Кошка перебрался ко мне в ноги и всю ночь вздыхал и упорно возвращался на меня, если во сне я сбрасывала надоедливую тяжесть.


Проснулась я по ряду причин: солнце изо всех сил светило мне в закрытые глаза; Кошка всеми лапами взгромоздился мне на грудь и громко мяукнул прямо в лицо; далекий Лешкин голос бодро взывал:

— Алька, подъем!

Я встала, обмоталась простыней, но проснуться никак не могла. Поэтому на Лешкино, уже из-за двери: «Можно?» — пробурчала что-то нечленораздельное, что и сама не смогла определить, как приглашение или, наоборот, отказ. Лешка, не сомневаясь, расценил услышанное как приглашение, распахнул дверь и ввалился в комнату.

Я в это время стояла в аккурат перед дверью, пытаясь вспомнить, где в последний раз видела свою сумку.

Лешка завороженно разглядывал мою заспанную и всклоченную образину. Сам-то он предстал передо мной выспавшимся, свежим и оживленным. Я сразу невзлюбила его. Утро окончательно лишилось прелести.

Под мое угрюмое бормотание понятливый Лешка мигом отыскал сумку, достал из нее полотенце, пакет с умывальными принадлежностями, после чего под ручку сопроводил меня в ванную.

При виде унитаза, раковины и душевой кабинки я взбодрилась, взглядом выпроводила ухажера и приступила к гигиеническим процедурам. Обстановка ванной, чистота, различные бутылочки и баночки на полках, горячая и холодная вода в кране в течение десяти минут чудесным образом избавили меня от сонливости и хандры.

Поднимаясь к себе по лестнице, я констатировала, что мадам Глебова снова удивила меня. Ванная принадлежала не ей и не комсомольской поэтессе, а какой-то третьей женщине.

Обрядившись во вчерашний сарафан и оправив постель, я отправилась на поиски Лешки. Кошка, подняв хвост, деловито семенил впереди меня.

Лешка нашелся быстро. Он стоял у основания лестницы и приветствовал меня ласковым взглядом. Правда, взгляд лишь скользнул по мне, поскольку Лешкино внимание всецело поглотил Кошка.

Животное при виде Лешки попятилось, прижало уши и присело на задние лапы, оплетя их хвостом.

Лешка сделал мгновенное движение, и Кошка оказался у него в руках. Я ожидала кровавой бойни, но ничуть не бывало. Кошка распластался на Лешкиной груди, обвив лапами могучую шею, сунул нос за Лешкино ухо и принялся, быстро работая язычком, вылизывать загорелую кожу. Лешка прикрыл глаза в блаженной истоме. Одна его рука придерживала Кошку, другая методично водила по прогибающейся под ладонью мохнатой спинке. Слышалось громкое мурлыканье. Клянусь, мурлыкали оба!

— Как трогательно! Встреча старых друзей, — послышался веселый женский голос, и откуда-то из темноты коридора выступила молодая, очень хорошенькая стройная блондинка.

Кошка повернул голову на голос, сверкнул зеленым глазом и плотнее уткнул мордочку на старое место.

Лешка приветливо улыбнулся, и у меня не осталось сомнений, что женщина ему неприятна. Женщина же эту неприязнь не заметила или не придала ей значения, потому что улыбалась Лешке зубастым ртом и светлыми нахальными глазами.

— Хорошо, что ты приехал, Алешенька. Ты очень нужен своей мамочке.

Она понизила голос и потянулась к Лешке, стремясь сообщить ему что-то на ушко. Лешка отвел голову, на мой взгляд излишне демонстративно. Ябеда снова ничего не заметила (так ли?). Она подалась к Лешке гибким телом, до предела вытянув шею и прищурив глаза, свистящим шепотом завела:

— На прошлой неделе Мари было совсем худо. Понимаешь? Она три дня не выходила из своей комнаты. Потом выползла… Но в каком виде…

Женщина закатила глаза, ухватила Лешку цепкими короткими пальчиками с подстриженными розовыми ноготками за плечо и набрала в грудь воздуха для новой порции откровений. Лешка остановил ее:

— Позже, Таня. А сейчас познакомься. — Он указал на меня взглядом.

Таня крутнулась на месте, испуганно вскинула голову с обесцвеченными кудряшками и застыла, оцепенело глядя на меня снизу вверх. Я спустилась к ней и протянула руку:

— Аля.

— Татьяна. — Она голосом подчеркнула что-то, очевидно, какую-то ведомую ей разницу между нами, и приложила к моей ладони влажные пальцы.

Кошка откликался на кличку Барсик. Он единственный составил нам с Лешкой компанию. Мария Алексеевна к завтраку не вышла. Таня снова скрылась в темноте. Не вынесла знакомства со мной?

Кошка сидел на лавке рядом с Лешкой, выставив над столом круглую голову, и зорко наблюдал за нашими движениями и перемещениями снеди по столу. Стоило только чему-то подходящему оказаться на расстоянии вытянутой лапы, эта когтистая лапа выбрасывалась молниеносным точным движением, и добыча отправлялась с когтя в зубастую розовую пасть.

Лешка никак не реагировал на мародерство, ну а мне-то и вообще здешние порядки по фигу. В результате позавтракали мы ко взаимному удовольствию.

После завтрака и дружного мытья посуды (мыл Лешка, мы с Кошкой одобряли его, сидя рядышком) отправились по своим делам.

