* * *

Октябрю было совершенно плевать, что настало утро. Солнца не предвиделось, только звезды побледнели, и ночное угольное небо слегка растушевала туманная серость. Вылезать из постели не хотелось. Да что там — жить было лень и тошно.

Осенью всегда так. Особенно по утрам. Особенно после шампанского, которое Алена не слишком любила, но вчера пила с удовольствием. Все-таки у них был праздничный вечер! Мужу повезло, наконец-таки, с работой, разве это не повод? Повод! А причина? Ведь еще была причина, если уж совсем начистоту.

Хотелось напиться. Хотелось легкости, звенящей и бессмысленной пустоты в голове, чтобы она хоть на некоторое время перестала работать. Чтобы не ворочались туда-сюда тяжелые жернова никчемных, бредовых мыслей.

О белом пальто и Париже.

О ком-то, кого знать не знаешь, но ждешь.

Разве не чушь? Но от нее некуда было деваться, и Алена пила бокал за бокалом, и внимательно слушала мужа, и смотрела на него с беспомощной тоской, мысленно умоляя, чтобы он хоть как-то помог расправиться с ее мечтой.

Она не помнила, в какой момент перестала думать обо всех этих глупостях. Напилась.

А теперь вот что-то рассыпается в голове на мелкие кусочки, и во рту мерзопакостно, и от осеннего утра с души воротит.

— Ты спи, — поднимаясь, великодушно прошептал Алексей, хотя терпеть не мог собираться в одиночестве.

Но чувство вины, заставшее его врасплох, не улеглось еще окончательно. Хотелось сделать жене что-нибудь приятное. Необременительное и не требующее больших затрат — моральных и материальных. Хотя, Бог с ней, он теперь может многое себе позволить, купит ей сегодня какую-нибудь побрякушку. Золотую. Или серебряную. Пусть радуется, ему не жалко. Тем более что сегодня ночью она была такой непривычно пылкой… Прям удивительно. С ней всегда было хорошо, но чтобы так! Может, он и не уйдет никуда. Хоть и надоел домашний очаг до зубовного скрежета, все-таки променять уютную, ласковую жену на неизвестную красотку было бы глупостью.

Надо еще все обдумать. В любом случае, никакие красотки на него пока не торопятся вешаться. Им не нужен рядовой служащий. Им подавай толстосумов, и завтра он станет одним из них, и сам будет решать, с кем и когда. Тогда и посмотрим.

Свобода выбора — звучит заманчиво, черт побери!

— Ну, зачем ты встала? — с ласковым укором обернулся Балашов, заслышав в коридоре легкие шаги.

Алена зевнула, осторожно придерживая рукой затылок, в котором что-то звенело.

— Мне все равно к десяти на работу, — пробормотала она, — чего уж тянуть-то?

— Разве у тебя сегодня уроки? — удивился он.

— Я же тебе вчера говорила, Тамара Эдуардовна попросила ее заменить.

Алексей нахмурился. Готовность жены выручать всех и каждого раздражала его невероятно.

— А она? Она тебя потом заменит или снова прокатит?

Алена с досадой дернула плечом и промолчала. Он продолжал бубнить о том, что надо уметь говорить «нет» и вообще в первую очередь думать о себе, а уж потом — что вовсе даже необязательно — о других. Пока Алексей разглагольствовал, она сноровисто жарила отбивные, стряпала бутерброды и накрывала на стол.

— Садись, Леш. Ты на обед сегодня приедешь или как?

— Куда я еще поеду! — угрюмо откликнулся Балашов, изо всех сил теребя галстук. Когда он нервничал или злился, то обязательно что-нибудь мусолил в руках. — Час сюда, час обратно, а дел-то теперь будет по горло!

— Тогда я тебе с собой супа налью, — решила Алена, — у вас же в офисе можно разогреть?

Не прекращая мять бедный галстук — вот ведь дурацкая привычка! — он заявил, что тысячу раз просил ее не заводить разговор «о супе и где его можно разогреть!»

— Но горячее нужно есть обязательно, — упрямо возразила Алена, впихивая ему в руку вилку.

Он отшвырнул ее раздраженно. И принялся разминать салфетку.

— Я только кофе попью, иначе не успею. И перестань, Христа ради, изображать мать Терезу!

— Я никого не изображаю! — обиделась Алена и вместо салфетки всучила ему журнал с холодильника.

Авось отвлечется.

Балашов покосился на жену, потом на журнал и разозлился окончательно. У него в руках был свежий номер Ташкиного «Космо».

* * *

Жаль, что Лешка рассердился и стремглав убежал на работу. Они могли бы вместе прогуляться до остановки. Ради этого можно было выйти и пораньше. Ведь уже тыщу лет они никуда не выбирались, даже в парк по соседству — просто побродить, держась за руки, помолчать сообща.

Очень жаль.

А у Ташки сегодня вторая смена, она на радостях будет дрыхнуть до полудня.

Алена вздохнула горестно, представив, что сейчас надо будет одной тащиться к остановке, скучать в ожидании автобуса. И возвращение домой будет таким же тоскливым.

К тому же в коридоре она столкнулась со своим отражением, и настроение испортилось вовсе.

