Какая тебе разница, удивлялась мама, когда Алена со слезами на глазах застегивала эти дурацкие пуговицы разных цветов и конфигураций — еще не хватало бегать по городу в поисках каких-то там пуговиц! Носи бережней, в конце концов!

Алена покорно кивала. А то, что пуговицы с пальто обрывали хулиганы в школьной раздевалке, никого не интересовало. Так же, как никому не было дела, что ей хотелось, допустим, пирога с малиной или рассыпчатого пюре, а вовсе не пельменей или макарон — каждый день, каждый день, каждый день! Мама преподавала в институте, и готовить, конечно же, было некогда. Алена пыталась сама, но это пресекалось в корне: «Нечего тратить время на ерунду! Пища должна быть сытной и полезной, только и всего!»

Слава Богу, теперь у нее есть собственная кухня! Где на окнах висят занавески, вышитые собственными руками, и пахнет сногсшибательно варениками, голубцами, курицей по-татарски — чем угодно! — собственного исполнения.

И пускай она сто раз мещанка!

Алена поставила разогреваться суп, щелкнула чайником и принялась колдовать над бутербродами. Запеченные в сыре ломтики «бородинского», предварительно натертые чесноком, посыпанные зеленью, и обваленные в картофельном пюре. Вкуснятина, пальчики оближешь! Потом она заварила чай, сняла кастрюлю с супом с плиты и стала дозываться Ташку. Та откликнулась не с первого раза и не слишком довольно. Но все-таки пришла.

— А голубцы? — хищно обведя глазами кухню, поинтересовалась дочь.

— Будут, — пообещала Алена, придвигая тарелки.

— Ну, мам! Я в школе уже щи ела!

Алена сунула дочери ложку и салфетку и вполне миролюбиво произнесла:

— Не ври! Мне Мария Андреевна рассказала, как ты ела. Мясо выловила и схомякала, а гущей полила кактусы! Я тебя умоляю, веди себя прилично хотя бы в школе!

— Мам, а ты не разговаривай с набитым ртом! — велела в свою очередь Ташка.

Они переглянулись и хихикнули, как две подружки. И тут в замке заскрежетал ключ.

— Балашов, — скривилась Ташка и решительно поднялась.

— Эй, хватит уже, а? — попросила Алена.

— Я у себя поем, — спокойно сказала дочь, размещая на подносе тарелку с супом, бутерброды и чай.

В коридоре зажегся свет и донеслось радостное:

— Девчоночки! Я пришел, мои хорошие!

— Ну, хоть бы раз в жизни обошелся без сюсюканья, — покачала головой Ташка.

Алена нахмурилась. Алексей Балашов — хороший человек, и любит их обеих, и вообще…

— Что вообще? — ехидно сверкнули черные глаза. — Он — твой муж, вот ты с ним и сиди! А я обойдусь как-нибудь!

— Девочки! Ау! — надрывался в прихожей хороший человек Алексей Балашов.

Алена еще раз с печальной укоризной взглянула на дочь и пошла встречать мужа. Он действительно казался ей положительным во всех отношениях, и Наташкино пренебрежение было совершенно непонятно. Ведь дочь не ревновала, не утопала в эгоизме, их совместному проживанию — то есть, гражданскому браку — не препятствовала, истерик не закатывала, козней не чинила, хотя поначалу Алена опасалась именно этого. А вышло совсем иначе. Алексей изо всех сил старался Ташке понравиться, но в ответ получал только снисходительные ухмылки. «Ненавижу подлиз!» — кричала Ташка, когда Алена уговаривала ее быть к нему подобрей. Дочь считала Алексея кем-то вроде далекого родственника из глуши — неуклюжего, развязного и надоедливого, как муха.

С другой стороны, все могло быть намного хуже, сказала себе Алена. И это помогло ей успокоиться.

А в голове будто сама собой нарисовалась знакомая картинка из мечты: они с дочерью в белых пальто за столиком парижского кафе. И тот, кого они обе ждут, зовется как-то иначе, не Алексей Балашов, нет.

Тьфу, ну что за глупость?!

Зачем ей кто-то, кроме Леши?! Он — теплый, сильный, надежный, как плюшевый мишка из детской. А она — женщина, давно распрощавшаяся с иллюзиями, и точно знает, что влюбленность ни к чему хорошему не приведет. Однажды она уже вышла замуж по великой любви, и чем это кончилось? Пшиком. Вселенским несчастьем, о котором она никому и никогда не рассказывала. Опустошенностью. Разочарованием. И все потому, что она сама все придумала про него, а потом принялась это «все» любить. Молодости свойственны подобные фокусы.

А Балашов — хороший человек. Его она не выдумывала, его она приняла — отчасти потому, что другого выхода просто не было. Или утопиться с тоски, или Балашова принять. Топиться она не могла из-за Ташки. Не имела права. А ведь тянуло — особенно по ночам, когда так ясно обнаруживалось, что постель слишком широка для нее одной.

Хотелось отогреться, хотя бы чуточку, самую малость. Балашов оказался похожим на уютную, большую печку. Иногда он Алену раздражал, но не часто. Она приучила себя к мысли, что нельзя ждать, ждать чего бы то ни было. Кому-то подходит правило «не верь, не бойся, не проси», а ее спасает вот это «не жди!» Когда ожидания не оправдываются, очень больно.

