– Тем, что не только самоназначился потребителем, но еще и слишком часто напоминал, что я должна радоваться, что у меня такой почетный потребитель.

– В этом месте должна быть ремарка: чешет репу, удаляется, бормоча о крушении идеалов… – пытался пошутить он, подавая Елене пальто.

На улице было холодно. Прошли по новому мосту почти молча.

– Красивый мост. Здесь надо будет ночью снимать бандитские разборки… С битьем стекол. Нет, с битьем дорого… – прикинул Зябликов.

Елена промолчала. Двинулись к Садовому кольцу.

– Да, у меня к тебе сугубо деловой разговор.

– Давай… – Она чувствовала себя, как на плохом спектакле, когда неудобно выйти, потому что придется поднимать целый ряд зрителей, и придется досмотреть, хотя уже сейчас, из экономии времени, полезно выключиться и думать про свое.

– Скажу тебе как юридическое лицо юридическому лицу: тут у меня друзья партию создают. Платят большую цену за хорошую статью, среднюю – за обычную, – таинственным голосом сообщил Зябликов; мол, теперь поняла, какой я важный для тебя человек?

– И что? – Было лень объяснять все по новой этому необучаемому.

– Хочешь сказать, что тебе это неинтересно?

– Неинтересно. – Она поддела кончиком сапога кусок льда и начала его гнать перед собой по дорожке вдоль набережной.

– Они мне за это бабки на фильм обещали.

– Я понимаю, что не просто так.

– Тебе что-то не нравится?

– Таких сильных эмоций к твоему тексту я не испытываю… Хотя забавно – на бабе, с которой спишь, деньги зарабатываешь…

– Да, но это нормальный западный вариант. Что ты из себя целку корчишь? Это нормально.

– А если я тебя попрошу машину помыть?

– Смотря за сколько.

– За штуку баксов.

– Легко.

– Не верю.

– Клянусь здоровьем детей и родителей.

– О, как…

– Да ты просто совковая баба, у тебя мозги в мелкий цветочек. Весь цивилизованный мир так живет! Да перестань ты пинать этот лед.

– Зябликов, лично я готова бороться за счастье умереть нецивилизованной, – захохотала она.

– Ты просто неудовлетворенная баба.

– Наверное. Помнишь, у Стругацких «Понедельник начинается в субботу», там был искусственно выведен «человек, удовлетворенный полностью»… – Тоска просто перехватила ее горло: ах, Зябликов, а как хорошо все начиналось!

Молча вышли к Садовому кольцу. Да и о чем было говорить? Она же знала про себя, что восстановиться в ее глазах Зябликов больше не сможет. А он, просто как Алиса, откусившая пирожка, стал уменьшаться, уменьшаться, превратился в точку и запищал оттуда тоненьким голоском:

– Я ж не только себе, я хочу, чтоб у тебя в кошельке миллионилось!

Но шум Садового кольца заглушил его голос, и он утонул вместе со своим владельцем. Елена пошла быстрей, она даже не заметила, как Зябликов отстал. Ей стало хорошо. Она напитывалась ритмом и звуком города, важной частичкой которого ощущала себя. Она шла и напевала откуда-то из юности вынырнувшие строчки Городницкого: «Сорок лет вожу народ я по пустыне, чтоб погибли все, родившиеся в рабстве…»

Очнулась только у «Маяковки», смеркалось. Идти на работу уже не было смысла, планов на вечер не было, мыслей про это тоже.

Набрала Катин мобильный:

– Ты как себя чувствуешь?

– Довольно странно, – ответила та непонятным голосом.

– Ты где? – заволновалась Елена.

– А ты?

– Я на «Маяковке». С тобой все в порядке?

– Смотря что под этим подразумевать. Ты со своим козлом?

– Нет, я его уже послала.

– Можешь подъехать к Парку культуры прямо сейчас? Я стою у киосков с цветами. Не боись, со здоровьем нормально, тут круче замес.

Елена остановила такси и через десять минут уже выпрыгнула из него прямо напротив Кати.

– Кать, ты чего? У тебя фейс какой-то зашуганный!

– Пошли кофе попьем. Тут кофейня маленькая… – многозначительно предложила она.

– Ты меня за этим звала? – удивилась Елена.

– Вот что, моя коханая, я тебе все по порядку расскажу, может, мне полегчает… Помнишь, ты говорила, что, как новостница, я должна знать, что в жизни если что-то случается, то всегда очень быстро.

– Ты за время моего отсутствия банк ограбила или школьника соблазнила?

– Хуже… Смотри, дело было так. Вышла я с работы, доехала до своей станции метро, а там на улице тетка грецкие орехи продает. Летом в Молдавии в саду и огороде пашет, а зимой у метро продает. Я у нее который год покупаю. – Катя часто дышала и оглядывалась, словно за ней гонятся. – Вижу, руки у нее – как корни дуба. Очень мне ее жалко стало, а потом вдруг на свои посмотрела – а они такие же. Лен, ты подумай, перемытая моими руками посуда может обернуть земной шар по экватору. И вдруг я как зареву…

– Ты? – Елена не верила своим глазам.

