Она оставляет в душе не веру, а горечь,

И лживо глумится над одиноким сердцем.

Да. Наверное. Мне это очень знакомо…

83

Тем июньским днем я вышла из кабинета доктора Харви, к которому приходила на осмотр два раза в год. Через неделю мы отправлялись на лето в Малибу, и мне хотелось пройти обследование до отъезда. Уже минуло два года с тех пор, как мне сделали аборт. Почти ровно столько же снималась «Белая Лилия». Работа шла урывками, и среди киношников разговоры на эту тему так и не прекращались. Главный вопрос звучал следующим образом: сумеет ли студия Кинга вообще закончить фильм?

У трех ведущих актеров постоянно возникали какие-нибудь проблемы. На этот раз у Гая Савареза началось кожное заболевание оттого, что он постоянно красил волосы. Раньше никому и в голову не приходило, что он пользуется краской. Парадокс в том, что он и седым-то не был. Зачем человеку перекрашивать густые белокурые волосы в черный цвет! Непонятно. Теперь, чтобы закончить картину, Гаю приходилось надевать черный парик, поскольку ему запретили прикасаться к его белокурой шевелюре, пока он не вылечится.

Но несмотря на новые осложнения, студия официально заявила, что закончит фильм примерно через два месяца. И хотя затраты превышали все мыслимые пределы за всю историю кино, студии удалось предотвратить полную катастрофу. Тодд сумел покрыть расходы за счет студии грамзаписи и фильмотеки. К тому же вся пресса, и критически настроенная, и доброжелательная, пыталась привлечь внимание публики к кино, невзирая на то, что их рецензии могут вызвать самую неожиданную реакцию. А Бен Гардения, который оставался для меня большой загадкой, пока еще ничего не предпринял.

По дороге к лифту я вспомнила любопытный разговор, который произошел у меня в приемной доктора Харви с одной пациенткой. Хорошенькая девушка с копной вьющихся волос призналась мне, совершенно незнакомому ей человеку, что подцепила лишай.

— Я думала, что нашла одного настоящего мужчину из тысячи. Одного нормального парня среди кучи гомиков. Я знала многих мужчин. И каждый раз в ответственный момент они вели себя довольно странно. Вы никогда не замечали этого? — Я вздохнула. Никогда ничего такого я не замечала. Я не охотилась за мужчинами и не изучала их задницы, не занималась замерами и обсуждением их достоинств. Но чтобы утешить ту девушку, я кивнула. — По-моему, сейчас гомиков стало больше, чем раньше. Наверное, потому, что стать гомиком и попасть в Голливуд — это как бы последняя остановка на жизненном пути. Если вы не застряли где-нибудь раньше, прежде чем добрались до этой станции… — Она неистово встряхнула головой. — И тут я встречаю этого мужчину, этого самца, который производит впечатление важной персоны. Он необыкновенно красив, выступает по радио, делает огромные деньги, ездит в «мерседесе» и хорошо относится ко мне. И как же он поступает? Ни обмолвившись ни словом, он награждает меня лишаем. По-моему, он должен был предупредить меня, правда? Дать мне возможность решить самой?

— Конечно, — ответила я.

— Чудовище! — воскликнула она, не в силах успокоиться.

В билле о правах женщин обязательно должен быть пункт о праве на выбор, подумала я, когда открылась дверь лифта, из которого вышел белокурый мужчина. Когда я прошмыгнула мимо него в лифт, я заинтересованно взглянула на него. Его яркие голубые глаза тоже заметили меня. «Роберт Редфорд знакомится с Вивьен Ли». Наши глаза встретились, и он улыбнулся милой, немного застенчивой улыбкой. Конечно, это была улыбка Редфорда.

Да это же скорее всего тот самый доктор Рот, о котором говорила Клео! Она права. Он действительно двойник Редфорда. Он даже мог бы быть его дублером.

Пока лифт подбирал по дороге других пассажиров, в моей голове крутились самые невероятные мысли, и я улавливала сигналы, поступавшие из разных частей моего тела, из моего подсознания, из того, что называется идом? Что такое ид? Я вспомнила определение этого феномена из «Психологии 401»: психическое состояние, основанное на подсознательных импульсах и желании удовлетворить примитивные позывы. Да, примитивные позывы просто разбушевались во мне, и мое разбитое сердце подсказывало, что лучший способ отомстить — это изменить. Да, я могла оправдать такое решение. В Ветхом завете говорится, что справедливость — не что иное как следование жизненному принципу «око за око». И кроме того, это возбуждает и стимулирует. Постоянно чувствовать себя несчастным довольно утомительно.

Должна признаться, что я уже несколько месяцев подумывала об измене.

Вернувшись домой, я позвонила в кабинет доктора Рота и записалась на прием. Мне хотелось его соблазнить, и я готова была на все, чтобы мой план удался. Меня всегда интересовало, что он за человек, этот Гэвин Рот, и как расшевелить его, как толкнуть на прелюбодеяние.


