— Он какал? — спросила мама.

Я пожал плечами.

— Утром не знаю, а днем нет.

— Понятно, — вздохнула она. — Животик болит у маленького. Противный Том не проследил, покакать не помог…

Противный Том мысленно умолял маму только об одном, чтобы она осталась на ночь, иначе он тоже сейчас будет орать и сучить ножками.

Я отказался смотреть, что мама делала, чтобы избавить ребенка от такой деликатной проблемы, как запор, зато результат не заставил себя долго ждать. Через несколько минут дом наполнился тишиной. Мама аккуратно сняла с меня пригревшегося Алекса и переложила его поближе к Дэнни. Алекс попробовал возмутиться, но близость брата подействовала на него успокаивающе. Он лишь недовольно пискнул и снова затих.

— У меня состояние дежа-вю, — ласково улыбалась мама, глядя на детей, оккупировавших постель дяди. — Я чувствую себя на тридцать лет моложе. Надо же какие у вас сильные корни. Мне так и хочется одного назвать Томом, а другого Биллом. Даже характеры похожи. Ты был более спокойным и независимым, как Дэнни, а Билл всегда был ласковый и истеричный, как Алекс. Я очень благодарна Мари, что она не забрала детей и не уехала к родителям в Канаду или Россию, хотя лично я так и сделала бы — забрала детей и свалила подальше от их отца-кукушки. Каулитцы должны расти в своей семье. Даже если их отец оказался… — мама грустно вздохнула. Я заметил, как дрогнули ее губы. Она резко отвернулась, словно стыдясь моего взгляда.

— Все равно она могла подать заявление в суд на установление отцовства и обязать Билла платить ей алименты.

— Зачем? — хитро глянула на меня мама, выпроваживая из спальни и закрывая за собой дверь. — Мария очень умная девушка. Нет отца — нет проблем. Дети только ее. Куда хочет — туда летит, хоть завтра, хоть послезавтра, хоть в данный момент, и никто ей не указ, не надо ни за кем бегать, не надо никого умолять дать разрешение. Отсутствие записи в графе «Отец» и их российское гражданство решило многие ее проблемы, а Биллу и нам только создало. Мы никто для этих детей. Она может сейчас позвонить в полицию и сказать, что ты их украл.

— Мам, о чем ты? — возмутился я. — Какая полиция? Какое гражданство? Какой «забрать и уехать»? Ей жрать нечего! Ты видела ее холодильник? Там же мышь сдохла от голода!

Мы ушли в столовую. Мама провела быструю ревизию в холодильнике, выясняя, чем меня можно накормить. Усмехнулась, увидев стратегический запас пиццы. Освободила одну из упаковки и закинула ее в микроволновку.

— Том, проблемы с деньгами в случае с Мари — это очень временные проблемы. И ты это отлично знаешь. И еще ты отлично знаешь, что она сама в состоянии заработать на содержание себя и детей. Ты же не думаешь, что она будет сидеть дома и ждать милости от твоего брата? Пока у нее есть, за что цепляться здесь, в Германии, она будет торчать в стране, и будет позволять нам общаться с детьми. Как только последняя ниточка оборвется, Мари мгновенно упорхнет, только ее и видели. Именно поэтому я всеми силами пытаюсь ей показать, что у нее тут есть семья и она может на нас рассчитывать.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь. И уже тот факт, что она пришла к тебе ночью с детьми, а не к кому-то еще, говорит о том, что она считает нас своей семьей, даже не смотря на мужа-кукушку. Ты ведь останешься, да? — жалобно сложил я брови домиком. Маму всегда подкупало подобное выражение лица.

— Останусь, что с тобой делать? Как она тебе детей доверила? — поставила передо мной стакан с соком.

— Никак. Она спала, и я не стал ее будить. Мари так плохо выглядит, что мне хочется отправить ее куда-нибудь отдыхать.

— Она еще не ест ни черта.

— Я заметил. Утром сделал омлет с сосисками, так она и половины не съела. А омлет вкусный получился.

