— Кого-кого? — недоверчиво переспросила я.

— Индуцыпку, — терпеливо повторила мама. — Это индюшка, начиненная уткой, начиненной цыпленком. Индуцыпка.

На секунду я представила, как мама участвует в состязании на дикцию. У нее очень четкое произношение.

— Вроде никогда об этом не слышала, — ответила я.

На самом деле я была совершенно уверена, что не слышала. Индуцыпка. Звучит как самый страшный параноидальный ночной кошмар члена общества защиты животных.

— Твоя мать решила приготовить ее завтра вместо обычной, старой, скучной индюшки, — объяснил отец, улыбаясь мне в зеркало заднего вида.

— Интересно, — заметила я. — Но, мам, ты ведь, кажется, вегетарианка?

Она упоминала об этом недели две назад. Я решила, что она тряхнула стариной — пошла по стопам Пола Маккартни. В последнее время о нем много пишут.

— Да, я попыталась, — кивнула мама. — И несколько дней действительно была вегетарианкой. Но потом я увидела по Историческому каналу, что вегетарианцем был Гитлер, и это показалось мне путем зла.

Я кивнула, и мама продолжила:

— Поэтому будь готова к индуцыпке, — предупредила она. — С ней придется немного повозиться.

Да уж, могу представить. Меня слегка замутило, когда я вообразила, как это готовят; хорошо бы родители взяли на себя самое сложное. А я за это приготовлю картофельное пюре и украшу дом.

Позже, разбирая у себя в комнате сумки, я обнаружила, что забыла зарядник для «Блэкберри». Учитывая, что родительская ферма слишком далеко от цивилизации — здесь даже сотовый не ловит, — я недолго огорчалась. К счастью, я еще помнила, как посылать электронные письма с обычного компьютера. К несчастью, родители разорвали контракт с провайдером, который я подарила им на годовщину свадьбы, решив, что это слишком дорого.

— Но ведь это я за него плачу, — возразила я.

— Мы знаем и ценим это, дорогая, — сказала мама. — Но мы пользуемся Интернетом не так часто, чтобы оправдать затраты. Ты не похожа на миллионершу.

Это правда, спору нет, но я-то эгоистично хотела, чтобы дома всегда был Интернет, на случай, если я нагряну. Однако сейчас его явно не было.

Похоже, я оказалась в электронном вакууме. Я подавила краткий приступ паники. Я не в ловушке, говорила я себе, а на отдыхе, черт побери.

— Ну хоть телефон у нас еще остался? — спросила я с притворным спокойствием.

Или они вернулись к более дешевым почтовым голубям?

— Конечно, золотко, — кивнула мама. — Неужели тебе есть кому звонить на выходных?

Я помедлила. Рассказать им про Аарона? Они обрадуются или заботливо закудахтают? Заранее не угадаешь, как все повернется. Родителям всегда прекрасно удавалось сажать моих парней в калошу, хотя к этому неизменному итогу вели разные пути. Мама начинала отчаянно трещать, словно торговка моими прелестями, отец держался холодно и осуждающе. Понятно теперь, почему мужчины часто обвиняют меня в неоднозначном поведении. Родители вырастили меня. Они просочились в мою кровь.

Впрочем, мне уже двадцать шесть, и если Аарон отречется от своего шефа и еще кое-что изменит, возможно, со временем он станет их зятем. Вероятно, пора сообщить о нем родителям.

— Ну, я встречаюсь с одним мужчиной, — начала я.

— Чудесно! — взвизгнула мама.

— Он что, один из этих вашингтонских придурков? — довольно резко спросил отец.

Ну вот, началось.

— Его зовут Аарон, он родом не из Вашингтона, но работает там уже четыре года. Он главный спичрайтер сенатора Брэмена, — спокойно сообщила я, подавив рвотный позыв при имени Брэмена.

Мне казалось, что я делаю доклад в школе. Не считая того, что я рассказывала о своем парне, а не о «Битлз». Британский рок, благодаря матери, стал первой и единственной музыкой моего детства. Мне нравились все группы, особенно «Битлз», в которых я влюбилась сразу и безоговорочно. В начальной школе это переросло почти в одержимость, так что все мои школьные доклады вплоть до седьмого класса были посвящены «Битлз». Напрасно учителя писали родителям записки с просьбами расширить круг моих интересов. Я спокойно выслушивала очередной выговор и начинала старательно готовить очередной устный доклад о ливерпульской четверке, и плевать хотела на родительское красноречие.

Пока я не узнала о Стиве Мартине, мир моих фантазий крутился вокруг Джона Леннона, Джорджа Харрисона, Ринго Старра и Пола Маккартни. Я до сих пор могла подпевать любой их песне, не пропуская ни одного слова, ни одного аккорда на воображаемой гитаре, но с возрастом — вероятно, к большому облегчению моих родителей и учителей — у меня появились и другие интересы.

— Мне не нравится Брэмен, — сварливо сказал отец. — Он какой-то скользкий.

Полностью согласна, но интересно, связана ли отцовская неприязнь с тем, что Аарон работает на Брэмена?

— Он выглядит так, словно только и делает, что причесывается, — продолжал отец. Ну да, у Брэмена довольно пышная шевелюра.

