Телефонный звонок несказанно удивил меня, будто прозвучал уже за границей бытия. «Наверняка это Ал, увидевший мой номер на определителе своего аппарата», — подумала я и попыталась представить себе нашу беседу. Ничего хорошего на ум не приходило — одни упреки и жалобы. Но страшно, до рези в глазах и щекотки в носу, захотелось услышать его голос. В последний раз. Я подняла трубку, прислушиваясь к эфирным помехам и намереваясь молчать до конца.

— Дикси, где ты там? Это Сол, Соломон Барсак! Ты что, спишь еще? У меня деловое предложение — хочу попроситься к тебе в операторы.

Я поставила на стол пузырек с желтыми таблетками и потерла лоб, пытаясь собраться с мыслями. Наконец в воображении вместо Алана Герта, сжимающего «дикарку» в объятиях, возник Соломон Барсак, сгорбившийся над своей камерой. После съемок «Берега мечты» мы сохранили приятельские отношения с Солом, встречаясь время от времени в разных компаниях. Нам всегда было приятно вспоминать месяц, проведенный в джунглях, и Старика, пропевшего в нашей компании свою «лебединую песню».

— Сол? — тихо спросила я, возвращаясь к реальности. — Ты предлагаешь мне сняться в порнухе?

— Перестань язвить, Дикси. Речь идет совсем о другом.

— Не поняла. О чем другом? Старик умер?! — вдруг сообразила я.

— Э, да ты не в своей тарелке. Знаешь, позволь лучше мне навестить тебя. Давно мечтал о галстуке от Кардена, а здесь, в Риме, просто нет никакого выбора. Да и посоветовать некому… Прекрати упираться, ты в должниках у меня с «Берега мечты». Это мое мастерство сделало совершеннейшую дилетантку, кувалду, провинциалку…

— Ну-ну, достаточно. Ругаться ты не умеешь и требовать долги — тоже. Рэкетир из тебя никудышный, Соломон… Кстати, почему у бельгийца еврейское имя?

— Это я могу объяснить только в интимной обстановке. Как и многое другое. Поверь, ты будешь смущена.

Я рассмеялась, опрокинув локтем приготовленный стакан с водой.

— Заинтриговал. Даже не могу вообразить ничего подобного. Когда будешь? Жду завтра. Да, привези итальянского кофе и сандвичи.

Пролитая вода падала со стола подобно весенней капели, возвещавшей начало солнечных дней.

— Что, в Париже снова свирепствует голод?

— Уже второй день. И хандра. Но только не у синеглазых блондинок.

…Соломон всегда был симпатичен мне. И тогда, на съемках, и после, при случайных встречах на разных тусовках, он проявлял дружескую заботу и внимание, ну хотя бы совсем мизерное. Например, после скандала с порнухой тут же позвонил: «Если тебе нужны деньги, то у меня после «Ринго» их просто девать некуда. Я все еще бобыль, при этом совсем не голубой. В общем, со мной в придачу или без меня (клянусь!), моя квартирка и кошелек в твоем распоряжении, королева».

На следующий день он усердно поедал прихваченные в магазине отбивные и с удивлением наблюдал за моим скучающим бокалом.

— Значит, не спилась и не искурилась.

— Увы, обделена сим призванием.

— А в глазах — синих морях — тощища! Я попал точно по адресу. — Сол отложил вилку, с сожалением оставив кусок отбивной, и вытер руку о бедро.

— У меня есть салфетка.

— Брось, привычка пользоваться доступным материалом осталась от всяких переделок в экспедициях. Бывает, что и туалетной бумаги нет.

— Начинаешь пугать? — улыбнулась я, заправляя за ухо нечесаную тусклую прядь. — Давай переходи к делу, я не из слабонервных. Как вижу, сценарий ты не привез. Кто режиссер?

— Сценария нет. Режиссера тоже. Только ты, я и сама жизнь. — Сол развел руками. — Крошка, если мое предложение тебя не устроит — забудь. Прошу тебя, забудь и молчи. Мне бы не хотелось, чтобы ты «случайно» выпила целый пузырек снотворного или попала под автомобиль… В деле замешаны серьезные люди. Да тебе и не надо много знать… Видишь ли… Ну, ты слыхала про «скрытую камеру»?

— Это когда за людьми подглядывают, а потом выплачивают колоссальный штраф за вторжение в личную жизнь. Я совершенно не прочь, доставай свою аппаратуру! — Я игриво распахнула ворот отвратительно старой блузки.

— Умница. Моя фирма покупает у тебя полгода жизни. Ты ничего не делаешь, продолжаешь вести себя, как вела, и совершенно «не замечаешь» объектива. Ты и вправду не будешь замечать его: современные средства съемки так изощренны, что могут помещаться в пуговице и фотографировать футбольный мяч со спутника.

— Знаю, знаю, насмотрелась «крими». Но что за интерес к моей жизни? — Я окинула взглядом свое далеко не комфортабельное жилище. Мы сидели в пустой запущенной кухне.

— Во-первых, ты настоящая красавица. Во-вторых, если захочешь, то можешь затеять сплошные «египетские ночи». Весь фокус в документальности, «подсмотренности». Одно дело — врубить порнуху по видаку, другое — подглядывать в окно напротив. Ты же сможешь сыграть неведение?