— У нее депрессия. Когда у нас с детьми жила, иногда за день и стаканчик йогурта не осиливала. Хоть насильно ее корми. Том, может, ты поговоришь с братом? Ну, не дело это. Каулитцы должны быть Каулитцами, а не кем-то там еще, они должны жить со своей семьей. На Мари пока еще можно повлиять, но как только она придет в себя — всё, мы потеряем детей.

— А что я могу, мам? Ну, поговорю… И дальше? Думаешь, Мари его простит?

— Она мать его детей. Запомни, любая мать хочет, чтобы у ее детей был отец, хочет рассказывать ему о чем-то, ходить с ним гулять, хвастать подругам, какой отец ее детей замечательный папа. Она сейчас в том состоянии, когда легко согласится вернуться.

— А Биллу это надо? — пристально глядя ей в глаза, спросил я.

Мама вздохнула:

— Он сам не знает, что ему надо. Еще эта свадьба… Он очень агрессивен, он как будто прет против всех, как будто вызов бросает — ах, вы этого не хотите, тогда я именно так и сделаю. Только кончится все для него плохо, Том. И я не знаю, как его защитить. Когда рядом была Мари, я была спокойна за него. А с этой…

— Значит, ему надо пройти через это, мам. Плохо, что люди от его новой блажи страдают.

— Дети, Том, страдают. Мы, наверное, какие-то несчастливые. Ваш отец бросил меня с вами… Теперь вот Билл… Повторяет…

— Я поговорю с ним, мам, не переживай. Знаешь, мне сегодня в парке несколько раз сказали, что дети очень похожи на меня, а значит на Билла. Мне кажется, когда он это узнает, то сомнений больше не будет, чьи они. Я поговорю с ним.

Я не сдержал слово, данное маме. Я несколько раз пытался поговорить с братом. Билл тут же превращался в смесь дикобраза и скунса — он «выстреливал» иглами и струей вони, отчего все попытки вправить ему мозги проваливались с треском — я реально рисковал получить дыроколом по голове. Я не понимал, что с ним, не узнавал его. Казалось, Билла подменили. Создавалось впечатление, что Мари нанесла ему какую-то серьезнейшую обиду, которую он не может простить и из-за которой он бесится и ничего не хочет слышать о бывшей возлюбленной. Тогда я зашел с другой стороны — решил поговорить об их отношениях с Марией. Вот так однажды вечером сел на ее малюсенькой кухоньке, разложил перед ней все свои карты, объяснил ситуацию и попросил помочь. Мари было неприятно вспоминать. Она сказала, что первые звоночки зазвучали еще три года назад, когда стало ясно, что группа перестала быть востребованной и надо принимать какое-то решение. У Билла началась депрессия, и отдушину он нашел в моей новой девушке, с которой я вознамерился жить с ними в одном доме (это Мари уже потом поняла, когда пыталась решить их проблему с психологом). Я закусил губу. Это была очень неприятная история. Мари, честно говоря, даже половины не знала. Мы тогда проводили очень много времени дома, у нас с Мари нашлись общие темы и идеи, которые мы хотели реализовать, а Билл как-то выпал из нашего поля зрения. Как раз я задумался о студии, мы ездили с ней на переговоры, подыскивали помещение. И Билл в конце концов… приревновал ее, обвинив меня, что я намеренно увожу его жену. Он всегда был ревнив. Рядом с ним Отелло — малолетний шалунишка. Чтобы снять подозрения с Мари, я привел в наш дом Линду, представил ее своей девушкой и сказал, что мы будем жить вместе, ибо мне надоело ездить трахаться на сторону, когда у меня есть собственная огромная спальня. Что началось… Главным источником бед в семье тут же стала несчастная Линда. Билла в ней раздражало всё, начиная от зубной щетки в моей ванной, заканчивая педикюром на ее ногах. Через два месяца я переехал в отдельную квартиру, потому что Билл не давал прохода бедной девушке. Мари тогда еще морщилась и виновато говорила, что брат, похоже, меня ревнует, потому что вроде бы я всегда был рядом, всегда его, а тут меня надо с кем-то делить. Правда, с Линдой мы все равно долго не протянули, но возвращаться домой я не стал. Так мы и жили раздельно, и я с горечью вспоминал, как готовил всем по утрам кофе и омлет, жарил тосты, а вечерами мы втроем ужинали и делились мыслями. Мне не хватало моей семьи, не хватало брата, не хватало Мари, меня мучило одиночество и… зависть. За эти годы Мари стала мне очень близка. Я смирился со многими вещами, запретил себе думать о ней, мне достаточно было просто видеть ее каждый день и желать спокойной ночи каждый вечер. Спасала совместная работа и совместные проекты. По утрам мы все так же пили кофе, но уже в офисе, болтали о делах, делились мыслями, смеялись, и мне даже в голову не приходило, в каком аду я бросил свою девочку. А полтора года назад в моей жизни появилась Сьюзен, но это уже совсем другая история. А тогда, когда мы с Линдой съехали, я и подумать не мог, что Билл найдет себе новую жертву — Мари. Она много раз пыталась поговорить с ним, чтобы выяснить причину раздражения. В моменты откровений он жаловался, что устал, никому не нужен, потерял смысл жизни, больше не видит цели. Иногда Билл взрывался, и в их жизни наступал Армагеддон, иногда они по несколько недель и даже месяцев жили душа в душу. А потом Билл все чаще стал говорить об изменах Мари. Он видел их везде, он искал их всюду, он вдруг мог разораться, если кто-то звонил Мари на мобильный и номер не определялся. Он разогнал от нее всех друзей, он окружил ее тотальным контролем. При этом он изменял ей сам. Постоянно. Он приходил домой под утро, закатывал скандалы, устраивал сцены. Мари стойко держалась полгода, а потом ушла — не выдержала.

