– Ничего себе рано, – возмутился Дух. – Солнце смотри, как высоко. Идти надо! Или ты тут жить собралась?

– Нет, тут жить я не хочу, – вздохнула я, выбираясь из своей норки. – Пошли.

Утро, действительно, было в самом разгаре. Солнце энергично поднималось по небосклону и начинало припекать. День обещал быть жарким. Костёр Фэррыхтин уже потушил, оставшиеся не сожженными ветки разбросал по округе в аккуратном беспорядке. Видимо, для того, чтобы следующему путнику было чем заняться, готовясь ко сну.

– Пойдём? – повернулась я к кимрачонку. – Веди меня, мой проводник.

И мы зашагали к неведомому перевалу.

Мы шли целый день, сделав всего два коротких привала, и к вечеру я еле ноги волочила. За весь день я ни крошки не съела. И не потому, что я вдруг разучилась камень в хлеб превращать. Нет. Просто у меня не было воды, а в такую жару, да всухомятку, мне кусок в горло не лез. Во рту у меня пересохло, кровь стучала в висках, пот заливал глаза. Пить хотелось невероятно. Каждый следующий шаг давался всё тяжелее. Я всё чаще спотыкалась на ровном месте, с трудом удерживая равновесие. Кимрак же шёл и шёл, не уставая, не останавливаясь. Я старалась не отставать, но чувствовала, что силы мои на исходе. И, наконец, в очередной раз упав, встать уже не смогла. И, усевшись прямо на тропу, простонала:

– Фэррыхтин, я больше не могу.

Кимрак непонимающе оглянулся:

– Что случилось?

Но, увидев мою побледневшую физиономию, испугался:

– Ты чего? Что с тобой?

– Я не могу больше так идти. Я пить хочу. Очень хочу. Я умираю от жажды!

– Пить? – растерялся Фэррыхтин. – Здесь нет воды. До неё ещё день идти надо. Завтра к полудню к ручью выйдем.

– Я не дойду, – простонала я, приваливаясь к валуну, около которого я упала. Мне было плохо: мы шли много часов по самому солнцепёку, солнце нещадно палило, от раскалённых камней поднималась мерцающая дымка, отчего они казались призрачными и нереальными, в глазах у меня мутилось, а язык во рту от сухости стал шершавым, как тёрка.

Кимрачонок заметался:

– Ты это, не умирай. Я же тебя воскресить не сумею.

Он попытался поднять меня, потянув за руку, но я сидела, как приклеенная, и он окончательно перепугался:

– Давай я тебя на руках понесу!

На то, чтобы усмехнуться, моих сил ещё хватило:

– Как? Ты ж маленький, я свисать буду. Разве что – волоком.

– Нет, волоком нельзя, – рассудительно сказал мохнатик. – Тебе больно будет. Вставай, я помогу тебе идти. А будешь сидеть – совсем поджаришься. Обопрись об меня.

Я вцепилась в его руку, заставляя себя подняться. С трудом встала… и тут перед глазами у меня всё поплыло, и я потеряла сознание.

Очнулась я от того, что кто-то лил на меня воду. Лил струёй – холодной, сильной. Не открывая глаз, я начала глотать эту изумительно вкусную живительную влагу, потом умылась, снова напилась – и только тогда решилась оглядеться, боясь, что этот ручей – только сон, который исчезнет сразу, как я открою глаза. Но ручей не исчез.

Я сидела на траве возле родника, бьющего прямо из скалы на уровне моего лица. Сзади меня поддерживал Фэррыхтин, всё ещё пытающийся засунуть меня под мощную родниковую струю. Увидев, что я очнулась, он облегчённо вздохнул:

– Слава Древним Богам! А то я думал, что ты и вправду умерла.

Не отвечая, я снова погрузила лицо в холодную воду и опять начала пить. Я пила до тех пор, пока в животе булькать не начало. И только после этого у меня хватило силы воли оторваться от этого увлекательного занятия и осмотреться.

Мы находились на небольшой полянке, окружённой высокими горами. Возле родника, защищая его от палящего солнца, высились два могучих дерева, в тени которых я сейчас и сидела, наслаждаясь прохладой. Быстрый и довольно широкий ручей пересекал полянку и, провалившись в небольшую расщелину, заполнял её водой, образуя крохотный прудик. Увидев его, я сразу поняла, что хочу в нём искупаться. Нет, не так. Что мне просто необходимо в нём искупаться и смыть с себя накопившиеся на мне за день пыль и пот.

Покряхтывая от боли в спине и натруженных ногах, я добралась до прудика и, скинув одежду, погрузилась в него чуть не с головой. Прудик оказался довольно глубоким и, несмотря на то, что находился на солнце, очень холодным. Поэтому я не стала в нём долго сидеть. Быстро смыв грязь, я выскочила, клацая зубами, и поспешно оделась. И снова пошла к роднику – пить.

Кимрачонок мрачно смотрел на мои передвижения, но молчал. Напившись, я растянулась на траве и, наконец, посмотрела на него:

– Спасибо, Фэррыхтин. Ты меня спас.

– Нам идти пора, – в ответ выдавил он. – Здесь нельзя оставаться.

– Почему? – удивилась я. – Такое место хорошее, ровное. И вода рядом. Давай здесь заночуем. Уже темнеет, куда мы сейчас пойдём. Я, в отличие от тебя, в темноте не вижу. Запросто в какую-нибудь пропасть свалюсь.

– Связался я с тобой, – проворчал кимрак. Почему-то перспектива переночевать на этой чудесной полянке его не вдохновила. Вздохнул тяжело:

– Ладно. Всё равно попадёт.

