Можете на меня рассчитывать.

Р.Г. удовлетворенно кивнул.

— Прекрасно. Значит, так: не давайте людям Брэмена стреножить вас болтовней о группах влияния. И особенно тщательно следите за попытками навязать нам страховочную ерунду. Это фирменный почерк Брэмена — он давно сговорился с фармацевтами, но вы должны защитить законопроект от этого дерьма. Дайте мне знать, если возникнут сложности.

С этими словами он вернулся к чтению и, казалось, забыл обо мне — привычный знак, что разговор окончен.

Жанет подробно проинструктировала меня насчет встречи с людьми Брэмена во второй половине дня, после чего я вернулась к себе и обнаружила, что моя любимая кофейная кружка со стереограммой Снаффлопагуса[22] украдена.

Я задохнулась от ужаса. Я любила эту кружку. Я выиграла ее на ярмарке в Огайо, когда утопила в стеклянном бокале с узким горлышком три шарика для пинг-понга — наконец-то мое студенческое умение играть в «Пинг-бульк»[23] окупилось сторицей.

Эта кружка — одна из самых ценных моих вещей. Втайне я верила, что это могущественный талисман, приносящий удачу, поэтому и взяла ее на первое место работы. Она благополучно прожила на моем столе семь месяцев. А теперь, как гром среди ясного неба, меня ограбили? Какой злодей совершил столь гнусное преступление?

Вскоре я получила ответ на этот вопрос. Марк Герберт, новоиспеченный пресс-секретарь Р.Г., перегнувшись через ксерокс, беседовал с каким-то невидимым заговорщиком и сжимал в своей грязной преступной лапе мою кружку со Снаффлопагусом. Он поступил на работу с превосходными рекомендациями, но с самого начала вел себя странно и надменно. А теперь оказалось, что он вор! Я знала, что зря винила себя в неприязни с первого взгляда.

Марк не нравился мне в основном из-за того, что много жестикулировал, иллюстрируя свои высказывания, но это неважно, ведь я оказалась права. Должна ли я предупредить Р.Г., что он нанял на работу преступника?

Я приближалась к беспечному Марку сзади; в голове мстительно гремела музыка из фильма «Челюсти». Глупый Марк Герберт, пришел и взял мою вещь. Даже если он всего лишь «одолжил» ее, он все равно плохо кончит. Придурок.

На середине его фразы я кашлянула.

— Послушай, Марк, я знаю, ты новичок и, разумеется, не в курсе, но у тебя моя кружка, будь добр, верни ее. Спасибо.

Ну вот, я удачно погасила закипавшее во мне раздражение и умудрилась произнести свою тираду весьма вежливо, как мне казалось. Увенчав ее фальшивой (и оттого кривой) улыбкой.

Он удивился.

Не думал, что я так быстро поймаю тебя, да?

Похоже, он даже не успел отхлебнуть из кружки.

Так-то, сосунок, вот я какая быстрая. Будешь знать, как со мной связываться.

— Сегодня утром Марк готовит всем кофе.

Его невидимый приятель-интриган теперь был виден и оказался диспетчером Моной, которая невозмутимо прихлебывала кофе из своей чашки «Пи Фи»[24].