— Проходи в гостиную, — пригласила она, чувствуя себя настоящей паучихой. — Мне необходимо кое-что сказать тебе, и думаю, тебе это будет интересно. — Несколько смущенный, он уселся в кресло, нервно потирая ногу, обутую в белую спортивную туфлю, и ожидая, когда она заговорит. Наконец, намеренно выждав значительную паузу, она произнесла: — Нашей дружбе пришел конец. Я собираюсь замуж за Уолтера Хэммонда, профессора истории искусств, — и стала ждать его реакции.

— Кто, черт подери, этот Уолтер Хэммонд, — почесав голову, произнес он, — и когда это ты с ним познакомилась? Не может быть, чтобы ты с ним встречалась, а я об этом не знал. Кассандра, объясни мне, Бога ради, как это тебе удалось?

Она рассмеялась. Должна же она получить хоть каплю удовлетворения от этой долгой и безнадежной борьбы.

— Да, Говард, тебе бы надо выгнать своих детективов. Ты уже много лет ведешь за мной наблюдение, а я их одурачиваю на каждом шагу.

Он был поражен. Это было действительно так. Он вел наблюдение за Кассандрой и был абсолютно уверен, что она и не подозревает об этом, а ему сообщают о каждом мужчине, с которым она встречается. Теперь мысль о том, что она могла за его спиной встречаться со множеством мужчин, портила все дело, и он был просто в ярости. В то же самое время довольно смутное желание удостовериться в ее девственности (возможно, она просто морочит ему голову) и желание, которое зрело в нем все эти годы, резко возросли. Он подошел к обитому голубым атласом дивану, на котором сидела Кассандра, худая самодовольная кошка.

— Я выгоню всех этих детективов к чертовой матери! — рявкнул он, усаживаясь рядом с ней и обнимая ее за обнаженные плечи. — А ты, Кассандра! Как же ты могла так меня обмануть?

— Я обманула тебя, Говард? Ну и ну! — промурлыкала она.

— Ты позволила мне думать, будто не догадываешься о том, что за тобой наблюдают. Это верх лицемерия. — Его ладонь скользнула по ее обнаженной руке. — Ты позволила мне думать, что хранишь мне верность. — Его ладонь поднялась к ее тонкой шее.

— Может быть, я и хранила верность, Говард, а может быть, и нет… Но ты этого так и не узнаешь, — заявила она с не характерным для нее кокетством. Потом сняла его руку со своей шеи и отбросила ее. — Но вот ты, Говард, действительно имел немало женщин.

— Не говори глупостей, Кассандра. — Он положил руку на прежнее место и стал поглаживать пальцами нежную белую кожу.

— Да нет, Говард, — возразила она с убежденностью, которая несколько насторожила его, и он резко убрал руку.

— Почему ты так в этом уверена? — спросил он.

— Потому что я тоже велела вести за тобой наблюдение.

— Что ты велела? — выдохнул Говард.

— Вот именно. — Кассандра улыбнулась, зная, как это признание заденет его, учитывая его старательные попытки сохранить свою личную жизнь в тайне.

Разозленный и одновременно возбужденный, он рванул лиф ее платья, обнажив маленькие, идеальной формы груди, и прильнул к ним губами, покусывая их. Рука его в этот момент скользнула ей под юбку и стала поглаживать ее бедра. Кассандра не ожидала такого напора, однако же полностью контролировала себя. «Почему бы нет»? — подумала она. Ей уже больше двадцати пяти, и она собирается замуж за Уолтера Хэммонда. Почему бы ей не приобрести кое-какой опыт? Разве не нужно, прежде чем броситься в воду, хотя бы попробовать ее на ощупь? Кроме того, она много лет ждала Говарда Хьюза и теперь имела право узнать, что значит иметь любовника с такой репутацией, как у него, тем более, что морально она никак себя не компрометировала и не давала повода Говарду думать, что он якобы соблазнил ее.

Кассандра упала на диван, как будто лишь под нажимом его тела. Она не произнесла ни звука, но на ее лице появилось выражение полного ужаса, затем покорности, но покорности судьбе. Потом она застонала, однако так, что Говарду, который в этот момент стягивал с нее платье, было трудно определить, стонала ли она от страсти или от страха. Но он уже не мог остановиться, чтобы выяснить это и, пробиваясь в ее мягкое лоно, был вознагражден тем, что наконец выяснил, что символ ее девственности оказывал некоторое сопротивление. Он проник в нее и изо всех сил старался не кончить раньше времени, все еще не понимая, как она отнеслась к его бурному порыву. Затем он почувствовал, как ее длинные ногти впиваются в его спину, и застонал от боли и удовольствия, не задумываясь над тем, является ли это действие сопротивлением или же выражением страсти. Его рот нащупал ее губы, и он ощутил, как ее зубы впиваются в его губу, затем она вздрогнула и выдохнула, и тогда он позволил себе кончить, абсолютно убежденный, что все-таки она хотела этого.

Но, когда он, наслаждаясь своим изнеможением, еще находился в ней, его и в буквальном, и в переносном смысле ошеломил удар по голове, нанесенный настольной лампой.

— Зачем ты сделала это, Кассандра? — обескураженно воскликнул он. — Ты что, совсем сбрендила?

— Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне! И тем более после того, как ты таким варварским способом воспользовался моим хорошим к тебе отношением! — И она зарыдала.