И начал разводить костёр. А я смотрела на заходящее солнце, просвечивающее сквозь листву деревьев, на темнеющее небо, и не заметила, как уснула.

Утром я проснулась от пения птиц. Голосистые певцы выводили заливистые рулады, солнечные лучи пробивались сквозь густые кроны стоящих неподалёку деревьев, а под ухом звонко журчал бегущий по камушкам ручеёк.

Я открыла глаза и потянулась:

– Хорошо-то как!

Фэррыхтин уже кашеварил: от костра доносились очень вкусные запахи.

– А я завтрак приготовил, – радостно сообщил он. – Рыбы в озере наловил.

– В каком озере? – не поняла я. Вроде, вчера озёр поблизости не наблюдалось.

Кимрак заметно смутился:

– Тут озеро есть неподалёку. Я тебя вчера просто не довёл до него. Там мошкары много по вечерам, закусали бы.

И поторопил:

– Иди есть, пока не остыло.

Я встала, намереваясь умыться, и удивлённо огляделась. Почему-то показалось, что место, где я вчера устраивалась на ночлег, было немного другим. И ручей был пошире, и запруда побольше. Вчера я в ней даже выкупаться смогла, а сегодняшняя еле до колена доходит. Да и деревья росли у самого родника, а не в отдалении. Или мне вчера это с усталости почудилось?

– Фэррыхтин, мы на том же месте находимся, где вчера спать ложились? – с сомнением спросила я.

– А ты думаешь, я тебя всю ночь на себе таскал и с места на место перекладывал? – проворчал кимрак, не поворачиваясь. – Ты вчера устала очень, ничего и не рассмотрела толком, спать завалилась.

– Ну, да… – с сомнением выдавила я. Наверное, он прав. Я вчера действительно была не в себе. Вот и почудилось невесть что.

Позавтракав, мы затушили костёр и двинулись в путь. Кимрак бойко топал впереди, постоянно оглядываясь и принюхиваясь, как гончая, бегущая по следу зверя.

– Ты что так спешишь? – поинтересовалась я.

– Надо успеть… – начал, было, Дух, но тут же замолчал, прервав себя на полуслове.

– Чего успеть? – спросила я. – Ты куда-то торопишься?

Кимрак не ответил. И вообще, он был сегодня какой-то странный. У меня создалось ощущение, что он что-то от меня скрывает. Словно ночью произошло нечто такое, чего мне знать было не желательно. Интересно, какое же событие я проспала?

Мы дошли до обрыва, и я охнула от восторга. Мы стояли на высокой скале. Перед нами, сколько глаз хватало, простирались заросшие лесом горы, уступами спускавшиеся к большому ярко-голубому озеру. По нашей скале к нему тоже вела тропинка, серпантином извивающаяся по склону. И по этой тропинке шёл…

– Стэнн! – заорала я, и мой крик отозвался эхом, зазвучавшим со всех сторон, отражаясь от окружающих гор, не давая любимому сообразить, с какой стороны раздался мой зов.

Стэнн остановился и начал оглядываться, выискивая меня взглядом среди нагромождений скал.

– Подними голову! Я прямо над тобой!

Стэнн задрал голову, а я запрыгала на месте, размахивая руками:

– Я здесь! Здесь!

И, наконец, он меня заметил, и тоже радостно замахал:

– Подожди, я сейчас поднимусь!

– Нет, лучше ты жди. Нам – туда, к озеру.

– Хорошо! – отозвался Стэнн, но не вытерпел и заторопился мне навстречу. А я, соскальзывая и спотыкаясь, побежала к нему. Мы то были прямо друг над другом, то разбегались в стороны, лавируя по узкой тропинке, и, наконец, столкнулись под нависшим над тропой козырьком. Я с разбегу уткнулась в грудь любимого, обняла его, а он схватил меня и так прижал, что дыхание на миг перехватило:

– Селена, – выдохнул он. – Селена.

И мы замолчали, вжавшись друг в друга, чувствуя тепло наших разгорячённых пробежкой тел.

– Как ты здесь оказался? – по-прежнему прижимаясь к нему, спросила я, не в силах ни на миг оторваться от любимого.

– Пошёл тебя искать, – Стэнн тоже не мог выпустить меня, держал так, словно боялся, что, если он ослабит хватку, я немедленно исчезну.

– Глупый! – сквозь слёзы улыбнулась я. – Горы большие, их много. Как ты надеялся меня найти?

– Но ведь нашёл как-то.

– Это я тебя нашла. Чуть бы попозже сюда пришла, и мы бы разминулись.

И – вспомнила. И отодвинулась от Стэнна, глазами отыскивая кимрака:

– Где он?

– Кто? – не понял Стэнн.

– Кимрак.

– Кто?! – Стэнн посмотрел на меня, как врач из психиатрической клиники, мол, говорите, больной, говорите: – Какой кимрак?

Но я не обратила внимания на его удивление. Мне хотелось получить ответ на свой вопрос:

– Фэррыхтин, ты где?

– Ну, тут я. Чего надо? – проворчал кимрак, усаживаясь на козырёк скалы прямо над нами. У Стэнна сработал боевой рефлекс: в его руках сразу оказался огненный шар, который он настороженно начал перекатывать из одной ладони в другую.

– Убери, – одёрнула я его. – Это свои. Точнее, свой. Не пугай ребёнка!

И, задрав голову, спросила:

– Ты сказал по дороге: надо успеть. Это ты меня на встречу со Стэнном вёл? Ты знал, что он где-то здесь бродит, меня ищет?