Спать она не собиралась.

Сначала долго стояла под горячим душем, потом завернулась в халат, намереваясь поработать немного за компьютером. Уговаривала себя собраться с духом и позвонить матери, выразить свое мнение и потребовать от нее письменного подтверждения своему заявлению, заверенному у нотариуса.

Благие намерения остались намерениями. Она упала на кровать лицом вниз, закрыла глаза и провалилась в сон.

Разбудил ее стук в дверь. С трудом соображая, она неуклюже поднялась с постели, нащупала выключатель, пошатываясь прошлепала через комнату к двери, глянула в глазок — хорошо, хоть ума хватило! — тяжело вздохнула, досадуя на себя, и повернула замок.

Смерив взглядом фигурку в практичном махровом халате со спутанными волосами и заспанными глазами, Филипп улыбнулся.

— Я же говорил, чтобы ты не одевалась к ужину.

— Извини. Заснула. — Сибилл рассеянно провела рукой по волосам, злясь на свой неопрятный вид. Тем более что он стоял перед ней такой свежий, энергичный. И красивый.

— Если устала, давай перенесем ужин на другой раз.

— Нет, я… если опять лягу спать, непременно проснусь в три часа ночи. А я терпеть не могу гостиничные номера в три часа ночи. — Она отступила от двери, приглашая его войти. — Сейчас оденусь.

— Ради меня не стоит. — Свободной рукой он взял ее за затылок и, притянув к себе, поцеловал. — Я уже видел тебя обнаженной. И надо признать, это производит сильное впечатление.

Похоже, чувство собственного достоинства для нее по-прежнему в недосягаемости.

— Я не собираюсь утверждать, что это было ошибкой.

— Вот и хорошо. — Он поставил на маленький столик бутылку вина.

— Но, — продолжала Сибилл, как ей казалось, с восхитительным спокойствием, — мудрым такой поступок тоже не назовешь. Мы оба разумные люди.

— Говори за себя, док. Весь мой разум мгновенно улетучивается, едва я улавливаю твой запах. Ну-ка, чем ты надушилась?

Он склонился к ней, принюхиваясь. Она отпрянула.

— Филипп.

— Сибилл. — Он хохотнул. — Как ты смотришь на то, если я попытаюсь проявить благовоспитанность и не стану тащить тебя в постель до тех пор, пока ты чуть-чуть не отойдешь ото сна?

— Я буду тебе очень признательна, — холодно отвечала она.

— И правильно сделаешь. Ты голодна?

— Что это у тебя за патологическая потребность постоянно кормить меня?

— Ты же у нас психоаналитик. Вот и разберись. — Он пожал плечами. — Я принес вино. Бокалы есть?

Конечно, можно было бы выразить свое недовольство раздраженным вздохом, но какой смысл? Поговорить с ним ей необходимо. Желательно подвести ровный фундамент под их отношения. Спросить у него совета. Возможно, с его помощью ей удастся убедить Сета не отказываться от ее дружбы.

Сибилл достала два приземистых стакана из толстого стекла, которые были в номере, и вскинула брови, услышав презрительное хмыканье Филиппа. Он усмехался чертовски сексуально.

— Твоя посуда — вопиющее оскорбление для такого роскошного вина, — сказал он, открывая бутылку штопором из нержавеющей стали, который принес с собой. — Но, если ничего другого нет, что ж, придется пить из этих.

— Я забыла привезти свой набор фирмы «Уотерфорд».

— В другой раз. — Он разлил ароматную жидкость соломенного цвета в стаканы и вручил один ей. — За начало, середину и окончание. За три стадии наших взаимоотношений.

— Расшифруй.

— Шарада разрешена, взаимодействие установлено, и мы только что стали любовниками. Я очень доволен всеми тремя аспектами наших весьма интересных отношений.

— Взаимодействие? — Сибилл сделала акцент на пункте, который смущал ее меньше остальных.

— Сет Куинн. При твоем содействии он скоро официально будет считаться законным членом нашей семьи.

Она уставилась в бокал с вином.

— Тебе очень важно, чтобы он носил вашу фамилию?

— Фамилию его деда, — поправил ее Филипп. — И это не столько важно для меня, сколько для самого Сета.

— Да, ты прав. Никогда не забуду его лицо, когда я сообщила ему о родстве. Он буквально весь светился благоговением. Должно быть, профессор Куинн был исключительный человек.

— Мои родители были особенные люди. Такой брак, как у них, большая редкость. Истинное партнерство, основанное на доверии, уважении, любви и страсти. Больно и тяжело было думать, что отец мог обманывать маму.

— Ты боялся, что он изменил твоей матери с Глорией, стал отцом ее ребенка. — Сибилл села. — Она поступила мерзко, опорочив его доброе имя.

— Еще более мерзко жить с сомнениями в душе, от которых я не мог избавиться. Меня пожирала обида на Сета. Неужели он сын моего отца? Настоящий сын, а не суррогат, как я сам? Хотя я знал, что это не так, — добавил он, усаживаясь рядом с ней. — В глубине души. Но это как раз одна из тех злых шуток человеческого сознания, что начинает будоражить разум и сердце в три часа ночи.

