— Только головку придерживай. — Мари помогла мне взять ребенка на руки. — И, Том, осторожней, он может тебя описать. Подожди.

Она схватила одну пеленку, быстро ее свернула и проложила мальчику между ног.

— Ну, если отреагируешь быстрее, то шансы остаться сухим у тебя есть. Небольшие, но есть.

Казалось, все это такие мелочи… Я держал на руках человека. Маленького, живого. Как-то по-особенному пахнущего. Человек внимательно смотрел на меня темными глазами. Его малюсенькие пальчики с крошечными ноготками сжимали мой палец, который казался совершенно неприличных размеров. Губки причудливо изогнуты. Уши… Я смотрел и улыбался — уши наши, породистые — маленькие, аккуратные, с тонкой мочкой. Темные волоски торчали ежиком на голове. Заметив это, я засмеялся — прическа папина. Провел пальцем по голове. В черепе была какая-то пульсирующая дырка!

— Мари! У него это!!! — подлетел я к ней, боясь сдвинуть палец с места и потерять «находку».

Мари оторвалась от второго ребенка, нахмурилась.

— Дырка! Вот тут! Дыра! Посмотри! Там же мозг! Там нет кости! Мозг можно повредить!

— Каулитц, это у тебя мозг повредился, — фыркнула она. — Это родничок. Он только к году затянется.

— Это не опасно?

— Нет, конечно.

Я облегченно сел рядом с ними на диван, прижимая к себе ребенка.

— Как их зовут?

— У тебя на руках Александр, а это Даниэль.

— Алекс и Дэнни… А кто старше?

— Александр. На десять минут.

Я с гордостью посмотрел на человека на своих коленях.

— Александр. Александр Каулитц.

— У него моя фамилия, — тихо, едва слышно сказала она.

Я сделал вид, что не услышал. У них будет наша фамилия. И это не обсуждается.

— Красивые имена.

Она улыбнулась и кивнула.

— Поможешь мне их покупать и уложить? У них колики. Только вот перед твоим приходом орать перестали. Думала, свихнусь.

— Могла даже не спрашивать, — пришла моя очередь фыркать.

— Присмотри за Дэнни. Я ванную им сделаю.

Дэнни лежал на животе и силился поднять головку. На попе две очаровательные ямочки в районе крестца. Точно такие же у Билла на заднице.

Процесс купания был смешон. Дети лежали у нас на руках, а мы с Мари устроили им морской бой — возили туда-сюда из одного конца ванны в другой, слегка сталкивали, как корабли в море. Я нес какую-то ерунду, на ходу придумывая сказку. Алекс смотрел на меня, но ни тени улыбки не возникало на его серьезном личике. Дэнни был веселей. Иногда он смеялся и гулил.

— Алекс в тебя явно влюбился, — смеялась Мари, глядя, как мы с человеком строим друг другу серьезные рожицы.

— Как ты их различаешь?

— Они очень разные. У Александра мочки ушей неровные. У Дэнни более курносый нос. Они как вы с Биллом — сначала кажетесь абсолютно одинаковыми, а потом находишь массу различий. Но, если честно, чаще всего я их все-таки путаю, — хихикнула она. — Даже хотела им на ручках ниточки разных цветов завязать, чтобы отличать.

Потом Мари везде намазала их кремом, засунула в памперсы и завернула в пеленки. Пока она кормила одного, я покормил второго. Дэнни уснул еще в процессе кормления. Алекс долго смотрел на меня, присосавшись к пустой бутылочке, а потом пронзительно закричал. Мари забрала малыша, принялась его укачивать, что-то говорить, уйдя из комнаты в крошечную кухню. Я сидел у кроватки, в которой спал Даниэль, и рассматривал малыша. Надо будет взять у мамы наши детские фотографии. Может быть, я ни хрена не понимаю в детях, может быть, я пытаюсь найти ей оправдание, но видно же, что это его дети. Да и Мари… Она ведь действительно очень сильно любила брата. Когда любишь — не изменяешь.

Через полчаса крики смолкли. Мари осторожно положила ребенка в кроватку рядом с Дэнни, накрыла их одеялом. Я заметил, как Дэн во сне тут же повернул головку к брату, словно только его и ждал. Личико тронула улыбка. Алекс серьезно сопел.

— Дэнни более подвижный, а Алекс капризный, — пояснила Мари устало. — Пойдем чаю что ли выпьем. Или кофе. У меня есть кофе, будешь?

Я кивнул. Все равно надо поговорить. Хотя, ей бы спать…

На кухне она плотно прикрыла дверь и открыла створку окна. Взяла тонкие сигареты с подоконника.

— Ничего, если я покурю? — спросила, чиркая зажигалкой и нажимая кнопку чайника. — Том, мог бы ты помочь нам с переездом? Вещей немного, но одна я не справлюсь, а напрягать еще раз твоих родителей мне не хочется.

— Куда ты собралась?

— На другую квартиру. Боюсь, что эту я не могу больше содержать.

Я нахмурился.

— Что значит «не можешь содержать»?

Мари раздраженно отмахнулась и отвернулась к окну, зябко обхватив себя за плечи, хотя в помещении было жарко и очень душно. С нее словно маска сползла. Она стала мрачной и какой-то… неживой.