Поняв это после развода с первым мужем, она раз и навсегда решила: «Ждать от жизни нечего, надо потихоньку пользоваться тем, что уже есть». Иначе потом придется собирать себя по кусочкам.

Вот случился человек хороший — бери. Естественно, не сразу, а приглядись, обдумай, тщательно взвесь. Как говорится, семь раз отмерь, один отрежь. Чем больше Алена раздумывала, тем больше убеждалась, что у них с Балашовым получится отличная семья. Он был работящим, ласковым — сюсюкал, как выражалась Ташка, но это лучше, чем мужская обычная сухость! — с ним было интересно поболтать о том, о сем, он всегда внимательно слушал ее, старался понять, глядел с беспокойством. Это так здорово, когда за тебя кто-то беспокоится.

И от рук его веяло теплом.

Она с ним совершенно счастлива.

И это — окончательно.

— Ален! Ну, я стою-стою! Где мой поцелуй? Я устал, как бобик, у меня куча новостей! А где Ташка, я ей диск купил и вот еще, хрень какую-то для модема, говорят, скорость соединения увеличивает раз в десять!

Хрень — дело хорошее. Но почему бы не назвать ее как-то иначе? В русском языке полным-полно симпатичных слов, которыми можно обозначить незнакомый тебе предмет.

Вещица. Нечто. Кое-что. Финтифлюшка, в конце концов…

Эк ее занесло!

Алена моментально одернула собственные мысли, будто это был табун не в меру разгоряченных лошадей.

— Леш, поставь пакеты, что ты с ними обнялся?

— Там подарки, — горделиво откликнулся он. Алене стало стыдно за свои мысленные придирки. Он был таким славным, таким заботливым парнем, а сегодня выглядел как-то особенно трогательно. Темная густая борода не могла скрыть широкую улыбку, глаза за стеклышками очков блестели победно, и даже в развороте плеч, обычно чуть ссутуленных, ощущалось сейчас торжество. Интересно, что это такое произошло?

Она взяла в руки большую и теплую ладонь мужа. Он осторожно опустил пакеты и притянул Алену к себе.

— Какие еще подарки? До праздников вроде далеко, что ты придумал? — осведомилась Алена, радуясь спокойной, привычной силе его объятий.

— Милая, — щекотно приблизилось его дыхание, — сегодня такой день… Мне наконец-то попался человек, нормальный человек, готовый платить нормальные деньги!

— Что за человек? — промурлыкала она, потершись щекой о его плечо.

— Очень солидный клиент. Если я заключу с ним сделку, то выйду совсем на другой уровень. Я решил, что мы должны по этому поводу того… отпраздновать, в общем. Смотри-ка…

Алексей высвободился, снова сгреб пакеты и протопал на кухню. До Алены, наконец, дошел смысл его сообщения. Она поскакала следом чуть не вприпрыжку.

— Так ты добился, да? Леший, тебе удалось прорваться?

Он и вправду прорывался. Все те годы, что они вместе, Алексею не везло в работе. В риэлторской фирме, куда он устроился сравнительно недавно, дела тоже шли еле-еле. То есть, у ее владельца они продвигались успешно и только вперед, а вот у рядового агента Балашова топтались на одном месте. Ему платили проценты от сделок, а достойные клиенты на эти самые сделки все не подворачивались, коллеги подсиживали, буквально изо рта вырывали куски — и самыми мелкими не гнушались. Алексей постоянно где-то еще подрабатывал, даже порывался ехать в Москву, ибо «только в столице крутятся настоящие бабки!», а в свободное время придумывал сложные, но нереальные комбинации по мгновенному обогащению. Алена ласково подтрунивала над ним, убеждая, что все и сразу получить невозможно.

И вот, он все-таки пробил «реального клиента», как, по рассказам Алексея, выражались у них в офисе.

— Лешка, ты молодец! Я всегда знала, что ты молодец! — Алена чмокнула его в макушку и, заглянув через плечо, весело ужаснулась: — Слушай, куда ты столько всего накупил?! О Господи, это что? А это зачем? У нас и в холодильник столько не влезет! Ты свихнулся от радости? Ташка, иди сюда! Ну, иди же!

— Голубцов, я так понимаю, не будет? — возникла на пороге Наташа.

Алена легонько дернула ее за нос и пропела, что какие уж тут голубцы, когда шампанского три бутылки, салаты заморские в огромном количестве, икра красная, киви зеленые, курица горячая только с гриля и еще полно всякой всячины, от которой может сломаться стол.

Ташка отодвинулась от матери и насмешливо поинтересовалась:

— Балашов, у тебя что, дядя-миллионер в Америке объявился?

— Я сам себе миллионер, — ничуть не задетый таким обращением, ответил Алексей. — Ты вон в том пакете поройся, там подарки тебе и маме.

— Подарки мы любим, — сообщила Ташка таким тоном, что стало ясно: балашовская щедрость ее не тронула.

Алена, ловко накрывая на стол, погрозила дочери кулаком.

— Хватит ерничать, садись давай.

— Так я уже супом сытая, — усмехнулась та, — а вина вы мне все равно не нальете.

— Нальем! — пообещал Алексей.

Откуда же ему было знать, что Ташкино уважение заслуживается вовсе не сюсюканьем и вседозволенностью? Наверное, если бы Ташка захотела, он бы и сигареткой с ней поделился, и гопака сплясал бы. Так думала Алена, и не осуждала его за это, Боже упаси! Для нее мотивы всегда были важнее поступков.