Хотя бы в одном она сняла тяжесть с его души, с удовлетворением отметила Сибилл. Но этого недостаточно.

— Я собираюсь попросить маму, чтобы она в письменной форме подтвердила мое заявление. Только не знаю, согласится ли она. В принципе, это маловероятно. Но я попрошу ее, попытаюсь уговорить.

— Вот это и есть взаимодействие. — Филипп взял ее ладонь и стал водить по ней носом, вынудив Сибилл внимательно взглянуть на него.

— У тебя ссадина на подбородке.

— Угу. — Он поморщился. — У Кэма до сих пор чертовски коварный удар слева.

— Он тебя ударил? — с нескрываемым ужасом в голосе воскликнула Сибилл.

Филипп расхохотался. Очевидно, в том мире, где вращается милая доктор Гриффин, не принято размахивать кулаками, подумал он.

— Я собирался ударить первым, но он меня опередил. Значит, за мной должок. Я хотел сразу отплатить, но Этан схватил меня за горло.

— О Боже. — Встревоженная, она вскочила на ноги. — Это из-за нас. Из-за того, что произошло сегодня на паруснике. Какую же глупость мы совершили! Я так и знала, что из-за этого у тебя возникнут неприятности с близкими.

— Да, — ровно произнес Филипп, — из-за нас. Но в результате мы нашли общий язык. Сибилл, мы с братьями колотим друг друга с тех самых пор, как стали братьями. Это семейная традиция Куиннов. Так же, как отцовский рецепт приготовления вафель.

Тревога не утихала, но вместе с тем ею овладевало замешательство. Кулаки и вафли? Она провела рукой по растрепанным волосам.

— Ты дерешься с ними по-настоящему?

— Конечно.

Пытаясь осмыслить столь небывалое варварство, она сдавила виски пальцами. Безрезультатно.

— Почему?

— Может, потому что они есть? — чуть подумав, предположил Филипп с улыбкой.

— И ваши родители позволяли вам так жестоко обращаться друг с другом?

— Моя мама по профессии педиатр. Она всегда залечивала наши ушибы. — Он наклонился к столику и подлил себе вина. — Пожалуй, мне лучше все объяснить. Как ты знаешь, мы с Кэмом и Этаном не родные братья. Нас усыновили.

— Да, перед тем как приехать, я навела кое-какие справки… — Не закончив предложения, она взглянула на свой компьютер. — Впрочем, ты ведь читал.

— Да. И тебе известны факты, но не их значение. Ты спрашивала про шрамы. Так вот, началось все гораздо раньше, — задумчиво проговорил он. — Первым был Кэм. Однажды утром он пытался угнать мамин автомобиль. Рей застал его на месте преступления.

— Ее автомобиль? Пытался угнать ее автомобиль?

— Прямо с подъездной аллеи. Ему было двенадцать лет. Он сбежал из дому, намереваясь уехать в Мексику.

— В двенадцать лет он угонял машины, чтобы уехать в Мексику?

— Именно так. Первый из трудных подростков Куиннов. — Филипп приподнял бокал в честь своего отсутствующего брата. — Его пьяный папаша в очередной раз избил его, и он решил, что пора бежать, если жизнь дорога.

— О! — Сибилл вновь опустилась на диван и вцепилась рукой в подлокотник.

— Он потерял сознание, и мой отец перенес его в дом. Мама привела в чувство.

— И они не вызвали полицию?

— Нет. Кэм был напуган до смерти. Мама сразу определила, что он регулярно подвергается жестокому обращению. Они навели справки, сделали надлежащие приготовления, связались с социальными службами, уладили формальности и взяли мальчика к себе.

— То есть усыновили?

— Мама сказала как-то, что мы все изначально были ее детьми. Просто не сразу нашли друг друга. Потом появился Этан. Его мать была проституткой и наркоманкой. Промышляла в Балтиморе. Когда ей становилось скучно, она развлекалась, швыряя его из угла в угол. А потом ей пришла в голову блестящая идея увеличить свой доход, продавая своего восьмилетнего сына всяким извращенцам.

Сибилл стиснула стакан в ладонях и молчала. Не знала, что сказать.

— Так продолжалось несколько лет. Однажды вечером один из ее клиентов, позабавившись с ней и с Этаном, взбесился. Но поскольку его мишенью была она сама, а не ее ребенок, она воспротивилась. Прирезала его и смылась. Полицейские отправили Этана в больницу. А нашу маму как раз пригласили туда в качестве консультанта.

— И его они тоже взяли? — промолвила Сибилл.

— Если коротко, да.

Сибилл поднесла ко рту бокал и, медленно потягивая вино, задумчиво смотрела на Филиппа. Ей не был знаком тот мир, который он описывал. Да, она знала, что таковой существует, но где-то в другом измерении. Она никогда его не касалась. До сей поры.

— А ты?

— Моя мать промышляла в одном из грязных кварталов Балтимора. Подвизалась стриптизершей, подрабатывала проституцией. Несколько раз сидела в тюрьме, но быстро выходила. — Он пожал плечами. — Отца давно и след простыл. Он отсидел срок за вооруженное ограбление, но, выйдя на волю, к нам не вернулся.