— Что значит «не можешь содержать»? — повторил я вопрос строгим голосом, давая понять, что не отвяжусь.

— Моего заработка едва хватает на еду детям, — тихо ответила она. — Пока я не начну нормально зарабатывать, нам надо быть скромнее…

— В смысле? — перебил я ее. — Куда скромнее? — Квартира была такой малюсенькой, что дети спали в одной кровати, так как вторую там просто некуда было поставить. Из мебели — диван, шкаф и стул. У нее даже ноут стоял на гладильной доске, потому что стол в это микроскопическое помещение уже не влезал.

— Забей, — поморщилась она.

Чайник отстрелил клавишку. Мари достала чашки. Кинула в одну пакетик самого дешевого чая, в другую насыпала ложку какого-то очень стремного кофе.

— Извини, сахара нет. Но есть печенье. Твоя мама принесла вчера.

Передо мной возникла вазочка с крекером. Она опустилась с другой стороны стола и прислонилась боком к стене. Улыбнулась.

— Я очень рада тебя видеть, Том. Честно говоря, не ожидала.

— Сам в шоке, — честно признался я. Вспомнил, что она всегда пьет кофе с молоком. По крайней мере много лет по утрам я делал ей кофе с одной чайной ложкой сахара и молоком. Наверное, забыла. Резко подорвался с места, распахнул холодильник… На полках не было ничего, кроме хлеба и пары упаковок детского питания. Я озадаченно смотрел на эту пустоту. Потом повернулся к Мари. Та дернулась закрыть холодильник, но я не позволил. Я сунулся в морозилку — пустота. Так, фигня в коробках — детям, а сама она что ест? Пустой хлеб? Я быстро открывал дверцы полок. Снимал крышки с чистых сковородок и кастрюль… А сама она, блядь, что жрет?!

— Мари, а сколько Билл дает тебе денег? — трясло меня от распирающей грудь злости.

— Нисколько, — спокойно ответила она, осторожно отхлебывая кофе. — Да я и не возьму. Я молодая, здоровая, сама на жизнь заработаю.

Я смотрел на ее тощие руки, на очерченную острую ключицу и сильно выделяющиеся скулы. На чуть выпирающий после недавних родов живот и почти полное отсутствие груди и задницы. Мари была ненормально тощей, словно щепка, словно прутик, с которого кто-то оборвал листочки. Казалось, что если бы на штанах не было завязок, они бы с нее совсем свалились — висели на тазовых косточках на честном слове и завязках. Им даже не за что было бы зацепиться…

— Не обращай внимания на это, — смотрела она перед собой. — Я работаю, Том.

— Интересно, когда?

— Уложу детей и работаю.

— Интересно, кем?

Она отвернулась, снова закурила. Пальцы дрожат. При таком освещении черты лица стали более резкими, черные тени легли под глазами.

— Мари, тебе нужна няня. Надо обратиться в агентство и подобрать тебе адекватную помощницу. От тебя ничего не осталось. Ты скоро отощаешь до того, что тени не будет.

Она горько усмехнулась.

— Мари… — Я не знал, как спросить, не знал с чего начать. Я знал, так много, и в то же время не знал ничего. — Мари, объясни, почему ты не хочешь принять помощь от Билла? Кому от этого хуже?

Она затянулась, закрыв глаза. На губах легкая улыбка. Дым медленно выходит из ноздрей. И это меня особенно взбесило.

— Твою мать! Чертова гордячка! Тебе детей кормить надо, а ты тут что из себя изображаешь?! — зашипел я на нее злобно. — Ты в зеркало себя видела? У тебя кости торчат, кожа прозрачная! Ты на мумию похожа! Тебе нечего жрать! А ты в гордость играешь?! Я пожалуюсь на тебя и заберу детей! Мы заберем детей! Ты моришь их голодом!

Она чуть повернула голову и тихо, почти шепотом произнесла:

— Билл не признал детей.

Почему-то когда это же сказала мама, я совершенно не придал услышанному значения. Мне казалось это бредом. Я сомневался. Сомневался до последнего пока ехал к ней. Билл не мог не признать своих детей. Если он их не признал, значит тут что-то не так. Билл никогда ничего просто так не делает, если он сомневался, то... А сейчас… Это наши близнецы. Наши! Это не нагулянные дети, они наши, родные! И теперь я смотрел на нее и не мог поверить в услышанное. Я ущипнул себя за ляжку, желая как можно быстрей проснуться. Я не спал. Я обеими руками прочистил себе уши, в надежде, что ослышался.

— Билл не признал детей? — переспросил на всякий случай.

Она качнула головой.

— Он в своем уме?

Пожала плечами.

— Он охуел? — Бред! Бред! Ну это же бред! Самый настоящий бред! Как он мог не признать собственных детей?! — Я ничего не понимаю, Мари. Ничего… Мне кажется, что у меня бред, что я сплю, что это все не про меня… Я был у Билла… Я привез вам подарки, я таскал их через всю Азию, через полмира. Я думал, что меня разыгрывают. Я все ждал, когда же дверь откроется, и ты появишься. Ты и эта чертова съемочная группа, которая расскажет, что меня снимала скрытая камера.