— Что он здесь делает? — прошипела Меган. — Он что, собирается торчать здесь каждый день? Взял себе моду появляться без предупреждения!

— Меган! — попыталась образумить ее Джессика. — Он же отец!

Кирк жадно всматривался в окно автомобиля, и при виде Поппи его лицо расплылось в широкой улыбке.

— Не набрасывайся на него, как тигрица, — продолжала Джессика. — Он без ума от Поппи. Не отнимай у него дочь.

Потом Джессике с Меган пришлось повозиться с ремнями, но тут помог Кирк, который быстро освободил детскую колыбельку от удерживающих ее пут. Меган отнесла спящую дочь наверх, на последний этаж, в полную силу ощутив все шумы этого дома: вечно матерящийся сосед на первом этаже, нескончаемый тяжелый рок на втором, визгливая семейная пара на третьем и так далее. Все эти звуки вдруг предстали перед Меган в новом, устрашающем свете.

«Как я могла привезти ребенка в такое место?» — подумала она. Ей стало стыдно. По пятам за ней следовали Кирк с Джессикой. И снова в ней поднялось это сокрушительное чувство полной беспомощности и никчемности. Она привыкла всегда быть на высоте, но теперь ей казалось, что жизнь одерживает над ней верх.

Меган положила все еще спящую Поппи в кроватку. Джессика поцеловала свой палец, а затем приложила его к крошечному лобику девочки.

— Примите мои поздравления, — прерывающимся от волнения голосом сказала она. — Вы оба. Она восхитительна! Теперь у вас есть маленькое сокровище!

А потом сестра ушла.

Некоторое время они смотрели на спящего ребенка, и Меган непроизвольно улыбнулась. Малышка, казалось, чувствовала себя как дома. Три недели от роду, весом с маленькую рыбку, и тем не менее у нее был такой вид, словно она здесь полноправная хозяйка! Меган с Кирком на цыпочках вышли из комнаты.

— Ничего, что я пришел без звонка? — спросил он. — Я звонил в больницу. Там мне сказали, что Поппи сегодня выписывают.

— Ничего, — ответила Меган. — Только в будущем все-таки звони.

— Хорошо.

Она слабо улыбнулась.

— Я имею в виду, не надо вести себя так, будто мы женаты и все такое прочее.

— Хорошо, но ты тоже должна меня понять.

— Что я должна понять?

— Я хочу участвовать в жизни ребенка. Я хочу поддерживать вас всем, чем смогу. И, кроме того… я ее люблю. Это самое главное. Я люблю нашу дочь. Она классная. Она бесподобная! Настоящий маленький боец. Она так хорошо со всем справилась. Вы обе просто молодцы.

— Забавно, не правда ли? Можно любить ребенка, совершенно его не зная. Со взрослыми такого не случается. Невозможно любить кого-то, не зная его. Даже чтобы ему просто симпатизировать, нужно его для начала узнать.

— Ты ведь о нас говоришь, да? — Кирк улыбнулся. — Ты хочешь сказать, что ты меня совершенно не знаешь?

Он заглянул в ее бесстрастное лицо. «До чего же мы далеки друг от друга!» — подумал он. До чего же далеки от нас все женщины, с которыми мы когда-то были близки. Нет на свете более незнакомых друг другу людей, чем бывшие любовники. «Но кое-чего Меган не понимает, — думал он. — Между нами еще не все кончено».

— Ну что ж, наверное, пришло время узнать меня получше, — продолжал он.

— Зачем?

— Затем, что у нас есть ребенок, а ты совершенно одна.

Меган бросила на него злобный взгляд.

— Я не одна, парень. Не смей говорить мне такое. Я не нуждаюсь в жалости какого-то официанта. У меня есть сестры и Поппи. Я не одна! И с тобой я уже вполне знакома, с этаким стареющим серфингистом, которому захотелось поиграть в счастливую семейную жизнь, потому что всем остальным он сыт по горло.

— Я не серфингист. Я ныряльщик. А кроме того… ты что, думаешь, тебя трудно разгадать?

Меган недоверчиво фыркнула. Каков наглец!

— Что ж, попробуй!

Кирк скрестил на груди руки и измерил ее взглядом с ног до головы.

— Ты самый младший ребенок в семье, избалованный ребенок. В школе ты хорошо успевала, с легкостью сдала все экзамены. Но потом первый же серьезный бойфренд разбил маленькой принцессе сердце.

— А потом она встретила парня на вечеринке, — продолжила она. — И быстренько с ним перепихнулась.

— А потом она встретила одного парня на вечеринке. Переспала с ним. Потому что он очень милый.

— Заблуждаешься. Просто он оказался в нужное время в нужном месте.

— Может быть. А, может, в нем просто было немного больше жизни, чем во всех этих занудах из медицинского колледжа.

— Ты их совсем не знаешь!

— А девять месяцев спустя… Или только восемь месяцев, кажется? Она превратилась в мать-одиночку из Хокни. И — теперь догадайтесь сами! — маленькая принцесса вдруг обнаружила, что все это для нее слишком. Что груз навалившихся проблем ей не по плечу.

— О, иди к черту!

— Сама иди!