— И что потом делать с этими глупостями? Подумаешь — откровения! Дама развлекается с любовником или любовниками!

— Ну, не просто дама, а Дикси Девизо, которую все помнят или уж наверняка вспомнят. И любовников можно подобрать по своему собственному сценарию. Кто там у тебя в бой-френдах?

— Не знаю, подумаю. И это появится на экранах?

— Да, но как бы вопреки твоему желанию. Разгорается скандал. Тебе платят колоссальный штраф за нарушение прав личности… А на самом деле ты дашь подписку, что согласна на съемочный эксперимент. Все остальное будет уже делом техники. В общем, ты отчаянно набрасываешься на мерзавцев, выставивших на обозрение твое грязное белье, и этим только подогреваешь страсти. А тем временем кинокритики убеждаются, что это не простая возня в дерьме, а новый, обалденно глубокий прием киноискусства. — Сол, сюрпризно улыбнувшись, чокнулся с моим пустым бокалом и отхлебнул виски.

Я призадумалась.

— Ты правильно понял, что неудачница Дикси махнула на себя рукой, точно высчитал, что сижу без копейки… Мне, право, вовсе себя не жаль. Но почему-то такое ощущение, что втягиваюсь в гадкое дело… Куда там воротилам порнобизнеса! А ведь я тоже не железная…

Мои глаза наполнились слезами от жалости к себе, и Сол как-то сник. Казалось, он был готов бежать отсюда без оглядки и жалел, что заговорил об этом. Когда он наспех засунул в рот последний кусок отбивной, я вцепилась в рукав его неизменной джинсовой куртки.

— Посиди еще. Если хочешь, переночуй.

— Эх, Дикси! Ну что это у тебя все как-то с вывертом, с зигзагом… Наверно, поэтому наш главный теоретик так за тебя и уцепился. Сам-то он о-очень заковыристый. Подонок, но ведь умница! В его идее о художнике, выворачивающем всего себя — свою душу, потроха, — есть какая-то жестокая правда! — Сол двинул кулаком по столу, звякнули бокалы, упал отодвинутый стул. Барсак возвысился во весь свой мизерный рост и протянул мне руки. — Знаешь, детка (он понизил голос), я иногда чувствую, что и сам могу зайти очень далеко ради «живого нерва» на пленке. «Все на продажу!» — девиз шизанутого гения. Но чем торговать, когда уже заложены и перезаложены последние ценности?.. А вдруг Шеф и в самом деле вынюхал золотую жилу?..

— А ведь ты чего-то боишься, Сол. Такую речь Барсак способен произнести только в свою защиту… Так в чем там дело, давай начистоту, дружище!

Соломон подсел ко мне поближе и обнял за плечи. Несмотря на выпитое виски, он был непривычно серьезен.

— Сам не пойму, в чем прокол. Ну, буду снимать тебя втихаря в разных приятных ситуациях… Ну, получишь ты аванс в пять тысяч баксов, почудишь с друзьями… Ну, допустим, плюнет тебе в лицо потом один из них, самый стеснительный… Не знаю… Вроде все чисто. Вот где самое дерьмо — не пойму!

— Черт! — Я взъерошила копну нечесаных волос и в раздумье сжала виски. — Давай свой договор и деньги. Ты меня не убедил. Ты меня купил.

— Э, нет! Завтра летим в Рим на интервью к представительной комиссии. Вот когда они проголосуют и утвердят твою кандидатуру, тогда можно думать о гонораре…

— Значит, опять пробы?.. Нет, Сол, мне совсем не хочется в Рим.

— «Фирма» оплачивает дорогу и еще — гардероб, жилище, автомобиль и все необходимые «декорации».

— Ну, если билет… — засомневалась я. — А вдруг во мне проснется врожденное целомудрие? У меня вся жизнь полосами: из дерьма — в повидло, а из порнухи — в монастырь.

— Не дрейфь, птичка. Мне кажется, ты просто струхнула. — Сол встал и, прижав мою голову к своей груди, грустно посмотрел на пустой, распахнутый, как перед отъездом, холодильник и одинокий пузырек с желтыми таблетками на деревянной полке с резной надписью «приправы». — Чуть не натворила глупостей, детка… А я так к тебе ни разу и не приставал… Вот было бы обидно!


Комиссия в Риме пожелала остаться неизвестной, рассматривая меня под прицелом яркой лампы, как на допросах в секретных службах. Разговор оказался коротким. Вероятно, я показалась им достаточно привлекательной и в меру глупой, чтобы сыграть роль подопытной свинки.

Был подписан договор на шесть месяцев, в соответствии с которым я обязалась не иметь претензий к «фирме» в случае вмешательства в мою личную жизнь с целью запечатлеть ее на пленку. Затем получила аванс в пять тысяч долларов и прямо из святилища киноискусства направилась в сопровождении Сола в довольно скромный отель, откуда начала обзванивать своих самых именитых кавалеров. Услышав имя Чака Куина, Сол заклинился: «Давай его! Только его, это будет класс! У меня уже руки чешутся и объектив от нетерпения пухнет».

Я разыскала звезду поздно ночью в его холостяцкой квартирке, предложив неожиданное путешествие. Чак задумался. Он был явно не один и недостаточно трезв, чтобы оценить свои планы на ближайшие дни.