– Разве тебе нечего мне сказать?

Она не смотрела на него, но лицо под уродливой шляпкой еще больше побледнело.

– Нет.

– Не лги, Сидони.

– Мне нечего тебе сказать, Джозеф. – Она медленно повернулась к нему – глаза тусклые, взгляд бесстрастный. Дрожа, поднесла руку к бескровным губам. – Пожалуйста, отпусти меня.

– Ни за что на свете, – угрюмо отозвался он, сильнее сжав ее руку.

– Пожалуйста… умоляю тебя. – Сидони покачнулась. Лицо ее приобрело зеленоватый оттенок – под стать воде Серпантина. – Пожалуйста.

Та Сидони, которую он знал, противилась бы ему, настаивала, чтобы он убрал руку. Эта Сидони говорила слабым голосом, от которого ему хотелось крушить все на своем пути.

– Проклятье! Сидони, ты просто рвешь мне душу. – Он подхватил ее, когда ноги у нее подкосились, не дав повалиться на сухую зимнюю траву.

Глава 29

Сидони купалась в тепле и надежности. Она сразу поняла, что это руки Джозефа прижимают ее к груди. Как она скучала по этому чувству! Ей было так холодно, с тех пор как он ушел. С возгласом довольства она прильнула щекой к тонкой шерсти его пальто. Если это сон, она не хочет просыпаться.

Но реальность не позволила ей забыться надолго, жестоко напомнив, что Джозеф несет ее только потому, что она не удержалась на ногах. Как унизительно. Как неприятно. Как… откровенно.

Ее красивая фантазия, где Джозеф желает ее, разбилась о горькую реальность. Сидони проклинала свою слабость. Сегодня она пыталась съесть завтрак, но чувствовала себя слишком уставшей и больной, чтобы проглотить больше пары кусочков. Вчера вечером она заставила себя поесть, но не смогла удержать еду в желудке.

Почему, ну почему она не отправилась на север сразу же после отъезда из Уилтшира? Но ее так тошнило все время, что долгая поездка в карете была невозможна. К тому же она понимала, что если бы Джозеф захотел, то нашел бы ее везде.

– Поставь… поставь меня. – Гордость – это все, что у нее осталось, и она должна быть твердой, но просьба вышла слабой, вымученной.

– Нет.

Голос его прозвучал резко. Когда Джозеф подхватил ее на руки, ей почудилось, что он вновь превратился в того мужчину, который нашептывал ей нежности, унося к звездам.

Сердце ее колотилось от страха и отчаяния.

– Пожалуйста, Джозеф, я могу идти.

– Хорошо.

Он резко остановился и поставил ее на ноги. Голова у Сидони тут же закружилась. Она судорожно вздохнула, чтобы успокоить взбунтовавшийся желудок. Нельзя, чтобы ее стошнило. Только не сейчас, не перед Джозефом. Это было бы слишком унизительно. В любом случае в желудке у нее все равно ничего нет. Желчь наполнила рот. Она почувствовала, что падает в какой-то черный колодец.

Откуда-то издалека услышала она, как Джозеф чертыхнулся, вновь подхватив ее на руки. Сидони попыталась воспротивиться, но мышцы оставались слабыми и безвольными. В душе она по-прежнему была сильной и решительной, но тело подвело. Она ждала, когда он скажет какую-нибудь колкость, но он молчал.

– Куда ты меня несешь? – спросила Сидони, когда желудок немного успокоился.

– В свою карету, – коротко бросил Джозеф.

Она говорила себе: не имеет значения, что он ненавидит ее. Важно лишь построение надежного будущего. В последние месяцы только эта суровая мысль и помогала ей держаться. Но она утратила свою успокаивающую силу, когда Джозеф крепко прижал ее к себе, хотя это была лишь пародия на его пылкие объятия в замке Крейвен.

– Ты отвезешь меня домой?

– Нет.

Сейчас, когда ей не надо было прилагать усилия, чтобы держаться прямо, она начала чувствовать себя немножко прежней Сидони Форсайт. Той Сидони, которой была до того, как ее жизнь развалилась на части. По крайней мере, надеялась, что это так. У нее было такое чувство, что эта встреча вот-вот станет поистине очень неловкой.

Мозг ее лихорадочно работал. Джозеф сказал, что разговаривал с Робертой. Она могла представить, что наговорила о ней сестра, поскольку после этого он отправился на поиски Сидони. В конце концов, он мог найти ее в любое время за последние три месяца – его молчание было красноречивее всяких слов. Даже когда он предложил ей денежное содержание, письмо пришло от его секретаря. Отказ от его щедрого подарка доставил ей удовольствие, пока до нее не дошло, что ее ответ, возможно, не пойдет дальше стола какого-нибудь мелкого служащего.

– Чего ты хочешь? – спросила Сидони.

– Нам надо поговорить об этом. – Джозеф подождал, когда лакей откроет дверцу большой городской кареты. – Среди прочего.

– Джозеф, я… не хочу ехать с тобой, – пробормотала она, внезапно испугавшись. Это сильно смахивало на похищение. Сидони заерзала, но безрезультатно. – Я бы предпочла сама пойти домой.

– Очень жаль, – безапелляционно заявил Джозеф. Но прикосновение его было нежным, когда он усаживал ее в карету. Он забрался следом, и лакей закрыл дверцу со щелчком, который в чрезмерно чувствительных ушах Сидони прозвучал как звук захлопнувшейся тюремной двери. Запах кожи, Джозеф и ограниченное пространство заполнили ее чувства, но желудок, к счастью, остался спокойным.

