— Ты что имеешь в виду?

— Именно для того она и явилась сюда — угрожать, что расскажет Итану, кто она для него. По ее словам, она надеется, что он обрадуется встрече со своей матерью и, возможно, даже захочет поехать пожить у нее какое-то время.

— Нет! Никогда Итан не сделает этого!

— Не сделает? Я не уверен в этом. Если он узнает, что я его обманывал, уверял в том, что его мать умерла, тогда как все эти годы она была жива, он может возненавидеть меня. Ты не знаешь, как Элен умеет все представлять в нужном свете, как она может заставить других поверить во что угодно. Если она сообщит ему, что я заставил ее отдать ребенка мне и живописно расскажет ему какую-нибудь жалостливую историю о себе, если она откроет ему, что он вовсе не мой сын… — Эймос покачал головой, — я не могу рисковать. Я хочу, чтобы она убиралась из моей жизни. И она это знает! Она хочет, чтобы я заплатил ей за то, что она будет держать все это в тайне.

— Ты хочешь сказать, что она потребовала у тебя денег? И угрожала рассказать Итану всю правду, если не дашь?

— Конечно, именно так. А зачем еще ей нужно было приезжать? Она нигде, кроме города, не может жить. Она все время жила в Чикаго с тех пор, как бросила Итана. Никогда бы она не приехала сюда на ферму, если бы не алчность.

— О, а я то думала, что просто она с годами поняла, какую совершила ошибку и надеялась приехать сюда и выйти замуж за тебя.

Эймос расхохотался.

— Непохоже. Могу поспорить, что она просто лишилась последнего своего мужчины-защитника и пока не может найти другого. Она уже слишком стара: вокруг много других, более молодых женщин, охотящихся за богатыми старичками. У нее кончились деньги и она пришла в отчаяние, вот тут она и вспомнила обо мне и Итане и решила отдохнуть тут несколько дней и получить деньги для новых попыток в Чикаго.

— И ты намерен заплатить ей?

— Нет. — Эймос решительно сжал губы. — Она ничего не получит от меня. Если бы я дал ей денег, она бы снова и снова возвращалась с теми же угрозами, как только почувствует нужду. Я придумал единственный способ избавиться от нее — позволить ей пожить здесь несколько дней, пока она не затоскует и не захочет уехать. На это не потребуется много времени.

— Надеюсь, что ты не ошибаешься.

— Я тоже надеюсь. — Эймос вздохнул и поднялся, расстегивая рубашку и вытаскивая ее из брюк. Вдруг он остановился и повернулся к Джульетте с встревоженным видом. — Джульетта…

— Что?

— Не сердись, что она осталась здесь. Не надо бы тебе общаться с такими женщинами. Я знаю, это, наверное, оскорбительно для тебя. Но я не смог придумать ничего другого.

Джульетта улыбнулась.

— Все нормально. Мне и раньше случалось встречать таких женщин, как Элен, и даже хуже. Меня вовсе не обижает, что ты вынужден терпеть ее присутствие несколько дней, я все понимаю. Но мне страшно делается, как подумаю, что она может причинить боль тебе и Итану, — ее улыбка превратилась в лукавую усмешку. — Кстати, насколько я помню, ты не раз говорил, что я похожа на эту женщину.

— Ах, ты так? Ну, ладно. — Эймос приподнял бровь, но начав говорить с притворной суровостью, он не удержался и заговорил с шутливой интонацией: — Не напоминай мне о моих ошибках. Нужно забыть все глупости, которые я натворил до нашей женитьбы.

— А нужно ли? Где это сказано, хотела бы я знать?

— Так будет честнее. Нельзя требовать безупречных поступков от мужчины, когда на пути у него встречается женщина, на которой он хочет жениться.

— Ха, как будто бы ты знал, что мы поженимся!

Лицо Эймоса медленно расплылось в сладкой улыбке, от которой сердце Джульетты всегда таяло.

— Получается, что знал. — Эймос ухватился большими пальцами за подтяжки и сбросил их с плеч, затем стал снимать рубашку, приближаясь к сидящей на постели Джульетте.

Она смотрела на Эймоса, наслаждаясь озорными огоньками желания, загоревшимися в обычно спокойных глазах мужа. Сердце ее застучало чаще от волнения. Восхитительно было видеть, как Эймос поддразнивает ее, как он выходит из жесткого кокона, в который он был загнан слишком суровым воспитанием.

— Могу поспорить, — возразила Джульетта, также шутя, в глазах ее искрилось веселье, губы при этом приоткрылись, неосознанно приглашая к поцелую.

— Разве тебе было не удивительно, что я так яростно сражался с тобой? — тихим голосом спросил Эймос, останавливаясь у постели. Его крепко сложенная фигура склонилась над Джульеттой и он горящим взглядом заглянул ей в глаза. От этого взгляда и от предвкушения его ласки, его поцелуя у Джульетты участилось дыхание. Эймос был так близко, что она уже не в силах была следить за разговором.

— Наверное, чтобы избавиться от меня.

Эймос покачал головой.

— Я боялся. Потому что знал, что ты можешь сделать со мной.

— Сделать с тобой? — притворилась непонимающей Джульетта, широко открыв глаза. — Ты имеешь в виду вот это?

