— Значит, в данный момент тебя устраивает Сент-Крис.

— В общем-то да. Занимательный городок. — Она посмотрела в окно. В водах залива отражалась мерцающими бликами плывущая по небу луна. — Ритм жизни неспешный, но не вялый. Настроение меняется, как погода. За несколько дней я научилась отличать местных жителей от туристов. И лодочников от всех остальных.

— Каким образом?

— Каким образом? — Она рассеянно посмотрела на него.

— Как ты отличаешь одних от других?

— По самым типичным признакам. Смотрю на набережную из окна и наблюдаю. Туристы, как правило, представлены парами; это чаще всего супруги. Но встречаются и одиночки. Они гуляют, заглядывают в магазины, берут напрокат лодки. Общаются только друг с другом или себе подобными. Потому что все они в незнакомой среде. У многих фотоаппараты, карты, бинокли. Местные же появляются на набережной с определенной целью. По долгу службы или еще зачем-то. Они останавливаются на минуту, чтобы поприветствовать соседа, и скоро раскланиваются, торопясь по своим делам.

— Почему ты наблюдаешь из окна?

— Мне твой вопрос непонятен.

— Почему ты сама не спускаешься на набережную?

— Я там бываю. Но точное представление легче составить, когда наблюдаешь со стороны.

— Думаю, являясь непосредственной участницей сцены, ты получила бы более разнообразные впечатления. — Он обратил взгляд к официанту, подошедшему подлить им вина и предложить десерт.

— Только кофе, — попросила Сибилл. — Без кофеина.

— То же самое. — Филипп подался вперед. — В твоей книге есть раздел, в котором ты анализируешь такой способ самосохранения, как отстраненность, на примере человека, лежащего на тротуаре, которого люди обходят стороной, отворачивая от него взгляды. Некоторые замедляют шаг, но не останавливаются.

— Равнодушие. Разобщенность.

— Именно. Но ведь всегда найдется кто-то, кто в итоге остановится и попытается помочь. А когда один отказывается от принципа отстраненности, его примеру следуют другие.

— Когда принцип отстраненности нарушен, другим легче переступить черту. Многие даже видят в этом насущную необходимость. Труднее всего сделать первый шаг. Я проводила подобные исследования в Нью-Йорке, Лондоне, Будапеште, и результат везде был один и тот же. Это психология выживания жителей большого города. Избегай зрительного контакта на улице, не замечай бездомных.

— А чем отличается тот первый человек от остальных?

— У него инстинкт самосохранения менее развит, чем склонность к состраданию. Или же он более импульсивный по натуре.

— То-то и оно. Он живет полноценной жизнью, а не проходит по ней стороной. Он живет, а не существует.

— По-твоему, если я наблюдаю, значит, я не живу, а существую?

— Не знаю. Но думаю, быть участником событий гораздо интереснее и полезнее, чем наблюдать за ходом жизни издалека.

— Я занимаюсь наблюдениями и нахожу это занятие вполне интересным и полезным.

Не обращая внимания на официанта, расставлявшего перед ними чашки с кофе, Филипп приблизил к ней свое лицо и заглянул в глаза.

— Но ведь ты ученый. Опыты — твоя стихия. Почему бы тебе самой не принять участие в эксперименте? С моим участием.

Сибилл опустила глаза, глядя, как он кончиками пальцев теребит ее пальцы. По телу медленно разливался жар.

— Впервые слышу, чтобы приглашение в постель выражалось в столь своеобразной иносказательной форме.

— Вообще-то я имел в виду другое, но… если ты ответишь согласием, я буду только признателен. — Филипп сверкнул улыбкой, встречая ее настороженный взгляд. — На самом деле я хотел предложить прогуляться по набережной, когда допьем кофе. Но если ты предпочитаешь лечь со мной в постель, мы будем в твоей гостинице уже через пять минут.

Сибилл не стала отворачиваться, когда он склонил к ней лицо и принялся целовать ее с ленивой невозмутимостью, обещавшей обратиться в страсть. Стоит ей только захотеть. А она хотела. Очень хотела. И удивлялась себе. Потому что ей требовалось вот в это самое мгновение ощутить взрыв жгучих чувств, в котором сгорели бы все ее тревоги, сомнения и внутренняя напряженность.

Но она всю жизнь вырабатывала в себе привычку укрощать свои несвоевременные желания и потому сейчас положила ладонь ему на грудь и легонько оттолкнула, прерывая поцелуй, отдаляясь от соблазна.

— Я предпочитаю прогуляться.

— Тогда пошли.


Он желает большего. Следовало сразу сообразить, что несколько коротких поцелуев только разожгут в нем аппетит. Но он не ожидал, что будет чувствовать влечение к ней так остро. Может, виной тому задетое самолюбие, размышлял Филипп, ведя ее за руку по набережной. Ведь она реагировала на его ласки с полнейшим самообладанием. Вот бы соскоблить с нее защитный покров благоразумия и рассудительности, слой за слоем, и отыскать под ним женщину. Докопаться до голых чувств и рефлексов.

Филипп едва не рассмеялся над собой. Конечно, в нем говорит самолюбие. Насколько он может догадываться, доктор Сибилл Гриффин намерена держать его на расстоянии.

