– Поэтому и я хочу все закончить до того, как сядет солнце, а для этого мне нужно как можно больше комфорта. На полу лучше всего.

– Ну, как знаешь, – отворачиваясь к окну и поправляя собравшуюся складками юбку, сказала она.

Туфли остались на полу, жакет она повесила на спинку своего стула, а несколько первых пуговиц платья просто расстегнула. Сидеть на столе было, по меньшей мере, неприлично, но сейчас ее это не волновало. Погода была чудесной, они открыли одну створку окна, которое было заколочено всю зиму напролет, и комната наполнилась дыханием приближающегося теплого сезона.

– Та заказчица сказала, что хотела бы сделать несколько пригласительных в фотографии. Только для самых близких. А еще она спросила, не мог бы ты сделать серию отдельных снимков с ней и ее дочерью. Художественное фото в том же стиле.

Артур отвлекся от работы и снова поднял взгляд на свою жену. Рита сидела прямо на столешнице, опираясь на одну руку и поджав ноги. Заходящее солнце наполняло все очертания слабым, но объемным светом, и ее волосы почти золотились. Платье из самого тонкого сукна синего цвета красиво лежало складками, а шляпка покоилась рядом, прямо возле ее коленей.

– Ей понадобятся костюмы, – сказал он. – Если она хочет в том же стиле, то должна заказать столы, тоги или туники в ателье.

– Она сошьет сама. Я не говорила? До замужества она работала портнихой.

– Хорошо.

– Так значит, ты сможешь сделать то, о чем она просит? Здесь хватит для этого места?

– Думаю, да.

Рита повернулась к нему, изменив положение тела и показав расстегнутые пуговицы сразу под воротником платья. Полная грудь, едва проглядывающие ключицы, молочно-белая кожа, плавная линия шеи – все в ней сейчас казалось безупречным. Даже выбившиеся из хватки шпилек пряди волос лежали в идеальном порядке, словно подчеркивая ее красоту и необъяснимую мягкость – незримую, но ощутимую точно как физическое тепло.

– Нужно нечто более конкретное, чем «думаю», – улыбнулась она.

– Если она сошьет костюмы, то я сфотографирую их прямо здесь. Сейчас, когда мы так хорошо поработали и обустроили помещения, я даже полагаю, что не смог бы работать на дому. Мне кажется, словно делать хорошие снимки можно только здесь.

– Несмотря на отсутствие места?

– В студии Готлиба, да и у Гектора тоже было слишком много лишнего места. Там громоздились ширмы, мебель и прочий хлам. Здесь мы используем все – от начала до конца. Так даже лучше.

– Хорошо, – расправляя собранные у локтей рукава, вздохнула она.

– А можно оставить рукава так? – поднимаясь с пола и стряхивая пыль с шерстяных брюк, спросил он.

Она без возражений вновь приподняла ткань, открывая округлые запястья и изящные предплечья. Это доверие делало их отношения особенно близкими и живыми. Артур улыбался, направляясь к другому стулу, на котором лежала его сумка.

– Зачем? – заметив, что он идет к своей сумке, все же полюбопытствовала она.

– Хочу сфотографировать тебя, – ответил он, открывая клапан и вынимая одну из новых камер.

– Чтобы запечатлеть свою первую студию?

– Нет, просто хочу сделать твой портрет. Помнишь, что я сказал, прежде чем отправиться на обучение к Готлибу? – Она промолчала, и Артур сам ответил на свой вопрос. – Я сказал, что фотографии мне нужны лишь для того чтобы сохранить твою красоту. Теперь я вижу нечто необычное и прекрасное, и у меня, к счастью, есть камера. Можешь посидеть, не двигаясь?

Она кивнула. Все же, в Артуре оставалось много непонятного. Он мыслил лишь одними ему известными образами, и Рита старалась не задавать лишних вопросов. К тому же, он уже довольно давно не фотографировал ее, так что отказывать и портить ему настроение замечаниями не хотелось.

Он обошел ее и встал в узком пространстве между столом и боковой стеной комнаты. Камера была в его руках, и он уже держал ее у лица.

– Как же мне повезло встретить тебя, – глядя в окно и стараясь не шевелиться, сказала она.

– Везением это назвать сложно, – засмеялся он. – Помнишь, с чего все началось?

– Да, с лужи и твоего мотоцикла, – быстро ответила она. Такое знакомство забыть было невозможно.

– Этот случай стоил мне пары бессонных ночей, но зато я набрался смелости и подошел к тебе. Познакомиться с тобой было самым лучшим решением моей жизни.

– Ответить на твою просьбу согласием было самым правильным решением моей, – вторя ему, призналась она.

– А как же развод?

– Я бы развелась в любом случае, а вот впустить тебя в свой дом… до сих пор не знаю, как решилась.

