— Когда я был маленький, мои папа и мама умерли. И меня отдали в детдом. Там было плохо, и я так боялся, что за мной никто никогда не придет… Но приехали тетя Лена с дядей Колей и забрали меня. И я всегда буду помнить об этом, Жанка. И пусть Юлик носит новую одежду, а я — Юликову… Одежда — это такая ерунда, Жанка. Что ты!

— И все равно мне почему-то тебя жалко, Марик.

— Не надо меня жалеть, лучше под ноги смотри. Если упадешь и коленки разобьешь, тетя Лена что скажет?

— Я не упаду, Марик. Я не хочу, чтобы мама на тебя сердилась. Я и сама боюсь, когда она сердится. И знаешь, что? Я тебе тоже тайну скажу… Хочешь?

— Давай!

— Ты все равно лучше Юлика, хоть он и талантливый, а ты бестолковый.

Он тогда сжал ее ладошку в своей руке, отвернулся и неловко поелозил пальцем под носом. Сколько ему тогда было? Где-то около четырнадцати… Еще года четыре оставалось до того времени, как он исчез из их жизни.

— А почему, Жанна? — вздрогнула она от голоса Макса и удивленно заморгала глазами, возвращаясь в реальность.

— Что — почему?

— Ну, ты говорила, что вы с отцом плакали, когда Марк уходил… Почему?

— Так его ж посадили. Я так понимаю, срок дали большой, с тех пор мы его и не видели, и ничего о нем не знали.

— Ого! Ты никогда не рассказывала, что у тебя в родне есть уголовник!

— Да он хороший, Макс… Какой уголовник, что ты…

— Ну да, конечно. У нас по тюрьмам и колониям сидят исключительно хорошие люди, я понимаю.

— Да ты же не знаешь ничего! Его случайно посадили… Вернее, это Юлика должны были посадить, а вместо него Марка отдали.

— Не понял… Как это?

— А так. Папа говорил, что мама так сделала, и вместо Юлика пошел Марк. Что на маме грех великий, за всю жизнь не отмолить. Но мама и не отмаливала… Она, наоборот, считала, что материнский подвиг совершила — сына спасла.

— Ну тогда твоя мама с двойным приветом женщина, вот что я тебе скажу.

— Да уж какая есть, Максюш… Другой не будет. И вообще, это дела давно минувших дней, зачем ворошить. Марк отсидел давно, своей жизнью живет. И выглядит совсем даже неплохо, между прочим. Я бы его ни за что не узнала, если бы он сам себя не назвал! Презентабельный такой мужчина, с бородкой… Парфюм дорогой… И взгляд хороший, умный, пронзительный.

— Ну, это ни о чем не говорит, между прочим… Сейчас все уголовники выглядят как голливудские кинозвезды. А мамаша твоя его узнала?

— Да. Сразу узнала. Хотя в нем ничего от того забитого и робкого мальчика не осталось. Другой человек. Но, наверное, так и должно быть, потому что больше двадцати лет прошло. Ему тогда было лет восемнадцать, наверное. Значит, сейчас чуть за сорок.

— Интересно, интересно! А с какой он целью явился, ты не подумала? Не просто же так, чтобы с мамашей о делах ее грешных покалякать?

— Он дочку привез в наш кардиологический центр, на операцию. Ты же знаешь, туда со всей страны люди едут. Говорят, операции делают не хуже чем в Европе. А может, и лучше даже.

— А, так он с дочкой…

— Да, с женой и дочкой.

— А жена какая?

— Ну, такая… Не знаю даже, как описать… — взмахнула ладонями Жанна, подняв глаза к потолку. — Вроде с виду обыкновенная, но есть в ней загадка, есть. Они вообще, как мне показалось, ведут себя довольно загадочно. Знаешь, как юные влюбленные, больше взглядами разговаривают. Аура такая вокруг них… Мне даже неловко стало, честное слово. Будто я лишняя и мне надо поскорее уйти.

— А сколько ребенку лет?

— Восемь примерно. Большая уже девочка.

— Да уж, действительно странно. А все-таки, за что этот Марк сидел? Можешь в деталях рассказать? И как так вашей мамаше удалось племянника за сына подставить?

Жанна глянула на него, потом коротко мотнула головой, прикусив губу. Видно было, что ей вовсе не хочется продолжать разговор и обсуждать детали, но все же промямлила неуверенно:

— Я точно не знаю, Макс… Папа однажды пытался мне что-то рассказывать, но я до конца так и не поняла… Там вообще все непонятно получилось, и если бы не соседка… Вернее, если бы не ее сын… Это он все организовал, а поначалу никакого уголовного дела вообще заводить не хотели.

— Ну, нагнала туману… Давай более конкретно, а?

— Ну, в общем… Папа рассказывал, что старушка-соседка попросила Юлика тяжелую сумку на этаж поднять. Юлик сумку поднял, соседка открыла ключом дверь квартиры и споткнулась о порог, упала, ударилась головой об угол тумбочки очень сильно, потеряла сознание. А Юлик испугался и убежал. Думал, она умерла. И тут как раз к соседке сын пришел… Увидел, мама без сознания лежит, с раной на голове, и «Скорую» вызвал. Соседку откачали, она в себя пришла, сын милицию вызвал. Ну то да се… Бабушка показания дала, что это сосед ее в спину толкнул, сын Елены Максимовны Тюриной. А может, не толкнул, может, и сама упала, точно не помнит. И все бы на этом закончилось, если бы старушка на следующий день не отдала богу душу. А сын старушку-маму очень любил и потому захотел отмщения и справедливого наказания обидчику, который «то ли толкнул, то ли не толкнул». И еще у него деньги водились, и немалые. А с деньгами, сам знаешь, можно из любого милицейского протокола громкое дело раздуть. Вот тут маме и пришло в голову Марика вместо Юлика подставить. Мол, старушка ошиблась, это не сын Елены Максимовны был, это племянник. Вот, он и сам сознается, допросите его.