— Понимаешь, я никогда ему не изменяла, ни разу, — тихо говорила она, глядя в никуда. — Я знала, что он гуляет, отлично это знала. И он знал, что я в курсе его измен. Но он словно боялся, что я не выдержу и отомщу ему тем же. Он говорил, что слишком молод, ничего в этой жизни еще не попробовал, а я ему мешаю жить по полной. При этом я оказалась как будто запертой в шкафу, из которого меня никуда не отпускали. Я смотрела на ситуацию со стороны и с ужасом понимала, что у меня не осталось вообще никого рядом — только он. Он же даже тебя выжил! — Мари посмотрела на меня с тревогой и какой-то надеждой. Я кивнул на всякий случай. Наверное, она права — близнец искал повод очистить территорию и он ее очистил. Я только не понимаю, зачем… — Билл как змея менял шкуру. Его крючило, ломало, ему было плохо, и он делал плохо окружающим. Он словно выдавливал всех, сам заполнял помещение, но тоже в нем не помещался, поэтому он крушил стены. Не знаю, как это объяснить… Он трансформировался, и эта трансформация уничтожала окружающий его мир. Он как огонь пожирал все вокруг себя, понимаешь? Он оставил мне какой-то пятачок, с которого я не могла никуда уйти, мне нечем было дышать, меня обжигало, на котором я загибалась, а он «облизывал» меня пламенем и следил за реакцией — сдохнет или еще можно поиграть? А потом я залетела. Когда я окончательно приняла решение уйти от него, я тупо залетела! Вот такую свинью подложил мне организм! Смешно даже… В тот день я смотрела на тест и не понимала, что делать. Вроде бы я в том возрасте, когда уже надо рожать, но у меня семья рушилась на глазах, куда на этих руинах рожать? Я сказала об этом Биллу. Том, он так обрадовался! Я даже не ожидала от него такого! А спустя несколько недель он вдруг начал гундеть, что дети не его, что я их нагуляла, что мне надо пойти и немедленно сделать аборт. А какой аборт, когда дети в животе уже шевелятся, и я их чувствую! Я ему объясняла, что у меня никогда в роду не было близнецов, ни у кого, что если он мне не верит, мы можем сделать тест на отцовство, а он смотрит на меня с ненавистью и опять своё — блядские выродки. А когда в больнице дети лежали на выхаживании, он приехал на них посмотреть, и врач при мне ляпнула, что блондинчики хорошенькие получились. Мама черная, папа черный, а дети — блондины!