— Из-за чего? — слегка нажал Гришаня. Лешка не поддался:

— Не важно. Алька никого не убивала.

— Ну, вот видите, — с искренним облегчением откинулась на спинку скамьи Истомина.

— Тогда остается единственная кандидатура. — Гришаня смотрел прямо на Лешку: — Вы сами. Застали папашу в интересном положении с вашей невестой и рассердились.

— Нет! Нет! — закричала Лешкина мать. — Это не Лешик!

— Думаю, либо жених, либо невеста…

Мария Алексеевна и Таня смотрели на меня. Сейчас их взгляды были похожими. Своей неприкрытой враждебностью. Во взглядах явно читался сделанный выбор. Понятное дело, как хорошо и удобно — заезжая злодейка, чужой человек. Стало больно. Таня за все время нашего знакомства не пыталась демонстрировать дружелюбие, а вот Мария Алексеевна, мне показалось, мало-помалу прониклась ко мне симпатией.

Дверь плавно открылась, пропустив из коридора мужские голоса и эксперта. У меня хватило сил удивиться. Я думала, все менты покинули нас, оставив только веселый дуэт. А оказалось, в доме вовсю кипит следственная деятельность.

— Ну, командир, — обратился эксперт к Гришане, — мы там все закончили и уезжаем.

Гришаня кивнул, и эксперт, подмигнув Петрову, повернул к выходу. Уже взявшись за дверную ручку, он, словно что-то вспомнив, обернулся к Гришане:

— Ребятишек можешь отпустить. Их пальчики не обнаружены на орудии убийства.

— Может, стерли? — понадеялся Гришаня.

— Да нет, там куча старых следов и несколько свежих, но детки вообще за вещичку не хватались.

Мария Алексеевна взглянула на меня, в ее глазах плескалась радость, и я убедилась, что она действительно хорошо ко мне относится. Но вот до нее дошло все до конца, глаза полыхнули мрачным торжеством и обратились на Таню. Та ответила непримиримым взглядом.


— Идите, — махнул рукой Гришаня. Его лицо выражало горькое разочарование. Оно и понятно. Отняли такую хорошую убийцу. Петров же, наоборот, весь сиял, когда подошел ко мне и протянул руку. Я не забыла, что он тоже какое-то время верил в мою виновность, но решила проявить великодушие и простить его. Мы ведь мало знакомы, как я могу требовать от него веры в себя? Я вложила свои пальцы в его ладонь и встала, опираясь на нее. Петров приобнял меня за плечи и повел к двери.

— Вы тоже идите, — приказал Гришаня Лешке.

Лешка оглянулся на мать. Марии Алексеевне было не до него. Успокоившись за судьбу сына, она полностью переключилась на соперницу. Таня не осталась в долгу. Визгливый диалог прервала захлопнувшаяся дверь, и мы остались с Лешкой вдвоем. Я, не оборачиваясь, протянула руку назад, безошибочно нашла Лешкину и, уцепившись за нее, повела Лешку к входной двери.

Сразу за дверью я повернулась, и мы обнялись. Лешка дрожал и прижимался ко мне, словно искал защиты. Я насколько могла крепко обняла его, и мы стояли так. В моей душе поселились боль и облегчение.

Потом мы сидели рядом на ступеньках. Лешка положил голову мне на колени, я одной рукой обняла его плечи. Другой рукой и губами я ласкала мокрое, соленое от слез лицо. Он тоже целовал мое лицо и пальцы. Я видела, что от слез ему становится легче.

Мы долго молчали. Первым заговорил Лешка. И первые его слова были о матери.

— Это не мама, — убежденно сказал он.

Я кивнула:

— Я знаю. Это не она и не Таня.

— А кто?

— Не знаю. Но никто из нас не мог убить его. Для всех, — я запнулась, — вас он очень много значил.

— Я испугался, когда они подумали на тебя.

— Я знаю.

— Ты не должна думать обо мне плохо. Я просто боялся. Прости.

— Не извиняйся. Я не обижаюсь. Не будем говорить об этом.

Но ему говорить об этом было необходимо, и он продолжал, прижимаясь щекой к моим коленям:

— Я видел, как ты выбежала в слезах. Он обидел тебя?

Этого вопроса я все время боялась. Ответила коротко, стараясь не выдать себя:

— Нет.

— Почему же ты плакала?

Лешенька, милый, не будь таким настойчивым, не мучь меня…

— Просто он пошутил, а я не поняла.

— Это правда? — с надеждой спросил Лешка.

— Правда.

Какое счастье, что Лешка уткнулся в мои колени и мне не надо смотреть ему в глаза. Только вот почему он старается не смотреть на меня?

— Сейчас, наверное, не надо об этом. Но…

— Говори все, что хочешь. Можно.

— Мне показалось, что ты влюбилась в него. Нет? — Лешка повозился и повернул лицо ко мне.

— Нет. За всю мою жизнь я влюбилась только один раз.

Я вложила в свои слова всю любовь, на которую способна. Лешка слабо улыбнулся. Он вздохнул глубоко и облегченно, покрепче обхватил мои колени, потерся о них щекой и закрыл глаза. Я сидела, глядя на проступающий в предрассветных сумерках сад, поглаживала его плечи и ни о чем не думала.

Мне требовалась передышка перед принятием решения, и я использовала ее полностью. Свитер отсырел от холодного ночного воздуха, меня пробирал озноб, но я продолжала сидеть, слушая посапывание любимого, наслаждаясь тяжестью и теплом его сонного тела, и не хотела ничего другого.