— И что, Марик сознался?

— Да. Уж не знаю, как мама на него надавила. А надавить она умеет, по себе знаю.

— Понятно. Загремел, значит, пацан за чужие грехи. Понятно…

— Скорее всего, Юлик старушку и не толкал, она сама упала. Но сыну старушки очень хотелось крови! Он в суде еще и дополнительные показания дал, будто из квартиры крупная денежная сумма пропала. В общем, все пошло по канону «Преступления и наказания», тут тебе и старушка, и студент, и преступление налицо.

— Ага. Только покаяния никакого не было. Вместо покаяния — подстава.

— Да, выходит, что так… Мне очень было жалко Марика, правда! Так плакала, помню… Совсем не понимала, что происходит. Я же девчонкой была, со мной это не обсуждали. Тем более все время в училище пропадала, пахала у станка до седьмого пота, до обморока. И вообще, в семье этой истории больше никогда не касались, на имя Марка было наложено табу. Был приемыш, не стало приемыша. Где мальчик, где мальчик? Может, и не было никакого мальчика? Ау…

— Да, теперь понятно, что ж. А с другой стороны… Странно все как-то. Столько лет не появлялся, а теперь здрасьте-нате, как снег на голову… Вот он я, за тетей ухаживать буду… Ты сама-то веришь в этот бред? С чего ради твоему Марику понадобилась лежачая тетя, тем более при таком раскладе?

— Да не тетя, Макс! — досадливо махнула рукой Жанна. — Говорю же, он ребенка в клинику привез! Ну, и решил зайти… Потянуло, наверное… Не знаю я, почему.

— А я думаю, дело не в том, что потянуло. И ребенок тут ни при чем. Ребенок сам по себе, а интересная ситуация сама по себе.

— А в чем тогда дело?

— Я думаю, он тетину квартиру решил к рукам прибрать.

— Да ну…

— Точно, точно! Так сказать, в порядке небольшой материальной компенсации. Квартира ведь полностью принадлежит мамаше, вы с братом от своей доли отказались, когда приватизировали?

— Да, квартира оформлена на маму… Она потребовала, чтобы мы отказались. Объяснила, что ей так спокойнее будет. Чтобы жена Юлика не претендовала, ну, и мой будущий муж.

— О как! Я прямо не устаю восхищаться вашей мамашей! Показала деточкам фигушку ради своего спокойствия, молодец! А деточки под козырек взяли — служу мамаше! Это ж как надо было воспитать таких деточек, а? В каком вареве замариновать и сожрать с потрохами? Не мамаша, а Фредди Крюгер какой-то!

— Погоди, Макс… А у тебя с твоей мамой разве не такая же ситуация? Ты ведь тоже не захотел забирать свою долю в общей собственности, когда в ипотеку залез? Не заставил свою маму квадратными метрами делиться?

— Ну, ты не сравнивай. Во-первых, мама меня ни за что бы не заставила отказаться от доли. Во-вторых, если бы я поставил вопрос о дележе, она бы не отказалась. Просто я сам не стал. И вообще, при чем тут моя мама? Не надо даже сравнивать!

— Хорошо. Тогда и про мою маму давай не будем.

— Хочешь сказать, не мое дело? Хорошо, пусть будет не мое дело. И вообще, мы сейчас о другом говорим… Понимаешь, не нравится мне этот Марк. Вот чует мое сердце — есть в этой ситуации какая-то подстава. В самом деле, чего он вдруг явился, да еще и так покладисто согласился в одной квартире с мамашей пожить?

— Потому, наверное, что я его очень просила.

— Ага, добрый братец пожалел сестренку, на волю отпустил. Да не смеши! Я думаю, он твою просьбу тоже в своих целях использует.

— Как?!

— Да так! Ты ушла, а он в тетушке чувство обиды взбодрит! Смотрите, мол, детки-то ваши разбежались, как тараканы, кинули вас в трудностях, а я вот он, верный племянник. Хотя вы, тетушка, и страшно виноваты передо мной, и в правую щеку меня ударили, а я такой, я все вам прощаю и даже левую щеку подставить готов. Думаешь, тетушка не захочет вам с братом по щам дать? Да запросто! Возьмет и оформит на Марика завещание и двух зайцев убьет! И вы локти кусать будете, и от греха своего квартирой откупится! А вы пойдете не солоно хлебавши, как два бомжа…

— Да ну тебя, Макс! — неуверенно засмеялась Жанна, отодвигая пустую тарелку. — Прямо настоящий сценарий придумал! Фильм ужасов. Триллер. Даже не предполагала, что ты такой фантазер.

Макс ничего не ответил, долго смотрел на нее исподлобья. Потом спросил тихо, с ласковой угрозой в голосе:

— Значит, без квартиры хочешь остаться, да? Я так понимаю, квартира хорошая, в историческом центре города, денег приличных стоит. Сколько у вас квадратных метров? Около сотни?