— Около половины третьего. У меня была назначена встреча. Я просто… На улице дождь, — выпалила она, ненавидя себя. — Я не привыкла ездить в час пик. И вообще не привыкла водить машину. Поэтому немного нервничаю за рулем.

Филипп слушал ее лепет, вскинув брови. Щеки ее пылают, но вряд ли от холода, решил он. Голос срывается, дрожит. Гм, интересно. Это что-то новенькое. И, похоже, она не знает, куда деть руки.

Плащ защитил от дождя строгий аспидносерый костюм, зато туфли промокли насквозь, в волосах блестели капли.

— Ну что ты так разволновалась? — Он принялся растирать ее руки. — Успокойся.

— Мне следовало позвонить, — уже в третий раз повторила она. — С моей стороны это непростительная бестактность, бесцеремонность…

— Вовсе нет. Просто ты чуть рисковала. Если бы пришла на двадцать минут раньше, могла бы не застать меня дома. Я только что вернулся с работы. — Он притянул ее к себе. — Сибилл, расслабься.

— Хорошо. — Она закрыла глаза.

Филипп с усмешкой наблюдал, как она медленно вдыхает и выдыхает.

— И что, эти упражнения на дыхание действительно помогают? — спросил он.

— Исследования показывают, что прилив кислорода и внутренняя сосредоточенность снижают стресс, — с едва заметным раздражением в голосе ответила Сибилл.

— Не сомневаюсь. Правда, я тоже проводил кое-какие исследования. Давай испытаем мой способ. — Он тронул губами ее губы, потерся о них, ласково, но настойчиво. Они смягчились, потеплели, раскрылись. Языком он теребил ее язык. Она вздохнула. — Да, на мой взгляд, отличный способ, — тихо пророкотал он. — Отлично помогает. А ты как считаешь?

— Установлено, что оральная стимуляция тоже весьма действенное средство от стресса.

Он хмыкнул.

— Пожалуй, ты так скоро сведешь меня с ума. Налить вина?

Сибилл не стала допытываться, что он имел в виду под выражением «сведешь меня с ума».

— Не откажусь. Хотя, наверное, зря. Я ведь за рулем.

Не сегодня вечером, подумал Филипп, но лишь улыбнулся в ответ.

— Присаживайся. Я мигом.

Он исчез в другой комнате, а Сибилл вновь сосредоточилась на дыхательных упражнениях. Наконец волнение немного улеглось, и она принялась осматривать квартиру.

Центральное место в гостиной занимал уголок для беседы. В середине стоял квадратный журнальный столик с большим парусником из венецианского стекла. В двух медных подсвечниках белели толстые свечи.

В дальнем конце комнаты она увидела небольшой бар и два табурета с черными кожаными сиденьями, а за ним — плакат, рекламирующий бургундское вино. На нем был запечатлен улыбающийся французский кавалерист, сидящий на бочонке с бокалом и трубкой в руках.

Белые стены украшали произведения искусства. Над круглым стеклянным столом с витыми ножками висела гравюра в рамке — реклама шампанского «Татенж» с изображением элегантной женщины — конечно же это сама Грейс Келли! — в роскошном черном вечернем платье, выглядывающей из-за хрустальной флейты с пузырящейся жидкостью. На другой стене она заметила гравюру Хоана Миро и изящную репродукцию Альфонса Мухи «Осень».

Лампы в стиле «ар деко», на полу — пушистый светло-серый ковер, широкое незанавешенное мокрое от дождя окно.

Сибилл решила, что эклектичная гостиная оформлена со вкусом, свойственным энергичному умному мужчине, умеющему совмещать несовместимое.

Она любовалась коричневой кожаной скамеечкой для ног в форме поросенка, когда в комнату вернулся Филипп с двумя бокалами в руках.

— Симпатичный поросенок.

— Мне он тоже понравился. У тебя, наверное, был интересный день. Рассказала бы.

— Я даже не спросила, может, у тебя какие-то планы на вечер. — Она отметила, что Филипп одет в джинсы с мягкой черной толстовкой, но без обуви на ногах. Однако это отнюдь не означает…

— Теперь есть. — Он взял ее за руку и подвел к дивану. — Ты сегодня встречалась с адвокатом.

— Ты знал?

— Мы с ним приятели. Он держит меня в курсе событий. — Филипп был глубоко разочарован тем, что она не сообщила ему о своей поездке в Балтимор. — Как прошла встреча?

— Думаю, нормально. По его мнению, опекунство вам обеспечено. Правда, мама отказалась подтвердить мое заявление.

— Она сердится на тебя?

Сибилл глотнула вина.

— Да, сердится и, без сомнения, очень сожалеет, что по глупости рассказала историю своих отношений с твоим отцом.

Он взял ее ладонь.

— Я понимаю, тебе сейчас тяжело.

Сибилл взглянула на их переплетенные пальцы. Как непринужденны, естественны его прикосновения, рассеянно подумала она. Будто ничего проще в мире не бывает.

— Я не ребенок. А этот маленький инцидент, который произвел сенсацию в Сент-Кристофере, вряд ли долетит через Атлантику до Парижа, так что она скоро оправится от потрясения.

— А ты?