— Волосы — не самое страшное, — присоединилась мама. — Он всегда говорит с людьми свысока. Он несколько туповат.

Истинная правда. Я была согласна со всей этой критикой, но надеялась, что они не станут переносить неприязнь к Брэмену на моего потенциального мужа. Мне и самой это нелегко давалось.

— Да, Брэмен и правда ужасен, но Аарон очень даже ничего, — мягко сказала я.

— Я уверена, что он замечателен, солнышко, — ответила мама. — Расскажи мне о нем!

Отец вернулся к разгадыванию кроссворда, но я не сомневалась, что он прислушивается.

— Ну хорошо, попробую. Он красивый, умный, очаровательный и…

— Насколько красивый? — перебила мама. — У тебя от него прыщи на шее?

— Сыпь, мама, — раздраженно ответила я. — Да.

Мама кивала.

— Ты когда-нибудь говорила с дерматологом? — спросила она. — Ведь должен быть какой-нибудь крем.

Я уставилась на нее.

— Что? — невинно спросила она. — Ах да, извини, продолжай. Значит, он очень красивый…

— Да. Еще он честолюбивый, веселый и…

— Сколько ему лет? — спросил папа, доказав тем самым, что не так уж поглощен кроссвордом.

— Двадцать девять, — ответила я.

— Достаточно, чтобы поостеречься работать на такого человека, как Брэмен.

Интересная мысль. Пожалуй, пора сворачивать разговор об Аароне.

— Да, мы с ним расходимся в этом вопросе, но ведь в любви всегда приходится идти на компромисс, правда? Ладно, может, вы когда-нибудь с ним увидитесь и сами решите.

Папа всем своим видом выражал неодобрение, мама — ликование. Я надеялась, что раз мои отношения с Аароном отличаются от отношений с предыдущими возлюбленными, то разговор о нем свернет с накатанной колеи. Как бы не так. Очевидно, приезд домой по-прежнему означал возвращение к ролям, которые мы играли в нашей бесконечной семейной пьесе. Видимо, родители не сочли, что Аарон заслуживает переписывания сценария — что он не такой, как все, что отец может не злиться и не ругать его, а мать — не смущать меня расспросами. А сама я верю, что Аарон достоин таких жертв? Надо не пропустить момент, когда начнется второй акт.

Вечером, звоня Аарону, я прислушалась, не дышит ли в трубке мама. Она редко подслушивала, но время от времени не могла совладать с любопытством. Я решила, что дневные откровения о новом парне могут привести к подобному результату, поэтому была настороже. Мама никогда не умела подслушивать. По ее отношению к Интернету видно, что она не особо разбирается в современных технологиях. Вместо того чтобы выключить звук, она просто снимала вторую трубку и пыталась слушать очень тихо. Старательно храня молчание, она дышала все громче и громче, пока наконец не затыкала микрофон подушкой или одеялом. Я же невозмутимо разговаривала по телефону, и мой натренированный слух легко улавливал малейшие изменения.

Сразу я не услышала ее, но это и неважно, потому что Аарон по сотовому не отвечал. Я терпеть не могла, когда не получалось с ним связаться. Мое беспокойство усиливалось — и неприятно, и неуместно. Но я ничего не могла поделать. Я хотела знать, где он и почему не отвечает. А единственный способ это выяснить — дождаться его звонка и услышать ответ. Все это ужасно меня злило.

А еще я ненавидела функцию «Пропущенные звонки» в сотовых телефонах. После того кошмарного случая с автоответчиком в самом начале моей вашингтонской карьеры я страшно боялась, что техника выдаст мою манию. Каждый раз, когда телефон Аарона переключался в режим голосовой почты, я знала, что он записывает еще один пропущенный звонок с номера моих родителей, и поэтому старалась звонить не более шести раз.

Однако на законный шестой раз его телефон сразу переключился на голосовую почту, без всяких гудков. Это значило, что он выключил телефон или кто-то звонит ему одновременно со мной. В любом случае, хорошего мало. Если он выключил телефон, значит, увидел пропущенные звонки и понял, что я пытаюсь дозвониться. Конечно, он должен перезвонить. Я оставила сообщение, где разрешала позвонить мне на номер родителей. Если кто-то еще позвонил ему в то же время, то кто это был, и смог ли он дозвониться? Я решила, что могу нарушить правило и позвонить в седьмой раз, чтобы получить ответы на эти вопросы.

Сразу на голосовую почту. Хм, думаю, кто-то может продолжать названивать ему одновременно со мной. На восьмой раз — то же самое. Ладно, похоже, Аарон и в самом деле выключил телефон. Через двадцать мучительных минут я заставила себя больше не думать, почему он так поступил, вместо того чтобы прослушать мое сообщение и перезвонить. Я решила списать все на позднее время, утром разберусь, в чем тут дело.

Когда я вошла в комнату, на моей постели по-хозяйски развалилась Киса. Киса — это наша семнадцатилетняя кошка. Честное слово, это не я так ее назвала. Вообще-то, я всегда любила животных, но кошки ставили меня в тупик. Даже когда я в детстве часами шаталась по зоопарку, обдумывая план спасения всех лишенных свободы существ, я никогда не соглашалась включить в него львов, тигров и пантер. Они пугали меня больше всего на свете.