Тут из соседней комнаты раздалось странное, настойчивое мяуканье. Что-то кошачье и очень тихое, как отдаленный звук гудящей пилы.

Меган с Кирком посмотрели друг на друга. А потом вдруг поняли, что это плачет их дочь.


— Ребенок делает человека мягче, добрее, — сказал Майкл Джессике. Они вместе наблюдали за тем, как Хлоя ковыляет через комнату, похожая на маленького алкоголика. — Ты вдруг понимаешь, что просто не имеешь права умереть! Ты должен быть здесь, рядом с этим маленьким существом, которое сам же и породил. И в то же время ничто так не приближает тебя к смерти, как ребенок. Будущее принадлежит ему, а не тебе. И ты понимаешь — впервые в жизни понимаешь, что тебе отпущено на земле весьма ограниченное время. И тогда жизнь берет тебя в заложники. С одной стороны, ты не можешь умереть, а с другой, ты прекрасно понимаешь, что умрешь.

Хлоя была одета в трусики и майку. В кулачке она сжимала ободранную и заляпанную видеокассету. Она вставила ее в портативный плеер, стоящий на диване, и тут же на экране появился огромный красный автобус по кличке Бип, который ехал по зеленым горам и помигивал фарами, и при этом смеялся каким-то дурацким, заливистым смехом. Заиграла музыка, старая детская песенка под названием «Колеса автобуса». Хлоя начала раскачиваться из стороны в сторону.

И Джессика подумала: «Таково разделение этого мира. Грань проходит не между бедными и богатыми, не между молодыми и старыми, а между теми, кто имеет детей, и теми, кто их не имеет».

— Смотри, они танцуют раньше, чем начинают ходить! — сказал Майкл, удивленно качая головой. — Даже раньше, чем начинают ползать. До чего же странно, тебе не кажется? Танец — один из основополагающих человеческих инстинктов. Такой же основополагающий, как еда и сон. У нас врожденное желание танцевать.

Было время, когда Джессика не могла выносить присутствия Майкла. Сама мысль о том, что он так дурно поступил с Наоко, что посмел рисковать счастьем Хлои, приводила ее в бешенство. Но где-то в глубине души она очень быстро простила деверя, хотя и понимала, что не ее это дело — прощать его или нет.

Джессика простила его не потому, что, как она знала, он всегда ей симпатизировал. И не потому, что он изо всех сил старался наладить отношения с Наоко. И даже не потому, что он обладал своеобразным шармом, который в присутствии Джессики включал на полную мощность. Нет, Джессика простила Майклу все его грехи за то, что он любил свою дочь. Мужчина, который так любит своего ребенка, не такой уж и плохой, вам не кажется?

В комнату вошли Паоло и Наоко с подносами в руках. На подносах стояли крошечные кофейные чашки и тарелки с итальянскими бисквитами, которые так любили братья.

— Чем это пахнет? — поморщившись, спросил Паоло.

Все посмотрели на Хлою. Девочка стояла, держась за диван, в полном неведении относительно своего проступка, и продолжала покачиваться в ритме песенки «Колеса автобуса». Вот она подняла вверх ножку, и сквозь трусики и памперс немедленно полилась желтоватая струя. Четверо взрослых — Майкл, Наоко, Паоло и Джессика — дружно рассмеялись.

— Очень забавный ребенок, — сказал Майкл, подхватывая на руки Хлою и запечатлевая на ее бесстрастном личике поцелуй. Она продолжала, не отрываясь, смотреть на экран. — В высшей степени забавный ребенок.

Вечером, собравшись ехать домой, Джессика и Паоло некоторое время сидели в машине и молчали. Он ждал, когда она подберет нужные слова. Потом она сказала:

— Все, что у тебя есть, — это я.

— А мне больше ничего не надо, — ответил Паоло.

17

Он вошел в клинику с робкой улыбкой на лице — огромный мужчина с какой-то медлительной, тигриной грацией в движениях.

Он сильно отличался от других мужчин, которые приходили на прием к Меган, и не только тем, что у него не было пивного животика, а его кожа не отливала синевой из-за нездорового питания (это являлось нормой для большинства живущих в окрестностях людей). Да, он был гораздо более подтянутым, но главное его отличие от остальных состояло в том, что он обладал какой-то старообразной вежливостью и мягкостью манер.

Боксер.

— С кем же вы сражаетесь на этот раз? — спросила Меган.

— С одним мексиканцем. Восходящей звездой. Я видел его пленки. — Меган уже усвоила: это значит, что он уже просмотрел бои противника на видео. — Очень техничный боксер. Для мексиканцев это редкость. Как правило, они любят молотить и отбиваться.

— Звучит устрашающе.

Робкая улыбка на лице.

— Посмотрим.

— А ваша дочь, Шарлотта, пойдет за вас болеть?

— Шарлотта. Нет, она останется с матерью.

Боксер был отцом-одиночкой. Его жена, также пациентка их клиники, когда-то бросила мужа с ребенком. У нее появился другой мужчина и на подходе был другой ребенок. Шарлотту воспитывали отец и его мать. Бабушка сидела с девочкой во время его тренировок. «Если бы не было бабушек и нянь, — думала Меган, — то наш район стал бы районом сирот».