— Почему?

Она подняла темные очки «Порше» на лоб:

— Потому что тогда в зале суда мне придется признать, что я могу самостоятельно обеспечивать свое существование. В последнее время при расторжении браков они относятся к женщинам все строже и строже. Судьи-мужчины склоняются на сторону мужчин. — Она усмехнулась. — Мы пожинаем плоды эмансипации: даже в судах нам теперь выкручивают руки. Раньше стоило побыть замужем всего несколько лет, и по решению суда тебе обеспечена материальная поддержка до конца жизни или, если ты такая дура, до следующего замужества. Теперь же приходится искать место посудомойки, а уж о поддержке и думать не моги. А если к тому же ты еще и работаешь, тебя могут обязать поддерживать этого сукиного сына, твоего бывшего мужа. Нет, я должна предстать перед судом такой же неподготовленной к жизни, как пятилетний ребенок.

— Но подожди, есть же совместно нажитое имущество. Тебе причитается половина, ведь так?

— Точнее сказать, половина от того, что Лео не успеет или не сможет припрятать.

— К тому же тебе положена доля детей.

— Совершенно верно.

— Так зачем тебе алименты? Может, лучше взять половину от того, чем вы с Лео владеете, и то, что причитается детям, и стать независимой. Ты бы смогла сделать самостоятельную карьеру, начать зарабатывать на жизнь и сохранить таким образом собственное достоинство.

Глаза се заблестели, на лице появилась озорная улыбка.

— Я бы очень хотела начать работать, но не могу. Как раз чувство собственного достоинства мне этого и не позволяет. Если я не вышибу из Лео алименты, если я не выкручу ему руки насколько это возможно, то никогда уже не смогу себя уважать. Тут улыбка ее улетучилась, и она строго произнесла: — Совместно нажитое имущество — это за прошлые годы. А как насчет будущего? Как насчет тех денег, которые Лео собирается заработать, включая миллионы, которые ему заплатят за «Белую Лилию». — Она стала колотить себя указательным пальцем в грудь. — Ведь это все моя заслуга: я своим потом и кровью вымостила ему путь к успеху. На мне висела вся черновая работа. Я пахала не разгибая спины. — Она покачала головой. — Нет, Баффи, я не позволю ему выйти сухим из воды! — Она набила полный рот и стала яростно пережевывать кусочки сыра, салями и салата, словно они были из железа. — Тебе легко говорить, Баффи. Имея такого мужа, как Тодд, вряд ли тебе суждено испытать то, что причинил мне Лео. Он ведь купил тебе дом на побережье в Колони и записал на твое имя.

Я была поражена.

— Откуда ты знаешь?

Она посмотрела на меня несколько пристыженно.

— Я сгорала от любопытства и спросила Тодда. Так, для себя. В общем, тебе не суждено пройти через те испытания, которые выпали на мою долю. Тебе никогда не понять, что такое унижение, предательство и позор. Иначе ты бы знала, что в такой ситуации в самую последнюю очередь думаешь о том, чтобы закатать рукава и начать зарабатывать самостоятельно. Все силы сосредоточены на том, чтобы выжать все до последнего цента, снять с костей последнее мясо. Жаждешь только одного — крови!

Я склонилась над салатом, а Клео заказала еще один стакан вина. Все эти годы мне хотелось, чтобы Клео наконец воспитала в себе чувство собственного достоинства, но никогда не хотелось, чтобы она превратилась в хищницу.

60

Кэсси наблюдала в бинокль за тем, как Уин подстригает растения в ящиках, обрамляющие верхнюю террасу розового замка. Чтобы он не мог ее заметить, она стояла в глубине своего убежища, возле дверей. Она знала, вернее, пыталась уверить себя в том, что он вернется, пусть даже только на уик-энд. Он не окончательно бросил ее.

Ее история с Гаем была почти окончена. Теперь она видела его не чаще одного раза в месяц, да и то, когда он приезжал, чтобы забрать кое-что из своих вещей. Она старалась держаться от него подальше. Обычно он оставлял для нее на кухонном столе чек — иногда сумма была больше, иногда меньше. Для нее это не имело ровным счетом никакого значения. Когда денег было меньше, они с Дженни ели яйца вместо рыбы, а то и просто овощи, которые она выращивала в огороде за домом. Когда денег было достаточно, она оплачивала счета за газ и электричество. Если их не хватало, она отправляла счета Гаю, не сопровождая их какими-либо комментариями. Несколько раз она оставалась без света, и тогда ей приходилось жечь свечи. Одежды у нее было достаточно, она не появлялась нигде, где требовалось быть одетой по последней моде, а вскоре научилась шить вещи для Дженни.

Так как никто не беспокоил ее и не пытался лишить права владения домом, Кэсси решила, что Гай вносит плату исправно. Она предполагала, что ему не хочется потерять собственность, цена на которую в их городе удваивалась с каждым годом.

Она больше не выписывал ежедневных газет и поэтому не знала, что премьера последней картины Гая, в которой он играл роль частного сыщика, прошла с успехом. Баффи, которая время от времени навещала ее и сообщала последние новости, была вне себя:

— Ты что, даже телевизор не смотришь? По одному из каналов они крутят все последние фильмы.

