Через несколько дней Пити уже выписывался из больницы. Сьюэллен позвонила мне и сказала, что сразу же везет его в реабилитационный центр в Остине, в Техасе.

— Почему в Техас, Сьюэллен? Тебе тогда придется забрать его из школы. Почему бы не найти ему какое-нибудь место здесь? После того, как он закончит учебу?

— Нет. Как я сказала Говарду, его необходимо забрать из прежнего окружения, чтобы он пришел в себя.

— И что на это сказал Говард?

— Сейчас он ничего не говорит. По крайней мере мне. Мы не разговариваем. Говард сказал, что если я так сделаю, то он мне никогда этого не простит.

Я охнула.

— И ты все равно пойдешь на это?

Голос ее прозвучал спокойно и решительно.

— Я должна. Это необходимо.

Нет, Сьюэллен, нет. Только не за счет своего брака.

— Сьюэллен, тебе необходимо изменить свое решение!

Не позволяй своему браку стать еще одним разбившимся кораблем, выброшенным на пески тихоокеанского побережья. Только не твой брак, Сьюэллен… Умоляю тебя!

— Мне необходимо сделать то, что надо.

Я знала, что мне не удастся отговорить Сьюэллен. Я знала только одного человека, которому это бы удалось — волшебник с устами из золота. Но я не могла его ни о чем просить, даже ради Сьюэллен и Говарда.

89

— На выходные мы едем в Малибу, — сказала я Гэвину по телефону. — Мы все, и Сьюэллен с Говардом тоже, и их дочь. У Сьюэллен с Говардом проблемы, связанные с сыном. Мне бы хотелось, чтобы ты тоже поехал.

— Нет, я не могу!

— Нет, поедешь, — настаивала я. Если мне не удастся добиться помощи первоклассного специалиста по уговорам, то придется удовлетвориться кем-либо похуже.

— Я не желаю, чтобы меня ставили в подобное положение. Одно дело — роман с замужней женщиной. Но другое — общение на светском уровне с ее мужем. Что ты хочешь? Швырнуть меня в лицо своему мужу?

— Не говори глупостей. Я уже сказала Тодду, что ты будешь. Что я пригласила тебя поговорить с Сьюэллен…

— Я тебе не верю. Ты просто хочешь утереть ему нос… мною.

— Не говори глупостей, — повторяла я. — Если ты будешь присутствовать как наш общий гость, то никто ничего не заподозрит. Никому и в голову не придет, что я могу пригласить в дом своего любовника. Ты обязательно должен поехать. Мне нужно, чтобы ты мне помог с Сьюэллен. Ты не можешь отказать мне — я никогда не прощу, если ты мне откажешь в своей помощи.

Я его не очень-то убедила, однако в конце концов он согласился приехать.

И я была с ним совершенно искренней. Разве я пригласила его не исключительно из-за Сьюэллен? Или же я действительно, как выразился Гэвин, просто хотела утереть им нос Тодду? Я и сама не была в этом уверена.


Обе наши семьи отправились на побережье в пятницу вечером. Говард и Сьюэллен почти не разговаривали. Между ними стоял Пити, хотя физически он не присутствовал.

Гэвин приехал в субботу утром. Тодд выслушал доклад привратника.

— Приехал твой врач, — бесстрастным голосом сообщил он. — Я пошел играть с детьми в волейбол.

— Может, подождешь пару минут, чтобы поздороваться с ним? — с вызовом спросила я.

— Ребята там уже скачут у сетки. Он же не уедет до обеда? — спросил он, вопросительно глядя на меня своими зеленовато-карими глазами. — А может ты просто приведешь его на пляж, после того, как устроишь?

— Он приехал, чтобы поговорить с Сьюэллен, — сухо напомнила я. — Она с Говардом тоже будет играть в волейбол?

— Не думаю. Говард делает обычную пробежку, а Сьюэллен никогда ни во что не играет.

— Как видишь, — сказала я Гэвину, — здесь у нас совсем просто. Такая скромная дачка.

— Лично мне все здесь кажется очень шикарным, — заключил он с некоторой издевкой, оглядывая белую гостиную, пузатые диваны и пол, выложенный настоящей испанской плиткой. Он вышел во внутренний дворик, в центре которого был зеленый островок с тропическими растениями, статуей и фонтаном, затем вернулся в гостиную, подошел к стеклянной стенке, выходившей на террасу, которая в свою очередь смотрела на пляж и на море. — Лично я бы назвал это дачей-люкс.

Я пожала плечами:

— Мы здесь редко бываем. Иногда в выходные дни.

Мы вышли на террасу. С океана дул сильный ветер, но солнце было жарким. В течение нескольких секунд он смотрел, как играют в волейбол — Тодд энергично двигался по площадке, бросая ребятам веселые команды, подбадривая их. Он был жилист, но мускулист, подтянут. Его тело покрывал ровный загар. Мною овладело удовлетворение от того, что он не был толстым и обрюзгшим, что мне не было стыдно перед Гэвином за его фигуру. Я понимала, что в данных обстоятельствах мои чувства выглядят более чем глупо.

Тодд играл в команде с Микки и Мэтти против Меган, Митча и Бекки, а Сьюэллен в это время сидела в некотором отдалении у самого края воды, глядя вдаль и опустив ноги в воду.