– Ты не имеешь права сгружать меня сюда, как какой-нибудь мешок, – упрямо проворчала она, но потом замолчала. Джозеф укутал ее в плед так бережно, будто она была хрустальной вазой, которую он боялся разбить. Да только вместо этого разбил ей сердце!

Впрочем, сердце ее разбилось уже давно. Немудрено, что она оставалась такой безжизненной, несмотря на подбадривающую решимость позаботиться о своем будущем. Никто не живет без сердца.

– Прекрати, Сидони. И даже не думай убегать. В твоем теперешнем состоянии ты даже дорогу не перейдешь. Мне придется опять тебя поднимать. – Он опустился на сиденье с ней рядом и достал бутылку бренди и стакан из кожаного кармана на дверце.

– Меня стошнит, если я это выпью, – негодующе сказала Сидони, когда карета тронулась.

Джозеф бросил на нее непроницаемый взгляд.

– Это для меня.

– Я внушаю тебе такой ужас, что требуется выпить для храбрости?

Он не улыбнулся.

– Определенно.

Джозеф плеснул в стакан золотистой жидкости и осушил его. Потом вернул бутылку и стакан в карман с намеренной медлительностью, которая действовала ей на нервы. Сидони не сомневалась, что именно этого он и добивался. Молчание затягивалось, и ей уже стало невмоготу.

– Роберта рассказала тебе, да?

Опять этот непроницаемый взгляд.

– Когда мы были вместе, ты дала обещание.

– А потом ты велел мне убираться прочь из твоей жизни.

Те его слова до сих пор отдавались в ней болью.

– Это не отменяет твоего обязательства.

Непроницаемая маска на его лице треснула, и ей удалось мельком увидеть его истинные чувства. Он был зол. Она знала это с самого начала. Он пытался это скрыть, но дергающийся на щеке мускул выдавал его. Более того, он уязвлен. Ему больно. Невыносимо больно. Внутри у нее все сжалось от раскаяния, сожаления и бесполезной, мучительной любви.

Стыд мешал ей заговорить, хотя не было смысла скрывать правду. Когда он упомянул о ее обещании, она поняла, что игра окончена. Черт бы побрал Роберту за ее вмешательство.

– Итак, ты все же не хочешь мне рассказать, – сурово проговорил Джозеф. – Что я должен сделать, чтобы заставить тебя признаться?

Какой смысл откладывать неизбежное? Она встретилась с ним взглядом и сказала с вызовом, которого не чувствовала с тех пор, как покинула его:

– Я беременна.

– Знаю.

– Я ничего не прошу.

– Дело совсем не в этом. Мой ребенок не будет рожден ублюдком.

– Ты не хочешь жениться на мне.

Сидони гадала, станет ли он это отрицать. Почти хотела, чтобы он солгал. Но он, разумеется, не стал лгать. Выражение лица его было суровым.

– Нет.

Она силилась отыскать какое-нибудь возражение. Это было трудно. Встреча с Джозефом напомнила ей обо всем, что она потеряла. Вскоре после их последнего разговора в тюрьме она обнаружила, что носит его ребенка. С тех пор ее почти все время тошнило. Утренняя тошнота, казалось, превратилась в круглосуточную. Но, по крайней мере, тошнота не давала ей терзаться мыслями о том, как она испортила свою жизнь.

– И я говорила тебе, что никогда не выйду замуж.

– А еще ты сказала, что если понесешь от меня, то станешь моей женой.

Не говорила. Во всяком случае, не такими словами. Но своими поступками безмолвно соглашалась на его ультиматум. Она не могла сказать, будто он преследует ее сегодня под ложным предлогом.

– Ты не можешь заставить меня выйти за тебя. – Голос ее дрожал, потому что сейчас самым легким решением казалось предоставить все решения ему. Потом ей в голову пришла ужасная мысль: ее заявление не вполне правда. – Ты ведь не урежешь содержание Роберты и школьную плату за мальчиков, нет?

На этот раз ей удалось прочесть его мысли, и она поняла, что он собирался заявить о таком намерении, но потом покачал головой.

– Нет, это касается только нас двоих. – Джозеф помолчал. – Скорее тебя и твоей чести. Тебе лучше других известны мои детские невзгоды и страдания. Ты ведь наверняка не захочешь, чтобы твой сын или дочь пережили то же самое.

– Людям необязательно знать, что я не замужем, – пробормотала Сидони, кутаясь в плед, чтобы защититься от его слов и своей совести, которую до сих пор заглушала жалостью к себе.

– Люди всегда узнают, – непреклонно заявил он.

Она могла согласиться, что он прав. Одна ладонь легла на живот. Пока еще ничего заметно не было, но через несколько недель ее тайна перестанет быть тайной. К тому времени ей необходимо уехать из Лондона и поселиться там, где ее никто не знает. А для этого надо, чтобы она могла проехать больше чем одну милю, не вытошнив. Поездка из Уилтшира в Лондон была ужасной. Сейчас ее желудок вел себя хорошо, но, разумеется, это потому, что карету Джозефа почти не трясет.

Она была слишком несчастна и напугана, чтобы принять хоть какое-то решение. Планировать будущее в качестве никому не известной вдовы с ребенком в какой-нибудь северной деревушке – это прекрасно, но перспектива жить во лжи до конца дней своих вызывала у нее содрогание. Мысль о том, чтобы жить несчастной и одинокой, без любимого мужчины, казалась Сидони слишком жестокой. Упомянув о своих детских страданиях, Джозеф задел ее за живое. Она не хотела, чтобы ее ребенок рос безотцовщиной. Она хотела, чтобы ее малыш имел любящих родителей.