Кэсси пришлось признаться, что телевизор сгорел, и она его так и не отвезла в починку. Тогда Баффи предложила ей денег, но она отказалась, решив будто Баффи не понимает, что дело вовсе не в ее гордости, не в том, что она не хочет ни от кого ничего принимать — ни от Уина, ни от матери, ни от Гая, ни даже от своей лучшей подруги Баффи. Но тут Баффи сказала нечто, что показало: она действительно прекрасно понимает, что творится в голове ее подруги:

— Тебе не удастся спрятаться от всего, Кэсси. И тебе не удастся спрятать Дженни. Вы не можете продолжать жить в той сказке, которую ты придумала. Реальность все равно возьмет свое. В любой момент Гай может выкинуть фокус. Или твоя мать заболеет и умрет раньше, чем успеет признать свою неправоту. Дженни пойдет в школу и столкнется с реальной жизнью. Обстоятельства меняются. И люди меняются. Вдруг Уин женится на ком-нибудь другом — с чем тогда ты останешься? Счастливого конца не будет. А что это за сказка, если нет счастливого конца?

Она не знала, что ответить, и поэтому просто улыбнулась. В следующий раз Баффи сообщила, что началась подготовка к съемкам «Белой Лилии», а значит счастливый конец не за горами. Стало быть, она была права. Еще несколько месяцев, и все позади. Она скажет: «Видишь, мама?» и «Прощай, Гай!», а затем наступит хэппи-энд в их истории с Уином. Она не опоздала. Если бы Уин действительно бросил ее, его бы не было теперь в розовом замке на холме, он бы не ухаживал там за цветами в деревянных ящиках.

Она видела, как он срезал несколько розовых роз и вошел с ними в дом. Он собирался поставить их в воду? Или хотел преподнести их ей?

Подошла Дженни и стала тянуть ее юбку:

— Мамочка, поиграй со мной.

— Подожди, Дженни, — сказала она. — Сейчас мы поиграем, Солнышко.

Ей не терпелось увидеть, выйдет ли Уин снова из дома, продолжит ли он работу. А может, он уже спускается с холма с розовыми розами в руках? Через несколько минут она разочарованно опустила бинокль. Совершенно очевидно, что он не собирался продолжать работу и не собирался позвонить в ее дверь.

61

Я уговорила Сьюэллен пообедать со мной, покинуть ненадолго Вэли и присоединиться ко мне у бистро «Гарден». Вдруг мы заметили, что за соседним столиком обедают две подруги Нэнси Рейган — Бетси Блуминдейл и Джерри Зипкин. У Сьюэллен тут же испортилось настроение. Она все больше уделяла внимания политике, и это натолкнуло меня на одну идею. Совсем недавно она жаловалась, что работа на студии отнимает у Говарда все время, что он почти не бывает дома и не общается с ней и детьми. Надо было непременно ее чем-нибудь занять.

— Почему бы тебе не заняться политикой, Сьюэллен. Я имею в виду, по-настоящему. Разверни кампанию. Начни на местном уровне. Ты ведь когда-то занималась кампанией по контролю за арендной платой. Можешь положить ее в основу…

— А что я буду делать с детьми?

— Послушай, они уже не маленькие. Бекки девять лет, а Пити, если не ошибаюсь, четырнадцать? Лучше подумай о грозящем тебе комплексе опустевшего гнезда.

Сьюэллен вспыхнула и слегка улыбнулась.

— Честно говоря, я и сама об этом подумывала. Правда, не о политике. А о семейной фирме общественного питания. Я могла бы готовить дома и одновременно присматривать за детьми и заниматься хозяйством. Мы с Говардом говорили на эту тему.

— Ну и что он сказал? — поинтересовалась я.

— Ему идея понравилась. Он считает, что работа сделает мою жизнь более полноценной. Он всегда говорил, что человек с моим запасом энергии должен иметь сферу самовыражения.

— Говард прав.

— В тебе тоже полно энергии, Баффи, а заботы студии тебя не обременяют. Может, нам с тобой следует объединиться? Я занималась бы готовкой, а ты — коммерческими вопросами.

— О Сьюэллен, я бы с удовольствием, если бы не беременность.

Было видно, как в Сьюэллен закипает злоба.

— Что с тобой происходит? О чем ты думаешь? Женщине твоего возраста, имеющей четверых детей и готовящейся родить пятого, следует проконсультироваться у психиатра.

— А при чем тут мой возраст? Я еще не старая. Когда ребенок родится, мне будет всего лишь тридцать шесть. Сейчас женщины даже в сорок рожают, сейчас полно всяких тестов, которые обеспечивают безопасность…

— Но зачем? Что ты пытаешься доказать?

— Ничего я не пытаюсь доказать! Мы с Тоддом столько можем дать этому ребенку: нашу любовь, нашу доброту, братьев и сестер, счастливую семью и уж конечно все материальные блага. Большие семьи должны иметь те, кто может себе это позволить.

Пока я говорила, Сьюэллен переключилась на меню и больше не смотрела в мою сторону.