— Мне кажется, сегодня не очень удачный день для серфинга, — заметила я.

Гэвин засмеялся.

— Я не занимаюсь серфингом.

— А почему? Ведь ты же калифорниец? Золотистый, калифорнийский туземец?

— Я вырос в восточной части Калифорнии. Мы редко выезжали к океану.

— Из-за этого ты чувствуешь себя несчастным?

— Не помню, чтобы когда-нибудь испытывал нечто подобное. Это Сьюэллен сидит вон там? У самой воды?

— Да.

— Как дела у ее сына? Ты мне никогда не рассказывала.

— Лучше, чем у самой Сьюэллен, надеюсь. И еще Говарда. Это все так глупо. Они с Говардом были последней образцовой парой здесь, в Голливуде. И теперь эта история с Пити разводит их в разные стороны. Я говорила тебе, что Сьюэллен собирается держать его в наркологическом санатории в течение довольно длительного срока, а Говард хочет, чтобы он был дома. Он говорит, что верит Пити, что это все было лишь один раз, вообще впервые. Но Сьюэллен ведет себя просто как фельдфебель. Обычно она всегда старается угодить Говарду, но сейчас она тверда как кремень. Не желает уступить ни на дюйм. Они почти не разговаривают. Вчера вечером было просто ужасно. Мы все сели играть в карты, но Сьюэллен с Говардом сидели мрачные, а когда Говард налил себе вторую порцию виски, Сьюэллен накинулась на него, будто он был безнадежным пьяницей.

— Все это ужасно весело, — заключил Гэвин, когда мы опять вернулись в дом. — Вы именно это называете «повеселиться в Малибу»?

— Знаешь, мне это все совсем не кажется смешным, если учесть…

— Послушай, — слегка виновато произнес он, — эта ссора ненадолго. Вот сама увидишь, денька через два Сьюэллен с Говардом будут опять ворковать друг с другом.

— Мне это не кажется заключением профессионала, — заявила я с некоторым вызовом, чувствуя, что напрашиваюсь на ссору. — А что ты можешь посоветовать Говарду и Сьюэллен как профессионал? Я ведь тебя пригласила именно для этого. Чтобы ты помог как специалист.

Теперь уже он начал злиться.

— Что ты злишься? Это из-за того, что сама не знаешь, зачем меня сюда позвала? Может, вовсе и не из-за Сьюэллен с Говардом? Может, лишь для того, чтобы создать здесь новую ситуацию. Ты. Я. Тодд. Все мы будем смотреть друг на друга и думать, что у каждого на уме. Некоторые так и поступают — создают ситуации.

— Не говорю глупостей. Неужели ты думаешь, что я буду устраивать здесь спектакли, когда кругом бегают мои дети? Дети для меня гораздо важнее всех этих игр!

— Важнее ли они твоего отношения к Тодду?

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать?

— А как насчет меня? Каково мое место? Уж конечно, после детей. Но перед играми? А к Тодду? После игр?

— Прекрати свои идиотские допросы! Я же сказала тебе, что не хочу, чтобы ты работал со мной. Я хочу, чтобы ты поработал с Сьюэллен. Я хочу, чтобы ты ее убедил, что то, что совершил Пити, еще на конец света. Свет еще не померк из-за того, что ее сын выпил и нанюхался какой-то дряни. И меньше всего на свете ей нужно сейчас вбивать этот клин между собой и Говардом. Я хочу, чтобы ты внушил ей, что нужно забрать Пити домой.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу ей этого внушить. Я могу просто с ней поговорить. Постараться заставить ее понять, что она делает и почему. Я просто не могу ей что-либо внушать…

— Но почему? Почему вы, врачи, лишь сидите на своих жирных задах и годами позволяете людям рассказывать вам о своих проблемах, не пытаясь даже подсказать им, как быть? Сделай хоть один активный шаг!

— Ты просто расстроена, Баффи. Но мне кажется, что ты сама хорошо понимаешь, что именно тебя расстроило. Частично, как я думаю, то, что тебе тяжело видеть, как рушится спокойная и счастливая жизнь твоей сестры. Это было для тебя чем-то стабильным, что поддерживало тебя перед лицом собственного разрушающегося брака.

— Как ты смеешь говорить мне это?

— Разве это не так?

— Почему ты решил, что мой брак разрушается?

Он рассмеялся коротко, невесело, снисходительно.

— Разве не из-за этого в твоей жизни появился я?

— Половина Голливуда имеет связи на стороне, и это не разрушает те браки. Это совершенно ничего не значит.

— Звучит очень цинично. — Он обхватил мое лицо руками. — И это не твои слова. К тебе это не имеет отношения. Ты не станешь заводить интрижку просто так. Ты можешь себе это внушить, но это не так. Именно поэтому я и держусь… Пока.

Неожиданно я почувствовала, что вот-вот заплачу, и отвернулась.

— Ну что ты в действительности обо мне можешь знать? Пусть мы и любовники, но совершенно не знаем друг друга.

— У меня нет такого чувства, — прошептал он. И прижал меня к себе, и в жесте этом было не желание, а любовь и нежность. Он обнял меня. Крепко-крепко.