— Жизнь продолжается. Как только формальности будут улажены, Глория перестанет беспокоить тебя и твою семью. И Сета. Для себя она, полагаю, так и будет искать неприятностей, но здесь уж я поделать ничего не могу. Да и не хочу.

Равнодушие, думал Филипп, или просто защитная реакция?

— Но даже после того, как все формальности будут утрясены, Сет останется твоим племянником. Никто из нас не запретит тебе видеться и общаться с ним.

— Я ему чужая, — без всякой интонации в голосе констатировала она. — У него теперь, слава Богу, другая жизнь, и своим вмешательством я буду только напоминать ему о кошмарном прошлом. Просто чудо, что жестокость Глории не оставила в его душе более глубоких шрамов. Своим нынешним благополучием он обязан твоему отцу, тебе, твоей семье. Мне он не верит, Филипп. И у него нет на то оснований.

— Доверие нужно заслужить. Ты должна к этому стремиться.

Сибилл встала, подошла к темному окну и устремила взгляд на огни города, расплывающиеся в струях дождя.

— Когда ты перебрался в дом Рея и Стеллы, когда они помогали тебе изменить жизнь, изменить себя, ты стремился поддерживать связь с матерью и со своими приятелями в Балтиморе?

— Моя мать подрабатывала проституцией. Она ненавидела меня. Мои приятели торговали наркотиками и занимались воровством. С ними у меня не было ничего общего, как, впрочем, и у них со мной.

— И тем не менее. — Она повернулась к нему лицом. — Моя позиция тебе ясна.

— Ясна, но я с ней не согласен.

— Думаю, Сет согласится.

Филипп отставил свой бокал и поднялся с дивана.

— Он хочет видеть тебя на своем дне рождения в пятницу.

— Это ты хочешь меня там видеть, — поправила его Сибилл. — И я очень признательна, что ты добился на то разрешения Сета.

— Сибилл…

— И раз уж мы заговорили о дне рождения, — быстро перебила она его, — я нашла художественный салон, о котором ты упоминал. — Она жестом показала на пакеты у двери.

— Это? — Филипп в изумлении уставился на ее покупки. — Все это?

Сибилл неосознанно поднесла ко рту руку и стала грызть ноготь.

— Много, да? Я так и знала. Увлеклась. Можно часть оставить себе. Правда, я теперь редко рисую. Все как-то времени нет.

Филипп подошел к пакетам, заглянул внутрь.

— Все это? — Он выпрямился и, расхохотавшись, покачал головой. — Он будет в восторге. С ума сойдет.

— Мне не хотелось бы, чтобы он воспринял это как взятку, будто я пытаюсь купить его привязанность. Сама не знаю, что на меня нашло. Просто когда начала выбирать, уже не могла остановиться.

— Я на твоем месте перестал бы искать оправдания добрым порывам своей души. — Он ласково дернул ее за руку. — И прекрати грызть ногти.

— Я не грызу ногти. Я никогда… — Оскорбленная, она глянула на свою руку и увидела обгрызенный ноготь большого пальца. — О Боже, правда. С пятнадцати лет такого со мной не было. Где моя пилочка?

Она схватила сумку и вытащила маникюрный набор. Филипп шагнул к ней.

— Ты была нервным ребенком?

— Что?

— Грызла ногти?

— Дурная привычка, только и всего. — Она принялась выравнивать ноготь.

— Вы хотели сказать, нервная привычка; не так ли, доктор Гриффин?

— Возможно. Но я с этим справилась.

— Не совсем. Грызешь ногти, — начал перечислять он, придвигаясь к ней ближе. — Страдаешь мигренями.

— Только иногда.

— Питаешься нерегулярно, — продолжал он. — И не говори, будто ты ужинала сегодня. Не поверю. По-моему, твои упражнения на дыхание не очень-то способствуют избавлению от стресса. Давай лучше опять испытаем мой способ.

— Мне нужно идти. — Он привлек ее к себе. — Пока не поздно.

— Уже поздно. — Он тронул губами ее губы, раз, другой. — Тебе придется остаться. На улице темно, холодно, льет дождь, — тихо говорил он, пощипывая ее губы. — А ты плохо водишь машину.

— Просто у меня… — Пилочка выпала из ее рук. — Нет опыта.

— Я хочу отнести тебя в постель. В мою постель. — Следующий поцелуй был глубже, продолжительнее. — Хочу снять с тебя твой костюм, предмет за предметом, и посмотреть, что под ним.

— Не знаю, как у тебя так получается. — Ее дыхание участилось, тело размякло. — У меня все мысли разбегаются от твоих прикосновений.

— А мне нравится их разгонять. — Он просунул ладони под ее элегантный пиджак. — Нравится приводить тебя в замешательство и в трепет. Когда ты дрожишь, мне хочется вытворять с тобой самые разные вещи.

Ее уже бросало то в жар, то в холод.

— Какие… вещи?

Филипп глухо хмыкнул, прижимаясь губами к ее шее.

— Сейчас покажу. — Он подхватил ее на руки и понес в спальню.

— Это не в моих правилах. — Откинув назад волосы, она смотрела ему в лицо.

— Что не в твоих правилах?

— Я обычно не прихожу домой к мужчине, не позволяю, чтобы он нес меня в свою постель. Это не в моих правилах.