– Звучит как сказка, – саркастически заметил Джозеф, с трудом поборов желание скомкать брачное свидетельство и швырнуть им в нее.

– Но очень многое объясняет. Думаю, как только ты станешь виконтом Холбруком, все будут рады услышать торжественное заявление о твоей невиновности. – Сидони сунула дрожащую руку в карман своей поношенной накидки и вытащила еще одну бумагу. – Это подтверждает, что преподобный Траск был в Испании, когда твои родители обвенчались, и есть еще письмо, удостоверяющее подлинность его подписи на брачном свидетельстве.

Смотреть на нее было больно, мучительно больно. Его смущающие, сентиментальные мечты о жизни с ней рассыпались в прах. Он ненавидит ее. Ненавидит почти так же сильно, как и любит. Ему хотелось бы уничтожить эту любовь, но Джозеф понимал, что скорее эта любовь уничтожит его.

– Ты передала то, что хотела. Я больше не желаю видеть тебя.

Сидони побледнела еще сильнее, а он заглушил еще один непрошеный укол совести. Она заслуживает страданий. Она искромсала его сердце на куски. Хуже того, она походя и жестоко заставила его поверить, что кто-то может полюбить такое чудовище, как он. Вот в чем ее настоящее преступление. Он никогда не простит ее.

Лицо ее было мертвенно-бледным, в глазах стояли слезы, но она не отступала, как бы по-свински он ни вел себя с ней. Поколебавшись, Сидони шагнула вперед и положила письмо на стол у стены.

– Пожалуйста, послушай, Джозеф. Это твой ключ к свободе. Если ты скажешь, что отправился в Барстоу-холл рассказать Уильяму, что являешься законным наследником титула, люди поймут, что ты его не убивал. Наоборот, это у него был мотив убить тебя.

– И почему же я не упоминал об этом до сих пор? – спросил он, вновь прибегнув к сарказму, ненавидя себя, ненавидя ее, ненавидя все на этом проклятом свете. – Вылетело из головы?

Она вздрогнула от его тона, и он почувствовал себя подлым и мелочным из-за того, что изводит ее. Джозеф был так зол, что хотел разнести все к чертям собачим. Но поддевая ее, он как будто мучил котенка.

– Ты… – Сидони судорожно вздохнула. – Ты имеешь полное право сердиться. Но, пожалуйста, выслушай. Если ты скажешь, что ждал, чтобы рассказать семье Уильяма, и мой визит сюда это подтверждает, люди сочтут тебя скорее героем, чем злодеем. Человек, который, рискуя жизнью, заботится о чувствах скорбящей вдовы и осиротевших детей самоубийцы.

Она вздохнула и убрала волосы с лица. Они теперь были заметно растрепаннее, чем когда она пришла. Он вспомнил, как будто это было с кем-то другим, как притянул ее к себе, как сердце его подпрыгнуло от радости при виде нее. Когда она вошла, он почувствовал себя цельным. Никогда больше не испытать ему этого чувства.

– Какая трогательная история. И как далека от реальности.

Ее губы сжались.

– Не позволяй саморазрушительной злости взять верх, Джозеф. Как только ты все обдумаешь, то поймешь, что это дает тебе будущее. И имя. И способ избежать обвинения в убийстве.

– Очень ободряюще, моя дорогая, – сухо бросил он. – И так побуждает к действию.

Она выпрямилась и посмотрела на него. Отчаяние в ее глазах, как в зеркале, отражало агонию в его сердце. Он пытался внушить себе, что ее страдания – очередной обман, но не мог заставить себя поверить в это.

– Не упусти этот шанс только потому, что ненавидишь меня. Ты считаешь, что я обманула тебя. Да, это так. У меня была веская причина, но эта причина не оправдывает моих действий.

– Уйди, пожалуйста.

Ему невыносимо было смотреть на нее. Невыносимо было вспоминать все то, что она заставила его чувствовать, и знать, что все это было ненастоящим.

Сидони покачнулась, но быстро собрала остатки мужества и не сдала позиций. Дрожащими руками натянула капюшон на голову.

– Я… я желаю тебе добра, Джозеф, – прошептала она и отвернулась.

Черт бы ее побрал! Каким бы злым он ни был, он не мог позволить ей вот так уйти. Он даже не знал, приехала она одна или со служанкой. Ньюгейт – опасный район Лондона, а сейчас уже ночь.

– Сидони…

– Да?

Он не видел ее лица, но одеревеневшие плечи говорили о том, что ей трудно держаться.

– С тобой есть кто-нибудь из слуг? Если нет, я попрошу Сайкса проводить тебя домой.

Она не повернулась к нему.

– А тебе не все равно?

Горькая, неприятная правда заключалась в том, что ему было совсем не все равно.

– Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Как это великодушно с твоей стороны, – пробормотала она и громко заколотила в дверь.

– Сидони, я… – беспомощно забормотал он, когда она скользнула мимо надзирателя в полутемный коридор, – желаю тебе… счастья.

Она ушла и не услышала.

Со стоном он опустился на койку и спрятал лицо в ладонях. Ну просто прекрасно! Наконец-то он может восстановить честь родителей и свои неотъемлемые права на титул. Ему следовало бы сходить с ума от радости.