Что ж, он принимает вызов. Трудно отказать себе в удовольствии потягаться с таким противником.

— Теперь я понимаю, почему бар Шайни столь популярен среди местных жителей. — Сибилл искоса глянула на него и улыбнулась. — Еще нет и половины десятого, а все магазины уже закрыты, суда пришвартованы, улицы почти пусты. Все готовятся ко сну.

— Летом здесь чуть оживленнее. Ненамного, но все же. Холодает. Ты не замерзла?

— Нет. Мне тепло. Приятный ветерок. — Она остановилась, глядя на покачивающиеся мачты. — Ваш парусник тоже здесь?

— Нет. У нас свой причал возле дома. А вон парусная шлюпка Этана.

— Где?

— Это единственная парусная шлюпка в Сент-Крисе. Таких всего штук двадцать во всем заливе. Вон та, — жестом показал Филипп. — С одной мачтой.

Сибилл все парусные суда казались одинаковыми. Разумеется, они отличались одно от другого размером и степенью ухоженности, но по сути все это были парусники.

— А что собой представляет парусная шлюпка?

— Производное от плоскодонных краболовных скифов. — Рассказывая, Филипп притянул ее ближе. — Только парусные шлюпки больше и с V-образным днищем. Строить их легче и дешевле.

— Значит, на них ловят крабов?

— Нет. Крабов ловят в основном на моторных катерах. На парусных шлюпках добывают устриц. В начале девятнадцатого века в Мэриленде вышел закон, согласно которому добыча устриц разрешалась только с парусных судов.

— Во имя сохранения вида?

— Да. В результате на свет появились парусные шлюпки, и они до сих пор находят применение. Правда, их осталось немного. И устриц здесь тоже мало.

— И твой брат ходит на ней за устрицами?

— Да. И надо признать, это занятие не из приятных. Тяжелая противная работа на собачьем холоде.

— Ты говоришь, как настоящий профессионал.

— Мне тоже пришлось на ней попотеть. — Филипп остановился у носа шлюпки и обнял Сибилл за талию. — Ходить в море под парусом в феврале, в штормовую погоду, когда промозглый ветер швыряет тебя как щепку, продувая насквозь… В общем, Балтимор мне больше по нраву.

Сибилл хмыкнула, разглядывая судно, на вид старое и грубое. Прямо пережиток древних эпох, подумала она.

— Я, пожалуй, соглашусь с тобой, даже не пробуя ступить на нее. Так почему ты ходил в море в штормовую погоду, если Балтимор тебе больше по нраву?

— Чтобы мозги проветрить.

— Надеюсь, ты не на этой шлюпке приглашаешь меня покататься завтра?

— Нет. У нас есть симпатичный прогулочный парусник. Плавать умеешь?

Сибилл выгнула брови.

— Это намек на твои капитанские способности?

— Нет. Предложение. Вода холодная, но купаться в ней можно.

— Я без купальника.

— Ну и что?

Сибилл рассмеялась и вновь зашагала по набережной.

— Я удовлетворюсь завтрашней прогулкой под парусом. А сегодня мне нужно еще поработать немного. Спасибо за ужин. Я получила большое удовольствие.

— Я тоже. Позволь проводить тебя до гостиницы.

— В этом нет необходимости. Гостиница за углом.

— Все равно.

Сибилл не стала спорить. В любом случае провожать ее до номера она не позволит. И в номер тоже не пригласит. Она чувствовала себя уверенно. Ей казалось, что она грамотно манипулирует и Филиппом, и трудной запутанной ситуацией. Чем быстрее она уединится в своем номере, тем больше времени у нее будет, чтобы разобраться в своих мыслях и чувствах перед новой встречей с ним.

А поскольку парусник пришвартован прямо возле их дома, весьма вероятно, что она опять увидит Сета.

— Я приду утром. — Она остановилась у входа в вестибюль. — Часов в десять?

— Прекрасно.

— Что-нибудь взять с собой? Кроме аэрона.

— Я обо всем позабочусь, — улыбнулся Филипп. — Приятных сновидений.

— Спокойной ночи.

Сибилл приготовилась принять прощальный поцелуй, и, как она и ожидала, он коснулся ее губ ласково и нетребовательно. Довольная собой и Филиппом, она расслабилась и отступила на шаг, собираясь уйти.

И вдруг почувствовала на затылке его руку. Он чуть склонил голову, и на одно ошеломляющее мгновение его поцелуй обратился в нечто жгучее, исступленное и угрожающее. Ее ладонь, лежавшая на его плече, сжалась в кулак, цепляясь за его пиджак. Ноги подкосились, рассудок затуманился, голова закружилась, в висках гулким эхом отдавалось биение сердца.

Она услышала стон — низкий, гортанный, протяжный.

Поцелуй длился всего несколько секунд, но он поверг ее в шок. Встретив ее взволнованный потрясенный взгляд, Филипп едва не задохнулся от всколыхнувшего все его существо желания.

Не такая уж она холодная и сдержанная, отметил он. Один слой счищен. Он провел большим пальцем по ее подбородку.