– И я о том же. Подумать только, я мог проехать мимо своей жены и не заметить ее в толпе незнакомцев. Все было таким серым, таким безрадостным и однородным… я мог запросто потерять тебя в этом водовороте одинаковых шляпок, безликих драповых пальто и стеклянных витрин.

– Но ведь этого не случилось, – склоняя голову набок, прошептала она. – Все вышло именно так, как и должно было быть.

Артур отодвинулся к самой стене, прижимаясь спиной к холодной поверхности и все еще держа камеру на уровне глаз.

– Так и должно быть, – согласился он.

Желая получить снимок наверняка, Артур сменил четыре пластины, и Рита терпеливо сидела у окна. За все время их знакомства и отношений она научилась позировать без стеснения. Она стала увереннее, ее движения приобрели твердость. Нервозность, напряженность и суетливость напротив исчезли, уступая место естественному волнению и затаенной радости. Рите нравилось, что Артур продолжал делать ее фотографии даже после свадьбы. Так он показывал, что его чувства оставались прежними, и  это ощущалось во всем.

– Нет никого красивее тебя, – опуская камеру и застегивая чехол, сказал он. – И я рад, что ты тоже понимаешь это.

– Я красива лишь рядом с тобой, потому что ты видишь меня такой, – пряча под ресницами улыбку, возразила она. – Но в одном ты прав – когда ты фотографируешь меня, я чувствую себя самой красивой на свете.

– Как много времени понадобилось для того, чтобы убедить тебя в этом. Подумать только, с момента нашей встречи я не уставал твердить тебе о том, как ты красива, но ничто не могло тебя убедить в правдивости моих слов. Что же, в конце концов, заставило тебя поверить мне?

Она повернулась к нему, а затем протянула руку, словно желая дотронуться до его рубашки. Артур сделал шаг навстречу, подходя вплотную к столу и протягивая руку в ответ. Их пальцы соединились, и она легко сжала его ладонь.

– Ты купил мне ткань для платья, помнишь? Ты смотрел на меня в театре и писал мне короткие послания в той книжке, пока шел спектакль.

В тот вечер она увидела Элизу, и, насколько он помнил, это привело к полному провалу. Неужели было и что-то хорошее?

Тем временем она отпустила его руку и вновь обратила лицо к окну.

– Тогда, как ты помнишь, все закончилось не очень хорошо. Но в то же время я почувствовала себя желанной. Странное ощущение – мужчина находит меня привлекательной. Я способна волновать, пробуждать чувства, вызывать восхищение. Разум кричал мне, что все это эфемерно, что на самом деле это просто обман, и я поступила так, как велел рассудок. Однако я все же запомнила то приятное чувство, возникшее в тот момент, когда в темноте зрительного зала я поймала твой взгляд на себе.

Все то время, пока Артур обходил стол, чтобы встать за ее спиной, пока обхватывал ее талию и притягивал к себе, на его лице играла счастливая улыбка. Их тела соприкоснулись, и Рита прижалась к его груди, поворачивая голову и касаясь его щеки своей щекой.

– Пусть так будет всегда, – целуя мочку ее уха, сказал он.

– Так и будет, пока рядом со мной находится мой король, – пообещала она, тихонько рассмеявшись и касаясь его лица кончиками пальцев.

– Никакой я не король, – смутился Артур.

Она засмеялась чуть громче, и он опустил лицо к ее шее, скользя кожей по мягким каштановым волосам и тоже начиная посмеиваться.

– Ну, хорошо, я согласен стать королем, только если ты будешь рядом, – соглашаясь на компромисс, выдохнул он.


Эпилог. Робби


В пятьдесят девять все ощущается не так, как в девятнадцать.

Роберт медленно подходил к дому, в котором провел четыре года своей жизни. Иногда он думал, что это время и было самым счастливым в его судьбе.

Дорога была разбитой и заброшенной, хотя в некоторых домах Пятого переулка все еще жили люди. Теплый и влажный июнь вступил в свои права, и Роберт наслаждался неспешной прогулкой по местам последних лет своего детства. Как странно – в те времена он твердо верил в то, что повзрослел и открыл все тайны жизни. Последовавшие за этим годы доказали обратное – он был всего лишь самоуверенным глупцом, пропустившим в жизни так много важного и даже необходимого. Роберт никогда не был женат и не имел детей. Иногда он начинал жалеть об этом, но чаще всего в его душе царило странное спокойствие, уже давно пришедшее на смену жажде новых ощущений.

Впрочем, со стороны всегда казалось иначе – по части иллюзий он преуспел. Прожив всю жизнь в бесплодных попытках отказаться от своего сходства с отцом, Роберт был вынужден признать, что искусство маскировать действительность он унаследовал от Антона в полной мере.

Калитка с облупившейся краской поддалась очень быстро – проржавевший замок явно не нуждался в ключе. Дорожка к дому сохранилась на удивление хорошо, да и крыльцо выглядело почти так же, как и в те времена, когда Рита выметала его по утрам.