Говард первый раз в жизни видел, как она плачет. Кассандра Блэкстоун никогда не плакала! Ее слезы смутили его. Так все же что это было — насилие или совращение? Или же, в конечном итоге, это произошло по взаимному желанию? Он так этого и не понял, и это ужасно злило его. На всякий случай он попытался извиниться, хотя это было для него непросто.

О Боже! Извиняться перед ней за то, что он овладел ею? Это что-то совершенно невероятное… И хуже всего, что и сам акт, и вся эта охота за Говардом не принесли удовлетворения. Ну что ж, ей некого винить, кроме самой себя. Она была просто дурой. В конце концов, Говард был техасцем, а не калифорнийцем.


Через две недели после свадьбы Кассандра обнаружила, что беременна. Она была озадачена. Нужно ли рожать ребенка, если она сомневается в отцовстве? Ведь это значило, что она всегда будет чувствовать себя обманщицей, и эта перспектива совершенно ей не улыбалась. А какой у нее есть выход из этой ситуации? Сделать аборт? Ее религиозные принципы восставали против этого богопротивного дела. И кроме того, ей не хотелось доверяться той низкой и темной личности, которая согласилась бы выполнить эту операцию. Однако, если бы она все же решилась на это, то не остановилась бы ни перед чем. Надо делать то, что необходимо, и лишь идиоты тянут время или сомневаются.

С другой стороны, если она родит этого ребенка, то как быть с двумя возможными отцами? Заподозрит ли Уолтер, что ребенок может быть не его? Нет. Никогда. Уолтер из тех, кого легко провести, кроме того он боготворит ее. Он никогда бы не посмел усомниться в ней. С Говардом дело обстоит сложнее. Это человек-загадка, его мозг — сплошной лабиринт непонятных мыслей и представлений, он иногда совершенно непредсказуем. Придет ли ему в голову, что ребенок может быть его? Он ужасный собственник. Он вполне способен поднять шум, устроить скандал, опозорить ее имя, но в состоянии ли он по-настоящему погубить ее? Она всегда может отразить его нападки, объявив его безумным ревнивцем, и многие этому поверят. Кроме того, она сомневалась, что Говард действительно решится на публичный скандал, в результате которого сам может стать посмешищем.

В конечном итоге Кассандра решила оставить ребенка. Ей был нужен наследник. И кто мог дать гарантию, что она забеременеет во второй раз?


Кассандра каждый день всматривалась в дочь, которую родила, однако так и не смогла прийти к определенному заключению. Малышка была довольно хорошенькой, у нее были такие же, как у матери, голубые глаза, светлая кожа и волосы, но Кассандре казалось, что лицо ее чуть простовато. Например, нос чуть толще, чем у нее, и немного короче, почти курносый. Это нос Уолтера. Но ее глаза, более темного оттенка, чем у нее, почти васильковые, имели такой же разрез, как у Говарда. Рот небольшой, однако губы — пухлые, почти негритянские — это уже от ее собственной матери. На фотографиях матери она тоже видела эти слишком пухлые губы. Волосы были более золотистыми, чем ее, но это был цвет волос отца Эрла. Ладно, будь, что будет. Надо понаблюдать, как станет развиваться девочка, чтобы убедиться, в кого она пойдет — в Уолтера или Говарда. Будет ли она так же честолюбива, как Говард, удачлива, но своенравна и самовлюбленна? Или же станет такой же книжницей, как Уолтер, спокойной, мягкой и уступчивой? Сможет ли она поддаться воспитанию, нацеленному на формирование истинной наследницы Блэкстоунов?


«Хорошая»… Нет, она не сможет раскрыть своим подругам то содержание, которое вкладывала в это понятие ее мать, хотя сама уже с раннего детства стала узнавать различные его грани. Например, хорошая девочка не делала ничего дурного… никогда. Она всегда слушалась маму, но совершенно необязательно была хорошенькой. Ей часто говорили, что она просто красотка, однако она научилась воспринимать эти слова равнодушно. Красивые не могли быть хорошими.

* * *

В день безвременной смерти Уолтера Хэммонда шестилетняя Кэсси, в черном бархатном траурном платьице, сидела рядом с матерью на диване в желтой гостиной, где Кассандра принимала посетителей, пришедших выразить свое соболезнование.

— По крайней мере у вас осталась Кэсси, — утешали они вдову. — Такая милая хорошенькая девочка, такая красавица.

— Многое из того, что красиво в этой жизни, совершенно бесполезно. Возьмите, например, розу. Да, она действительно прекрасна, если смотреть на нее и вдыхать ее аромат. Но какая от нее польза? Я надеюсь, что, когда Кэсси вырастет, от нее будет больше проку, чем от прекрасного, но бесполезного цветка.

Уолтер был несомненно хорош собой, думала Кассандра. Но какая была от него польза, кроме того, что он выполнял обязанности хранителя музея Блэкстоун? Она пыталась сделать из него настоящего мужчину, однако вместо того чтобы отвечать на ее вызовы, он совсем сникал. Уже в тысячный раз она внимательно посмотрела на дочь. Интересно, она дочь Уолтера? Красивая, но бесхребетная? Или же дочь Говарда? Вырастет ли она такой же упрямой и своевольной? Только время покажет. А пока она производит впечатление серьезного и вдумчивого ребенка. Тихая, углубленная в себя девочка.