А ему безразлично, жив он или умер.


– Меррик, Меррик, что, черт возьми, на тебя нашло?

Как в тумане, Джозеф поднял голову. В его камере стояли два высоких, хорошо одетых джентльмена. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы узнать герцога Седжмура и Ричарда Хармсуорта. Они когда-то спасли ему жизнь. Он много лет избегал их, потому что всякий раз, когда видел их, заново переживал мучительный стыд своего поражения.

– Где Сидони? – Он вскочил и протиснулся мимо них, но коридор был пуст.

– Я отправил мисс Форсайт домой в своей карете, – ответил Седжмур с ноткой неодобрения.

Его кольнуло чувство вины. Джозеф догадался, что ей не удалось скрыть своего горя.

Седжмур продолжал:

– Перед тем как уехать, она попросила нас предложить тебе свои услуги.

Brava, bella! Он не имел представления, как ей это удалось, но при поддержке этих двух всеобщих любимцев он наверняка избежит виселицы. Если бы только его это хоть немного волновало.

– Леди сказала, у нее есть доказательство твоей невиновности.

– Да, есть.

Стало быть, игра началась. Он судорожно вздохнул и осознал, что Сидони была права. Какое бы негодование ни вызывал у него ее совет, он должен доказать свою невиновность, и история, сочиненная ею, послужит этому не хуже любой другой. А оказавшись на свободе, он оценит то, что осталось от его загубленной жизни. И хочет ли он что-то исправлять.

Джозеф вглядывался в мужчин, которые пришли ему на выручку. Седжмур и Хармсуорт никогда не презирали его за незаконнорожденность. Оба, несмотря на свое скандальное происхождение, были известны как люди слова. Если они пообещают помочь, то непременно помогут. Он расправил плечи и попытался придать голосу решимости. Он не может сейчас потерпеть неудачу. Его долг перед родителями – восстановить справедливость.

– У меня есть свидетельство о браке родителей.

– Святые угодники! – выдохнул Хармсуорт. – Ты – виконт Холбрук? Это все равно, что пустить волка в овчарню.

– Воистину. Теперь, когда я получил благословение от семьи кузена на придание обстоятельств огласке, я намерен заявить права на свое наследство.

Глава 28

– Миссис Меррик просит принять ее, милорд.

При звуках зычного голоса дворецкого, которого он нанял на службу в свой лондонский дом, Джозеф отложил ручку и потер уставшие глаза.

– Здесь, в доме? – поразился он.

В течение трех месяцев он был официально признан виконтом Холбруком и только начал разбираться с тем беспорядком, который Уильям оставил в имущественных делах. Он взялся за очередную партию бумаг еще до завтрака, а сейчас был день, и Джозеф сомневался, что ему удастся освободиться раньше обеда.

Теперь Роберта хочет видеть его. Он не разговаривал ни с одной из сестер Форсайт с той горькой встречи в Ньюгейте, когда оскорбленный и злой набросился на Сидони. Трех месяцев хватило, чтобы раскаяться в своей вспышке, но боль в сердце они не успокоили. Тоска по ней лишила его сна. А если он время от времени проваливался в беспокойный сон, мучительные видения преследовали его.

Ему было чертовски плохо.

Настолько плохо, что порой он думал послать гордость к чертям и приползти к Сидони в жалкой надежде на доброе слово. После того как он накинулся на нее, прощения он не ждал. Она спасла его, а он ответил не благодарностью, но яростью. Но потом рассудительность требовала оставить ее в покое. Предоставить ей свободу строить свое будущее, которое она не намерена делить с Джозефом Мерриком.

Она вполне ясно дала это понять.

Назначив денежное содержание Роберте и приняв на себя финансовые обязательства по содержанию сыновей Уильяма, он предложил пособие и Сидони. В то время он все еще чувствовал себя оскорбленным тем, что сестра для нее оказалась важнее, чем он. А как унизительно было сознать, что, по крайней мере частично, в его вспышке виновата ревность. Но даже в гневе ему невыносимо было думать, что она влачит жалкое существование. Ему хотелось, чтобы она имела возможность купить красивое платье и новую шляпку…

Какой-то поверенный из Сити отказался от ее имени от любой помощи виконта Холбрука. Она не приняла этот подарок. Ее холодный отказ вызвал у Джозефа чувство, будто она располосовала только-только затянувшуюся рану. Здравый смысл и чувство самосохранения требовали предоставить ей возможность справляться со всем самой, но здравый смысл не согревал в холодную зимнюю ночь, и он почти готов был послать его к дьяволу. Если он станет искать Сидони, то рискует испытать унижение. Однако унижение – роскошь в сравнении с бесконечной, грызущей его тоской.

В Девоне Сидони желала его. Он во многом в своей жизни ошибался, но только не в этом. Быть может, если он упадет ей в ноги, она вновь удостоит его своей милости. Вот до чего он дошел в своем одиночестве, каким жалким стал. Всю жизнь он мечтал, что если докажет свои законные права, сотрет пятно позора с памяти родителей, расквитается с этим негодяем Уильямом за его зло, то будет счастлив.