Мы с Лешкой решили исследовать сад. Кошка сопроводил нас до крыльца, но дальше не пошел, растянулся на самом солнцепеке на нагретых досках. Повозившись в поисках наиболее удобной позы, Кошка положил голову на вытянутые лапы и проследил за нами задумчивым взглядом желтых глаз, зрачок которых сузился до размеров точки.


— А в чем я пойду? — растерянно спросила я у Лешки. Он отмахнулся от меня и моей проблемы легким движением кисти:

— Без разницы.

Я не заметила его ухода, напряженно размышляя над проблемой туалета. Зачем-то вытащила сумку из встроенного шкафа, вытряхнула содержимое на постель и окончательно пригорюнилась от убогого зрелища: красненькие шортики, пара топиков, футболка, джинсы, свитер, ситцевый халатик. Есть еще сарафан, что на мне. Прошлепала босыми ногами к большому, в полный рост, мутноватому зеркалу, прибитому к внутренней стороне двери. Придирчиво оглядела себя, повернулась туда-сюда. Как ни смотри, увидишь одно — для вечеринки, пусть даже дачной, не годится.

— Что делать? — спросила я и только в этот момент осознала свое одиночество. Нельзя сказать, что я сильно удивилась, видимо, за какой-то край сознания зацепился факт Лешкиного бегства. Это было именно бегство — подлое и позорное. Он оставил меня в тяжелую минуту. А ведь я согласилась стать его женой. Не совершаю ли я роковую ошибку?

Мое изображение в зеркале дернулось и исчезло. В дверном проеме стоял Лешка, прижимая к груди ворох тряпок.

— Вот, мать привезла из Штатов.

Он свалил все на постель поверх моих вещей.

— Что это? — Я зачарованно уставилась на невиданное великолепие красок и тканей.

— Я без понятия. Она навезла кучу тряпок и попихала в кладовку. По-моему, ни разу не надела. Я не видел.

— А почему не надела?

— Ну, кто ж ее знает? В знак протеста, наверное.

— Против чего?

— Всего.

Я хищно запустила руки в шелковые завалы, выдергивая то одну, то другую вещь. Все они выглядели нарядными и ужасно дорогими. Я брала вещь, прикладывала к себе, откладывала, снова брала, бежала к зеркалу, с огорчением откладывала, тянулась к ней, снова откладывала… Все это на огромной скорости, в состоянии лихорадочного нетерпения, почти помешательства…

Лешка наблюдал за мной с обалдевшим видом. Я осознала это, перехватив его смятенный взгляд, мне стало стыдно. Смущение помогло взять себя в руки. Эти самые руки дрожали, когда я приступила к сортировке вещей. Для начала отложила все платья. Они не подходили мне по размеру. Над палевым шифоновым я с трудом удержала слезы. Добавила в эту кучу два костюмчика и широкие пестрые брюки. С огромным огорчением отложила две блузки. Особенно понравилась бледно-сиреневая с ришелье по вырезу. Славненькая, но размерчик не мой, а весь шик, чтобы блузочка сидела «по косточке».

Так, что осталось? Три юбки. Ну, здесь и думать нечего. Черная шифоновая с мелкими серыми и белыми цветочками. У пояса цветочков раз-два и обчелся, чем ниже — тем гуще, по подолу цветочный купон. Юбка длинная, до пола, и широкая. Это как раз не страшно. Пояс-кулиска позволяет стянуть веревочку сколь угодно туго. Просто юбка выглядит еще пышнее. И это не страшно. Я худая и высокая — лишняя пышность на бедрах только «в плюс».

К юбке идеально подойдет один из моих топиков — тонкий, черный с редкими серебряными искорками.

— А обувь? — опять всполошилась я.

— Тебе какой размер?

— Вообще-то 35-й, но можно 36-й.

— Такого нет.

— А какой есть?

— 37-й, 38-й — у мамы.

— А у Тани?

— Я не знаю.

— Узнай.

— Она не даст.

— Почему?

— Не даст.

— Что же делать? У меня только кроссовки и шлепанцы.

— Оу! — взвыл Лешка и убежал. «Сбрендил от моих проблем?» — озаботилась я.

Лешка вернулся с обувной коробкой. Под крышкой обнаружилась пара серебристых туфель без задников на довольно высокой платформе.

— Откуда это?

— Мама купила в прошлом году. На Митинском рынке. Мерила, вроде впору, принесла домой, а они 36-го размера. Поехали менять, продавцов и след простыл.

Шлепанцы мне подошли. Лешка сиял. Я поцеловала его в знак благодарности, он разлакомился продолжить.

— Иди, иди. Мне надо переодеваться.

— Я не помешаю.

— Обалдел?

— Мы скоро поженимся, — резонно заметил Лешка.

— Но еще не поженились, — не менее резонно возразила я.

Лешка моргнул, соглашаясь, и поплелся к двери.

— А ты у Марии Алексеевны спросился? — неожиданно вспомнила я.

— А ты как думаешь? — невоспитанно ответил Лешка вопросом на вопрос уже из-за двери.


Дом, куда мы были приглашены на вечеринку, располагался на одной улице с Истоминским. Мы с Лешкой проходили мимо него, гуляя, и я еще обратила внимание на кованую решетку. Дома самого увидеть не удалось, хотя, признаюсь, старалась очень. Но все дома этой улицы стояли в глубине участков за высокими кустарниками.