Лешка спал недолго. Внезапно он дернулся и поднял голову. Я увидела испуганное и встревоженное, совсем детское лицо с припухшими влажными глазами.

— Что, Лешенька?

— Аль, как мама?

— Я не знаю. Никто не выходил.

— Мне надо идти туда.

— Да, иди. Леш, я буду у себя, хорошо?

— Хорошо, хорошо…

Он уходил, уже не слыша меня, полный тревоги за мать, отстраненный, чужой. Самый близкий и дорогой.

Не знаю, почему я не поднялась к себе в комнату, как обещала, а потащилась за Лешкой. Мы еще не дошли до двери на веранду, как она вдруг распахнулась, оглушив нас взрывом громких голосов. Я остановилась в растерянности, пытаясь определить характер звуков. Лешка же, наоборот, рванулся в дверь и столкнулся с вылетевшим навстречу Петровым. От столкновения Лешка отлетел к стене.

Петров ликующе потрясал зажатым в кулаке мобильником. Не обращая внимания на Лешку, с трудом восстанавливающего равновесие, сыщик подбежал ко мне, обхватил длинными руками поперек туловища и, приподняв над полом, пару раз обернул вокруг своей оси. Поставив меня на пол, не отпустил, продолжая держать в тесных объятиях. Я была ему искренне за это благодарна, поскольку от вращения моя гудящая от бессонной ночи, как колокол, голова совсем испортилась.

Итак, Петров крепко держал меня и счастливо улыбался. Я выравнивалась, стараясь встать крепко и прямо, и таращилась на него в полной «непонятке». Лешка приблизился и ревниво подергал меня, по обыкновению забирая из чужих рук. Вся сцена длилась считанные секунды, через мгновение я поняла, что звуки, доносящиеся из кухни, не враждебны, а совсем наоборот, и решила, что мое место там.

Я начала вырываться, отдирая от себя руки обоих парней. Парни с тупым упорством цеплялись за меня. Возня напоминала зарождающуюся драку, а вся ситуация — встречу старых друзей на пороге родного дурдома. При этом Петров еще назойливо что-то верещал.

Потеряв надежду обрести свободу, я перестала дергаться и сосредоточилась на доносимой Петровым информации. Усвоив услышанное, я, в свою очередь, дико заверещала и повисла на шее Петрова, целуя его небритые щеки и отбиваясь от Лешки, который настойчиво выковыривал меня из объятий мента.

Чудного, хорошего, самого лучшего в мире мента. А Петров жарко отвечал на мои поцелуи и повторял:

— Никто не убивал! Никто не убивал!

Петров и Гришаня продолжали биться с двумя оставшимися подозреваемыми. Дамы не молчали и, казалось, ничего не скрывали. Наоборот, обе были предельно откровенны. От их откровений у видавших виды ментов горели уши, но разгадка тайны убийства секс-символа семидесятых оставалась недосягаема.

Собеседники вышли на очередной круг переговоров, когда заверещал мобильник в кармане Петрова. Детективы переглянулись, догадываясь, кто звонит, и Петров доложился по форме в трубку. Предчувствие не обмануло, он услышал голос командира:

— Сворачивайте лавочку и гоните на базу.

— А как же?..

— Отбой. Несчастный случай.

— Как это?

— По заключению медиков. Сердце Глебова находилось в таком состоянии, что если бы он не умер вчера, то умер бы завтра.

— А рана на голове?

— Царапина, не угрожающая жизни. К тому же посмертная.

— Его чего, мертвого по голове стукнули?

— Опомнись. Тебя самого-то сегодня не били? Падая, Градов толкнул секретер, с него упала статуэтка, да так удачно, точнехонько в висок. Прямая видимость классического варианта преднамеренного убийства подручными средствами. Но не убийство. И даже не несчастный случай. Смерть в результате естественных причин.

* * *

В кухне довольный Гришаня собирал бумаги. Он подмигнул мне и широко улыбнулся. Лешка подошел к матери. Она подняла на него глаза:

— Лешик, а папа умер, — тихо сказала она.

Теперь, когда вся шелуха вокруг смерти мужа отпала, Мария Алексеевна получила возможность предаться самому естественному в данной ситуации чувству и горевала по мужу. Горевала искренне и глубоко, без аффектации и лишних слез. Лешка сел рядом и обнял ее. Она положила ладонь на грудь сына:

— Это такое счастье, что его не убили. Папа бы ни за что не захотел, чтобы из-за него сломалась еще чья-то жизнь.

— Даже убийцы? — спросил Лешка, глядя на мать. Как-то очень хорошо он на нее глядел: нежно и дружески.

— Даже убийцы. Папа всегда во всем винил только себя, а других оправдывал. Он бы и убийце нашел оправдание. Папа был очень совестливый. Поэтому так рано износилось его сердце.

Она не плакала. Слезы текли по ее лицу, но она не плакала. Плакала Таня. Тоненько, жалобно, безутешно, словно больной ребенок. Я подошла к ней, села рядом. Мне хотелось приласкать ее, прижать к себе. Мы с ней находились в одинаковом положении. Наша потеря была такой же великой, как у Истоминых. Но мы были лишены их права на открытую скорбь. Градов никогда не принадлежал ни одной из нас, хотя мы обе думали, что принадлежит.