— У меня такое чувство, будто ты здесь, потому что… как сказать… просто потому что ты сознательный, или потому что у тебя останется чувство вины, если ты нас покинешь, или потому что я тебя поставила в безвыходное положение. Вот какое у меня чувство. Ты меня понимаешь?

— Слушай, давай прекратим этот разговор. Ни к чему хорошему он не приведет.

— Мне кажется, тебе не хватает мужества, чтобы пройти всю дистанцию до конца.

— Неправда.

— Мне кажется, что ты здесь вовсе не ради меня и моего ребенка. Если бы это было не так, то ты бы наплевал на мнение какой-то старой хиппи с курсов. Мне кажется, ты уже пакуешь чемоданы. И рано или поздно нас бросишь.

— Я жду этого ребенка с таким же нетерпением, как и ты!

— А я думаю, что ты похож на мою мать.

И он знал, что ничего худшего Кэт не могла сказать.


Уличное движение было просто сумасшедшим.

Велосипедисты напоминали косяки рыб, несущиеся по запруженным улицам нескончаемыми рядами. Она, конечно, ожидала увидеть нечто подобное в континентальном Китае, но только не это бесчисленное количество машин, не соблюдающих правила дорожного движения, постоянно жмущих на клаксоны, — даже когда все они стояли в заторах на перекрестках. А что будет, если и велосипедисты пересядут на машины?

Когда движение возобновилось, с их такси поравнялся грузовик, задняя часть которого представляла собой высокую проволочную клетку, где находились свиньи.

Причем свиней в ней было огромное множество, просто гротескное, раза в два больше, чем мог на самом деле вместить грузовик. Их туда побросали на головы друг друга, словно у них уже не было никаких прав или чувств, и их хозяин обращался с ними, как с простыми мешками с компостом. И теперь эти бедные животные с красными от ярости глазами боролись за жизненное пространство, наступали друг на друга, отчаянно вытягивали головы, чтобы глотнуть воздуха, орали от ужаса, и от этого крика у Джессики подводило живот.

Ей хотелось как можно скорее вернуться домой.

Картина разворачивалась совершенно не та, которая рисовалась в рекламных буклетах. Ничего похожего на Гонконг. Китай был грязным и жестоким. В Пекине было нечем дышать, в воздухе висела пыль и песок от постоянно наступающей пустыни Гоби. Если Гонконг был полон жизни, то здесь, казалось, каждому приходилось бороться за жизнь. Бороться, сражаться, царапаться, кусаться, наступать другому на горло без раздумий и жалости.

Старый таксист внимательно рассматривал Джессику и Паоло в зеркало заднего вида.

— Амейгуо? — спросил он.

Молодой переводчик, сидящий на пассажирском сиденье, отрицательно покачал головой:

— Ингуо. Они англичане, а не американцы.

Он пристал к ним на площади Тяньаньмэнь, когда они рассматривали взирающий на всех с эпическим бесстрастием огромный портрет Мао Цзэдуна, и в течение нескольких часов выполнял роль их переводчика, гида и сопровождающего лица одновременно. Он показал им Запретный город, древние аллеи и посещаемые туристами сувенирные зоны. С виду он был милым, симпатичным молодым человеком, который назвал себя Симоном и сказал, что он студент архитектурного института. Они спросили, как его зовут по-китайски, но он ответил, что им будет трудно произнести его китайское имя.

— Что вы делаете? — спросил он Паоло на ломаном английском языке. — Что вы делаете в Англии в качестве работы?

Паоло вздохнул и мрачно уставился в окно. Вначале он охотно отвечал на бесчисленные вопросы Симона, но время шло час за часом, а поток вопросов не иссякал.

— Он продает машины, Симон, — ответила за Паоло Джессика, а мужу шепнула: — Не стоит быть таким грубым.

— Да этот парень, наверное, работает в испанской инквизиции! — хмыкнул Паоло.

— Сколько денег зарабатываете? — невинно продолжал расспрашивать Симон, словно речь шла о погоде.

— Не твоего ума дело! — огрызнулся Паоло.

Симон повернулся к Джессике.

— Вы женаты? Или у вас партнерство? Или свободные отношения?

— Мы давно женаты, — ответила Джессика. Она подняла левую руку и показала ему обручальное кольцо. — Видишь?

Симон взял ее руку и внимательно осмотрел кольцо.

— «Тиффани», — сказал он. — Хорошее. Но «Картье», конечно, лучше. А как долго вы женаты?

— Пять… нет, шесть лет.

Симон задумчиво покачал головой.

— А где ваши дети? — поразмыслив, спросил он.

— Господи Иисусе Христе! — воскликнул Паоло. — Их здесь нет! Мы на отдыхе, парень!

— Нет детей, — сказала Джессика.

— Шесть лет, и нет детей? — удивленно протянул Симон.

— Да, вот так, — ответила Джессика. — Такая мы пара уродцев.

Она взяла мужа за руку и сжала ее, рассеянно посматривая при этом в окно на улицы китайской столицы.

Симон развернулся на своем сиденье и шепнул что-то водителю. Старик кивнул в знак согласия. Пробка между тем начала понемногу рассасываться.


