Я кое-как взяла себя в руки, вполне прилично провела тренировочный эфир; однако настроение оставалось преотвратным. Оно нисколько не улучшилось, когда сразу после тракта Элеонора отправила меня на восьмой этаж.

– Вас ждут, Алекса, переодеваться некогда, – сама она выглядела как всегда безупречно в укороченных брючках и полупрозрачной блузке.

– Но послушайте, Элеонора, я просто не могу ходить по телецентру в этом подобии купальника! – я раздраженно показала на лайкру, змеиной кожей обтянувшей мою фигуру.

– Илья сказал "немедленно", значит немедленно, – отрезала она, поправляя дорогие часы на запястье. – Вам что, не нужен контракт?

Хороший вопрос, думала я, ежась под осуждающими взглядами своих попутчиков в лифте. Чертовски хороший вопрос, думала я, заходя в хай-тек-кабинет программного директора, где собрались одетые в дорогие деловые костюмы люди, на фоне которых я чувствовала себя танцовщицей из Мулен Руж.

– Привет-привет, Алекса, проходи, садись! – приветствовал меня Илья, пока остальные мужчины сканировали глазами каждый сантиметр моего обтянутого блестящей лайкрой тела.

Я села за стеклянный стол, старательно не замечая перемигиваний участников собрания. Никого из них, кроме руководителя развлекательного вещания Алексея Орлова, еще более мрачного, чем обычно, я не знала. Представлять мне их не стали. Илья подтолкнул ко мне папку с документами и золотую ручку.

– Вот твой долгожданный контракт, Алекса, – он улыбнулся, но глаза его оставались по-прежнему жесткими. – Можешь подписывать.

Я открыла папку. Листов тридцать мелким шрифтом.

– Я бы все же хотела его сначала прочитать.

Илья пренебрежительно усмехнулся.

– Не стоит! Слишком сложно для твоей хорошенькой головки – и подмигнул с недопустимой фамильярностью.

К нему присоединился Алексей Орлов:

– Алекса, вы нас задерживаете, у нас у всех еще много дел.

Я стиснула зубы. Во мне проснулись Козерог и дочь юриста.

– Простите, но папа научил меня внимательно изучать все документы, которые мне предлагают подписать, – и углубилась в чтение.

Им следовало назвать этот контракт "Соглашение о восстановлении рабства на телеканале". Трудовой договор был по-настоящему кабальным. По сути, мне приходилось продавать душу – и самое обидное, что за мизерные деньги.

Я не имела права высказывать мнение, противоречащее политике канала, даже в частных беседах. Я не имела права негативно отзываться об отечественной продукции, даже в частных беседах.

Я не имела права вносить изменения в свою внешность без согласования с руководством. Я не имела права выходить из дома без полного макияжа и укладки на случай встречи с папарацци.

Я не имела права ездить за границу без письменного разрешения руководителя развлекательного вещания. Шестое чувство мне подсказывало, что выцарапать такое разрешение из угрюмого Алексея Орлова будет практически невозможно. А ведь я так мечтала съездить в Америку, на родину моих любимых сериалов! (Как в старом анекдоте: "Хочу в Санта-Барбару, ведь я там всех знаю!")

Окончательно добили меня последние пункты: я обязана за свой счёт приобрести смартфон последней модели; я обязана завести аккаунты в самых популярных социальных сетях, в том числе "Инстаграме", чтобы оперативно сообщать фолловерам новости об отечественных инструментах; я обязана вести подкаст о ремонте своими руками с использованием отечественных же инструментов. Кроме того, двадцать четыре часа семь дней в неделю я обязана оставаться на связи.

Это мы уже проходили! Все выжидающе уставились на меня.

– Знаете, Илья, – я закрыла папку и положила сверху золотую ручку. – Я не могу это подписать.

– Что? – вытаращил глаза программный директор. – Да у нас завтра эфир!

– Помню. – Как ни странно, я была совершенно спокойна. Более того – меня переполняло облегчение. – Но меня в этом эфире не будет. Я уезжаю домой.

Мужчины заговорили одновременно. Всех перекрыл резкий голос Ильи:

– Ты хоть понимаешь, какие мы понесем из-за тебя убытки?

Я пожала плечами и посмотрела в сторону взбешенного Алексея Орлова.

– Ну, у вас же есть еще минимум сто пятьдесят четыре претендента на мое место, которые будут счастливы здесь работать. Так что не думаю, что вы так уж сильно пострадаете.

Илья встал из-за стола и вплотную подошел ко мне. Под обтягивающей серой футболкой тяжело поднималась и опускалась накачанная грудь. Сейчас он был похож на бульдога, рвущегося в бой.

– Мы на тебя в суд подадим, понимаешь?

Я тоже встала. Наши глаза оказались на одном уровне.

– Так ведь вы до последнего не подписывали со мной контракт. По сути, у меня перед вами нет никаких обязательств.

Он буравил меня взглядом.

– Подадим иск на возмещение затрат, связанных с различными косметическими процедурами. Думаешь, тебе волосы бесплатно нарастили?

Я мило улыбнулась.

– Я могу их вам вернуть, мне не жалко. И просто для информации: у меня папа знаменитый юрист, введите в "Яндексе" "Виктор Суриков"; поймёте, что не стоит со мной связываться.