Целое лето раз в неделю я приезжала к доктору Роту из Малибу. Иногда мне казалось, что ничего не получится. Я почти уверилась в том, что сцена обольщения мне не по плечу. Соблазнить его было невозможно. Но я проявляла завидное упорство. В такие игры я играла впервые, и мне казалось, что я веду себя так, как вела бы себя Скарлетт О'Хара. я была нежной, очаровательной, остроумной, сексуальной, соблазнительной, невинной, смелой, холодной, теплой, и, надеюсь, неотразимой. Иногда мне казалось, что он поддается, что он «запал» на меня. Однако наши встречи оставались чисто деловыми. Он выслушивал меня, как принято у психиатров. Но я, конечно, и не думала говорить о чем-то действительно важном. Последнее время я вообще редко с кем делилась своими проблемами.

Я вела себя легкомысленно, весело шутила, иногда отпускала даже двусмысленные остроты. Кокетство стало моей второй натурой, моим образом жизни. Я привыкла скрывать свои истинные чувства.

Уже наступил сентябрь, и мне казалось, что мой последний визит пройдет так же безрезультатно, как и первый, хотя я знала, что нравлюсь ему. Женщины чувствуют такие вещи. Между нами ощущалась напряженность, и хотя я действовала не столь откровенно, как Клео, все же многое в моем поведении имело определенный смысл. Я загадочно улыбалась, строила глазки, облизывала губы и вызывающе закидывала ногу на ногу — словом, разговаривала с ним на том особом языке, который называется языком тела. И уж кому как ни психиатру понимать язык тела.

Я взяла у дежурного талончик. На нем должна поставить штамп медсестра доктора Рота, Розмари, как две капли воды похожая на Мерилин Монро. Голливуд кишел этими поддельными Мерилин. Я доехал на лифте до четырнадцатого этажа. Сегодня, думала я, пора переходить к решительным действиям. Пора кончать с этим.

Я болтала минут десять, пересказывая в подробностях мой недавний спор с Ли. Я-то знала, что все эти перебранки — пустое, просто мы с Ли любили упражняться в этом жанре. Но таким образом можно было заполнить час, отведенный на прием, точнее — пятьдесят минут стоимостью сто долларов. Не такая уж страшная цена, думала я, и если пересчитать на минуты, получится два доллара за минуту, тогда как юристы в Беверли-Хиллз брали по три.

Он прервал меня на полуслове в тот момент, когда я рассказывала как Ли повернулась ко мне спиной и принялась назло мне вручную резать лук, хотя специально для этого я купила ей электрическую машинку.

— Она наотрез отказалась и демонстративно повернулась ко мне задницей…

И тут он грубо прервал меня.

— Миссис Кинг, зачем вы напрасно тратите мое и свое время, пересказывая эту дурацкую перебранку с вашей служанкой? Если вы сейчас не перестанете пудрить мне мозги и не скажете, что вас на самом деле беспокоит, нам придется…

Почему он так злится? Может потому, что чувствует сексуальное напряжение? Как бы там ни было, я тоже устала от этой игры. Во всяком случае я готова была раскрыть карты, и он, наверное, тоже.

— Хорошо, доктор, — тихо проговорила я. — Я скажу, что не дает мне покоя. Мне очень хочется переспать с вами.

Он скривился. Казалось, он вне себя, хотя такие предложения он слышал не впервой. Мы оба жили в порочном обществе. Он холодно произнес:

— Боюсь, я не имею права вступать в половую связь со своими пациентками, даже если мне кто-нибудь нравится.

Но я уже приступила к делу и намеревалась идти до конца, как бы он ни сопротивлялся и как бы мне самой ни было стыдно. Кроме того, я видела, что он не остался равнодушен к моим попыткам соблазнить его.

Я обольстительно улыбнулась и начала расстегивать свой белый шелковый халат.

— Пожалуйста, доктор Рот. Поверьте, это не имеет никакого отношения к вашей врачебной этике. Не вы соблазняете меня. Мы запишем в протоколе, что это я соблазняла вас. — Я сняла жакет и начала расстегивать блузку. И скажем, что мы оба пошли на это добровольно, как два старых друга, а не как врач и пациентка. И более того, — говорила я, расстегивая свой кружевной лифчик, — этические соображения вообще не должны вас волновать. Ведь это Голливуд!

Когда я обнажила грудь, он бросился к двери и запер ее, но, похоже, это сделал просто потому, что растерялся и не знал, как быть. Или он сделал это чисто механически. И потом с пылающим лицом повернулся ко мне, готовый отразить атаку и отстоять честь своей профессии. Но я обвила руками его шею, прильнула губами к его губам и прижалась к нему всем телом. Он попытался оттолкнуть меня, но у меня была железная хватка. Он еще сопротивлялся, но постепенно его сопротивление стало ослабевать. К счастью, рядом стояла кушетка, обитая коричневой кожей, потому что через несколько минут он сдался, как я и предполагала. Этот «сценарий» писала я. Однако у меня было такое чувство, что и доктор тоже все эти недели мечтал обо мне. Иначе мне бы не удалось совратить его, как бы настойчива я ни была.