Накраситься, что ли? Алена скептически поморщилась, понимая, что никакой макияж не скроет кислое выражение лица. Ну да бог с ним, с выражением, все остальное тоже никуда не годилось. Длинный конопатый нос, рот большой, как будто клоунский, припухшие глаза с рыжими щеточками бровей. И на голове не пойми что — словно она выглядывает из соломенного шалаша.

Алена приутюжила этот самый шалаш двумя ладонями, но как только убрала руки, волосы освобожденно зашуршали и снова встали торчком. Ужас какой! Времени на укладку вечно не хватает.

Но сейчас-то вполне можно заняться собой. Даже в парикмахерскую реально успеть. Правда, тогда к уроку она не успеет подготовиться. Но ведь вся программа литературы, да и русского, давным-давно отпечаталась в голове так, что разбуди ее среди ночи, она без запинки проведет урок.

Непонятно, зачем каждый раз тратить время на повторение, искать интересные материалы, читать методички, штудировать пособия и т. д., и т. п., и др.

Не лучше ли заняться собственной внешностью?

Алена прикинулась, что не слышит собственных мыслей, быстренько прилизалась, забрала волосы в аккуратный пучок, прошлась пуховкой по лицу, а тушью по ресницам, Отражение в зеркале стало немного поярче.

До идеального же было далеко, как до Китая пешком.

Ну, и ладно. Она никогда красоткой и не была. Даже просто хорошенькой себя не считала, зато надеялась, что обладает неким шармом и обаянием. Хорошо, что некогда было обдумывать данный факт как следует. Такие вот приступы самокритичности случались с ней раз в столетие.

И слава Богу!

Она надела плащ, на шее завязала замысловатым узлом невесомый, элегантный шарфик собственного сочинения и отправилась на работу.

* * *

— Кирилл Иваныч, из налоговой звонят, — доложила по селектору секретарша, — будете говорить?

А вот не будет. Других дел у него как будто нет!

Кирилл потер шею, будто налитую свинцом. Черт, тут распрямиться некогда, от бумаг никакого продыха, какая еще налоговая?!

— Маш, переключи их на Трофимова.

В конце концов, юрист у них Трофимов. А он, Панин Кирилл Иванович, хозяин-барин. Начальник-самодур. Вот сейчас захочет — и уедет на фиг из конторы! В тайгу на заимку, комаров кормить. Там тебе ни документов, ни БТИ, ни налоговой.

— Кирилл Иваныч, так Трофимов в области, — между тем ожила Маша.

— А этот… помощник его, Виктор, что ли…

— Ну, он где-то здесь.

— Вот пусть он с налоговой и разбирается.

— Кирилл Иваныч, он работает вторую неделю, — напомнила секретарша, — еще напортачит чего…

Он раздраженно чертыхнулся, пообещал, что всех уволит к едрене-фене, и велел подать ему сюда приснопамятную налоговую службу.

Из трубки тотчас вылился на него поток информации, сообщаемый гнусавым, противным голоском.

К пятой минуте плодотворного общения Кирилл, наконец, понял, в чем дело, и поднял трубку внутреннего телефона.

— Балашов на месте? — спросил он, когда на том конце ответили.

— Тут я, — горестно вздохнул в телефонных недрах искомый господин.

— Быстро ко мне!

Пока Кирилл терпеливо выслушивал нескончаемые претензии налоговика, Алексей Балашов нервно курил у входа в приемную. Идти к шефу ему совсем не хотелось. Он и раньше этого не любил, а в свете последних событий вообще начальства старался избегать. До сих пор ему удавалось.

А что сейчас?

Уже обо всем известно?

Но это невозможно. Слишком рано, он ведь толком даже ничего не предпринял, ничего не успел. Черт, а руки трясутся, как у паралитика.

— Привет, Леш. Ты чего хотел? — встретила его секретарша.

— Шеф вызвал срочно, — стараясь казаться безразличным и уверенным в себе, ответил Балашов.

— Так это по твою душу из налоговой звонят?

— Чего? Чего?

Маша отмахнулась. Какой-то он странный, этот Балашов. Вечно на взводе.

— Проходи, Леш, раз срочно. Да толкай ты сильней, Господи, там открыто!

Вот сукин сын, подумал Балашов про начальника, дверь себе забубенил такую, что людям и не войти с первого раза. Издевается, буржуй недобитый!

Кирилл повесил трубку и тяжелым взглядом уперся в замершего у входа агента.

— Ну? Чего ты там с документами намутил?

— А? Что? Я? С какими документами? Пожалуй, действие адреналина оказалось слишком краткосрочным. Под ложечкой засосало от страха, и ладони взмокли так, что нестерпимо тянуло сейчас же вытереть их о брюки. Но нельзя. Еще не хватало!

— Сядь-ка, Алексей, — Панин кивнул на стул напротив. — Ты дом на улице Калинина оформлял?

— Да.

— Так какого лешего документы в налоговую не отправил?! — взорвался Кирилл. — Они мне и так плешь проели, а тут еще ты! Если склерозом страдаешь, валяй выходи на пенсию!

Как же ему не взорваться! Каждый день сплошная нервотрепка, вынимающая душу текучка, бессмысленные встречи, переговоры, занудство налоговиков, капризность клиентов.

И главная беда в том, что все это ему нравится.

Поди разберись…

На стуле перед ним тосковал несчастный Балашов.