В гробовом молчании я дошла до двери, обернулась, посмотрела прямо на Илью и добавила:

– И кстати, Илья – мы с вами на брудершафт не пили. Называть незнакомых людей на "ты" неприлично.

После чего развернулась и, закрывая за собой дверь, успела услышать голос Алексея Орлова:

– А я ведь предупреждал, что нельзя с ней связываться!

***

#домой

Обратно в гостиницу я летела как на крыльях. Не обращая внимания на снежинки, обжигавшие мое разгоряченное лицо. Пока я была в "Останкино", вечернее небо затянуло тучами, задул сильный северо-западный ветер – Петербург передавал мне атмосферный привет. Косой мокрый снегопад. Что может быть лучше?

Мне нестерпимо хотелось поскорее собрать свои вещи и – срочно в аэропорт! Или на вокзал! Подойдет любое средство передвижения, способное доставить меня в родной город. Я была сыта Москвой по горло. Меня тошнило от Москвы и всем, что с ней связано. Отныне я внесла слово "Москва" в личный список матерных слов. Массивная Останкинская телебашня сейчас казалась мне самым уродливым сооружением на земле. Монстр-телецентр глядел на меня сквозь темноту и снег сотнями горящих глаз-окон.

Распрощаться с "Останкино" оказалось совсем несложно. Я переоделась в свою одежду под строгим контролем Элеоноры. После звонка Ильи она не разрешила даже задернуть занавесочку в примерочной, а то вдруг утащу с собой ценный бюстгальтер пуш-ап. Сказала Элеоноре и ее свите "спасибо за всё" – они не ответили; сдала внизу свой пропуск; и всё, я свободна как ветер!

Да, ну и темпы: всего за три месяца потерять две работы и одного бойфренда, подсчитала я в отеле, запихивая как попало вещи в дорожную сумку. На работы-то плевать, а вот Васю я верну, сказала я себе. Буду бороться за него. Я сейчас сильная. Позвоню ему, как только приеду в Петербург. Извинюсь. Соглашусь на всё, что он мне посоветует. Мы все бытовые трудности преодолеем. Жалко продавать дом, конечно, но Васю терять еще жальче. Изольду в сторонку отодвинем. Мы с Васей на одной волне, а она пусть к своему Владленчику отправляется.

Я увидела его, как только вышла из гостиницы в ночь, расплатившись по счету и надеясь, что оставшихся денег хватит на обратный билет. Он стоял возле входа, прислонившись к капоту своего черного, заляпанного свежей грязью джипа (совсем как когда-то у меня на даче), и задумчиво курил. Среди знакомых мне москвичей никто не курит. Это теперь не модно. В Москве теперь модно ходить на йогу и называть себя вегетарианцем. Или веганом. Или пескетарианцем.

– Вася, – ошеломленно сказала я и выронила дорожную сумку прямо в мокрую грязь под ногами.

Он сфокусировал свой взгляд на мне и первые секунды с недоумением оглядывал. Вероятно, узнать меня было непросто: фальшивые волосы намокли от снега и свалялись в один огромный черный ком, на лице – ноль эмоций из-за ботокса, кожа – коричневая от искусственного загара, глаза густо накрашены, губы ярко размалеваны красной помадой. Хорошо хоть косметика профессиональная, водостойкая, не потекла, пока я бежала по улице к гостинице.

– Шура? – недоверчиво уточнил он. Я кивнула, не зная что сказать. Все слова вдруг стерлись с моего жесткого диска.

Вася сделал несколько шагов мне навстречу, оказавшись в круге света уличного фонаря.

– Все-таки решила последовать моему совету? Была на "Мосфильме", пробовалась на роль ведьмы? – с иронией спросил он, улыбаясь. Глаза у него были уставшие, щетина – двухдневная, плечи – поникшие. Весь он был такой родной и любимый.

– Да уж, Василий, совсем не такие слова ожидает услышать девушка после ссоры и долгой разлуки! – нисколько не обижаясь, откликнулась я в той же тональности. И приблизилась к нему вплотную. – Но в чем-то ты прав. Я здесь как в загробном мире побывала. – И уже не в силах сдерживать эмоции, обняла его за шею. Восхитительный запах табака и мужского дезодоранта успокаивал. – Господи, да ты насквозь мокрый!

– Я боялся тебя проглядеть, не садился в машину, стоял под снегом, – сбивчиво объяснил Василий, прижимая меня к себе и ласково гладя по голове. – А что у тебя с волосами? Ёкарный бабайка! Это парик?

– Если бы! – горько вздохнула я. – Каждую волосинку, подлецы, клеем приклеили.

– Звери какие, даже на подиуме над людьми так не издеваются. Максимум – намажут подошвы туфель лягушачьим салом, – улыбнулся он, глядя мне в глаза.

– Кстати, я видела, как вы целовались с Изольдой! – вспомнила я, резко отстраняясь.

Он притянул меня обратно.

– Когда? В ее машине, что ли? Лично я с ней не целовался. Она сама мне на шею бросилась. Если бы ты задержалась на секунду дольше, увидела бы, как я выскакиваю из салона как ошпаренный. Она приезжала мириться, хотела бросить Владлена, а я сказал, что мы с ней никогда не будем вместе, вот она и попыталась использовать последний аргумент.