– Я! А тетка испугалась, спрашивает: «Умер у тебя кто?» А я говорю: «Иллюзии!» А сама реву как белуга… А она говорит: «Люся? Так ты поплачь, поплачь, тебе легше станет…» А я ж Илья Муромец, ты ж меня знаешь – тридцать лет на печи, а потом все вдребезги. Оставила я ее с орехами, доехала до магазина на Комсомольском и оплатила себе посудомоечную машину…

– Ух ты! Там же дорого! Надо было на Горбушке! – зачем-то сказала Елена.

– Да хватит мне уже по рынкам бегать, искать, что подешевле. Пусть молодые бегают! – неожиданно выкрикнула Катя. – Кредитка у меня с собой была. Я на ней собирала старшей дочке на новую шубу, сыну на новый компьютер… Пока платила, думала, от разрыва сердца помру. Как теперь домой пойду – не знаю. А все ты… это от тебя зараза пошла. Я читала исследования, что бабы – такие чуткие организмы, что у них в монастырях, в студенческих общежитиях, ну, там, где они на одной эмоциональной волне живут, даже месячные начинаются одновременно… короче, очень опасно иметь разводящуюся подругу.

– Конечно, опасно, но теперь тебе терять нечего, я тут классную парикмахерскую знаю. Пошли сострижем твой хвост без пола, возраста и жизненных притязаний, – мягко предложила Елена и обрадовалась на загоревшийся в Катиных глазах азартный огонек.

– Ну, раз пошла такая пьянка – режь последний огурец… – неожиданно спокойно ответила Катя.

Что было потом, Елена толком не помнила. Кажется, сначала умоляли очередь пропустить Катю вперед, потому что боялись, что та передумает. Для этого Елене пришлось держать нобелевскую речь о женской жизни с приведением густых примеров из своей и Катиной. Катю, конечно, пропустили. Пока молоденькая парикмахерша делала ее напоминающей женщину, Елена сбегала в магазин, купила бутылку мартини, коробку конфет, одноразовые стаканы и напоила всю очередь. Когда уходили, женщины строго наказывали резко похорошевшей Кате, как жить дальше, а самая впечатлительная бросилась ей на шею целоваться, утирая слезы умиления…

Катя чувствовала себя, как человек, которого целиком на долгие годы заковали в гипс, и вдруг гипс сняли. Хотя ликвидированный хвост весил граммов сто, ее почему-то заносило и пошатывало на обледеневшей дороге. Доехали до клуба «Петрович», пили водку и обсуждали там новую жизнь до рассвета. Пришли к обнадеживающему выводу, что раньше каждая из них была одинока, а теперь стала свободна. И это не то что разные, а просто противоположные вещи. Совершенно непонятно как, когда и на чем Елена добралась до дома, сумела открыть дверь ключом, как разделась и легла.

Ей снилось, что она сидит в редакции за компьютером, поднимает голову и видит, что над головой нет крыши. А над пестрым пространством земной суши висит миллиард интернетных радуг, по которым люди посылают друг другу слова и поцелуи.

И кто-то ей посылает по «аське» сообщение, а в нем написано: «Будущее – это обезвреженное настоящее!»

И она думает, кто это ей пишет? И пытается открыть его имя, но там какая-то ошибка в программе.

Проснулась, села в постели. Подумала, что, пожалуй, обезвредила себя от страхов и комплексов должной всем мамашки… А главное, что изменила в себе после разрыва с Каравановым то, что перестала хотеть полуразрушенного мужчину. Раньше у нее на таких по-прорабски чесались руки: «Это именно то, что мне нужно. Здесь подмажу, здесь подстрою, тут плечом поддержу, чтоб не обвалилось!»

Еще поняла, что это русское нутряное «плохонький, да мой», когда баба как на мед бежит на мужской сэконд-хенд, связано не с ее вселенской добротой, а с ее сумасшедшим неуважением к самой себе, заложенным родителями с детства под видом заботы, которое, если б не развод с Каравановым, она легко передала бы по эстафете дочери, что уже было видно по первому Лидиному браку.

– Среди кого я искала все это время? – спросила она себя, – Среди мужиков, недостойных меня… А где другие? Их нет… Или я их не вижу?..

Она огорчилась и решила спать дальше, в надежде, что все это просто был плохой сон, а сейчас приснится хороший…

Огорчилась, потому что не знала, что теперь от нее пошло другое излучение и достойные распознают ее именно по этому сигналу. Она не предполагала, что любовь настигнет ее совсем скоро… когда она… впрочем, какая разница, что она будет делать в этот момент. Потому что дальше все обвалится, как снежная лавина, и остальное станет скучно, бессмысленно и бесполезно. Кровь ее наполнится любовью, как кислородом, и она станет легкой и немного пьяной.

И этот человек скажет ей:

– Ты не там ищешь себя. Ты общаешься с политиками, звездами, авторитетными людьми, чтобы быть поближе к оси мира. А ось мира проходит не там. Она проходит через наши с тобой отношения. Потому что мы нужны друг другу…

И ей покажется, что вся предыдущая жизнь была только разминкой, настройкой инструментов…

И, когда Катя будет недоверчиво спрашивать: «Ты готова подтвердить, что это счастье?» – Елена будет отвечать:

– Счастье… это даже не то слово…

31.03.03