Время утреннего приема закончилось, но Меган все еще приглашала сидящих в коридоре пациентов. В кабинет вошла Оливия Джуэлл.

— У тебя там сидит человек с собакой! — провозгласила она. — И все угощают эту собаку чипсами из пакета!

— Не волнуйся, мам. Надеюсь, тебя не укусили.

Оливия наградила дочь взглядом, от которого та невольно улыбнулась: это был тот самый испуганный, хорошо отрепетированный взгляд, который тридцать лет назад приводил в трепет миллионы телезрителей.

— Мы ведь говорим о собаке, не правда ли, дорогая? — Оливия огляделась кругом. — Неужели ты работаешь здесь каждый день?

— Понимаю, это не совсем то, к чему ты привыкла. Но почему в таком случае ты не пошла к своему доктору Финну?

Финн был частным врачом, у которого его мать лечилась еще в те годы, когда сестры были детьми. Меган помнила приемные апартаменты этого врача на Харли-стрит. Ковры с длинным ворсом, глянцевые журналы, комфортные диваны и люстра, которая особенно сильно поразила воображение Меган. Эта приемная напоминала скорее вестибюль дорогого отеля. И лишь многие годы спустя Меган поняла, что самое роскошное в этой приемной было то, что доктор Финн мог потратить на одного пациента тридцать минут.

— Доктор Финн в прошлом году ушел на пенсию, — сказала Оливия. — А тот, кто пришел на его место, мне не нравится. Все время сводит разговор к тому, что я курю. Кроме того, мне хотелось повидать тебя.

Меган потерла глаза.

— Так в чем проблема?

— Господи, как ты ужасно выглядишь!

— Поппи не спит ночами напролет. Когда Джессика уехала, она стала еще больше капризничать. Кирк взял отпуск, чтобы с ней сидеть, но она явно скучает по Джесс.

— С ними столько хлопот, не правда ли?

— А ты как думаешь?

— Очаровательная манера разговаривать.

— Могла бы как-нибудь прийти и проведать ее.

— Я все собираюсь, но эта твоя квартира! Она вгоняет меня в депрессию.

— Да, и меня тоже. Но давай поговорим об этом потом. Мне уже надо бежать домой сменить Кирка. Что у тебя случилось?

А случилось то, что покалывания в руках у ее матери стали еще сильнее. Кроме того, один глаз стал плохо видеть, изображение перед ним расплывалось. И иногда на нее наваливалась такая усталость, что она едва могла зажечь сигарету.

Лицо Меган окаменело, словно маска, но в глубине души она была потрясена. Когда мать к ней пришла, она решила, что старушку мучает одиночество, но, судя по всему, дела были плохи.

— Тебе надо показаться специалисту. — Меган накорябала на бумажке имя и адрес. — Невропатологу. Он принимает на Уимпол-стрит. Совсем недалеко от того места, где раньше принимал доктор Финн.

— А что со мной? Чем я болею?

— Тебе надо показаться специалисту. Ты расскажешь ему о своих симптомах. Почти наверняка он рекомендует тебе пройти сканирование головного мозга. И, кроме того, тебе следует подготовиться к поясничной пункции.

— Что это за мерзость?!

— Не паникуй. У тебя возьмут из позвоночника немного жидкости, чтобы сделать анализы.

— Меган, чем я больна?

— Анализы покажут.

— Но что это за болезнь?

— Я не имею права говорить о своих догадках.

— Но ведь ты знаешь, что это! Скажи мне, Меган!

— Нет, не знаю.

— Я не уйду, пока ты не скажешь.

Меган глубоко вздохнула:

— Хорошо. Судя по тому, что ты говоришь, это похоже на раннюю стадию рассеянного склероза.

Оливия отшатнулась:

— Это значит, что я кончу свои дни в инвалидном кресле?

— Маловероятно. Большинство людей с таким диагнозом вообще не нуждаются в инвалидном кресле. Но результат непредсказуем. Нет двух человек с диагнозом рассеянный склероз, у которых были бы одинаковые симптомы. Но мы говорим так, словно твой диагноз нам известен, — а он нам еще неизвестен.

— Он лечится?

— Нет.

— Так он неизлечим! О господи, Меган!

Меган взяла свою мать за руку, чувствуя шершавость кожи.

— Он неизлечим, но это не значит, что нет укрепляющей терапии. Сейчас существуют некоторые очень эффективные препараты бета-интерферона. Их можно колоть себе самостоятельно.

— Втыкать шприцы себе в руку? Ты что, серьезно? Не могу же я, в самом деле…

— Кроме того, в медицине существует школа, которая считает, что лучшим средством от рассеянного склероза является конопля. Но ты вряд ли достанешь ее у врачей. Или на Харли-стрит.

Оливия повесила голову.

— Но ведь я могу ошибаться, мам. Прошу тебя, покажись специалисту!

Оливия снова подняла голову.

— Я очень сожалею, мам.

Оливия отняла у дочери руку, и Меган собралась было ее обнять, но тут из коридора послышались крики, звуки разбитого стекла и собачий лай. Меган выбежала в коридор.