Она прижала ладони к его животу и провела ими вверх по груди, приподнимаясь на колени.

— Ага, — с трепетом согласился Эймос.

— И еще это? — Джульетта расстегнула две верхние пуговицы его рубашки и прижалась губами к его обнаженной груди.

— О, да. Особенно это, — пробормотал он. Голова Джульетты откинулась назад и губы Эймоса слились с ее губами в долгом и страстном поцелуе. Они вместе упали на постель и сразу же забыли о существовании Элен Бангстон.

ГЛАВА 18

Надежды Эймоса на то, то Элен Бангстон быстро заскучает и вернется в Чикаго не сбылись. Ясное дело, ей было здесь невыносимо скучно. Большую часть времени она проводила в маленькой тесной гостиной, смотрела в окно или в сотый раз листала привезенный с собой журнал мод. Ни в каких делах по дому она не участвовала. Не занималась она ни шитьем, ни вязанием, даже для себя самой. Казалось, она пребывает в полной расслабленности и не может найти себе занятие. Часто она вставала с постели и бродила по дому, тяжело вздыхая и жалуясь на недостаток культуры или каких-либо развлечений в Небраске. Но разговоров о возвращении в Чикаго от Элен не было слышно. Чем дольше она жила в их доме, тем более нервной становилась Джульетта. Эта женщина была совершенно невыносимой. И даже хуже того. До ее появления на ферме основные работы уже закончились, и Эймос много времени проводил дома, частенько посиживал на кухне, где читал или вырезал что-то из дерева. Обычно к ним присоединялся Итан и комната наполнялась разговором и смехом. Теперь же, когда в доме неотлучно находилась Элен, Эймос использовал всякую возможность уйти куда-нибудь. Сразу же после завтрака он исчезал в своем сарае и не выходил оттуда до конца дня, разве только на обед. Когда же он был в доме, настроение его было скверным, он раздражался по пустякам и ни с кем не хотел разговаривать.

Джульетте было очень неприятно, что Элен стала причиной постоянного отсутствия Эймоса дома. Однако к этому добавлялась и ее личная неприязнь к Элен. Эта женщина поднималась поздно, ленивой походкой входила на кухню и требовала завтрак гораздо позднее всех, когда Джульетта уже перемыла посуду и занималась другими домашними делами. Ни разу она не поблагодарила Джульетту и не предложила свою помощь. Она подкладывала свое белье в стирку, считая естественным, что Джульетта должна стирать его. Но и в ответ на это от нее не было слышно ни слова благодарности. Однако хуже всего было постоянное нытье Элен. Утром, днем и вечером она постоянно жаловалась на что-то. То ей было слишком холодно и нужно было протопить в маленькой гостиной, так как сидеть в теплой кухне она не хотела, заявляя, что там неудобные стулья. Элен не выносила сельской тишины, отсутствия развлечений. Она ужасно горевала, что не может пойти в магазин и купить себе новую шляпку. Эта женщина хныкала от того, что ветер холодный и даже от того, что за окном — унылый пейзаж. Поначалу Итан сидел с Элен и беседовал, находя удовольствие в новом общении и еще больший интерес разузнать что-то о своей матери. Но довольно скоро ему надоели постоянные жалобы и он тоже стал искать спасения в сарае вместе с отцом.

И получалось так, сердито думала Джульетта, что только ей некуда деться от этой женщины.

Первое время Джульетта изо всех сил старалась быть приветливой. В конце концов, любого гостя нужно уважать. Кроме того, Эймос побаивался, что Элен может открыть сыну всю правду, поэтому Джульетта чувствовала себя обязанной пытаться поддерживать Элен в хорошем расположении духа. Джульетта не хотела, чтобы Элен обрушила на Итана свои признания из-за ссоры с ней. Но проходили дни, и Джульетте все труднее было оставаться любезной с этой женщиной. Как раз в эти дни Джульетте нездоровилось и поэтому ей было еще тяжелее взваливать на себя лишнюю работу из-за непрошеной гостьи. Она необычайно остро на все реагировала, в результате чего беспрестанное нытье миссис Бангстон очень нервировало ее. Джульетта чувствовала постоянную усталость и частые приступы тошноты. Она все больше получала подтверждений, что была беременна. Однако Джульетта по-прежнему ничего не говорила Эймосу из-за присутствия Элен в доме. Джульетта понимала, что это глупо, но она не хотела примириться с тем, что эта женщина может вмешаться в такой радостный момент их семейной жизни.

Джульетта решила, что все расскажет Эймосу после того, как Элен уедет из их дома, и представляла, как она устроит специальный праздничный обед и потом откроет Эймосу свою тайну. Но временами Джульетта начинала задумываться, произойдет ли вообще это событие. Элен, похоже, надолго остановилась у них, и Джульетта все чаще задавалась мыслью, может ли хоть что-нибудь вынудить эту даму убраться восвояси.

Как-то днем, когда Элен стала жаловаться на холод в малой гостиной и, вне всякого сомнения, рассчитала, что Джульетта придет и протопит комнату для нее, получилось так, что Джульетта, к удивлению обеих, разрыдалась и выбежала из комнаты. Она поднялась в свою спальню и ничком упала на кровать, давая волю слезам.