Когда мы начинаем обсуждать Coldplay, обнаруживаем, что уже добрались до места назначения.

— Приехали, — объявляю я, паркуясь. — И ответ — песня «Fix You». Чёрт, — я выражаю своё неодобрение и выхожу из машины.

Он идёт в мою сторону и останавливается возле меня настолько близко, что я вижу, как расширяются его зрачки. Я чувствую смешанный аромат его естественного запаха и одеколона, а также исходящую от него напряжённость.

— Тут абсолютно нечего обсуждать, — он медленно пробегается глазами по моему телу, а затем встречается со мной взглядом. — «Paradise» — моя любимая песня, — добавляет он хрипло, и мою кожу начинает покалывать.

Если девушка оказывается именно в таком моменте застывшего времени — пойманная этими благоговейными, вкрадчивыми словами изо рта этого мужчины, его тёплым дыханием на своём лице, — то она готова упасть к его ногам и никогда не станет прежней.

Но, увы, это не мой сказочный момент, мои ноги не покидают землю. Кингстон говорит словами из романов или стихотворений, потому что он их практиковал, совершенствуя искусство обольщения, чтобы получить несчастных девушек, которые ведутся на его лапшу и готовы пойти ради него на всё. И когда достигает желаемого —нет, скажем так, когда ему наскучит его игрушка, в чём я не сомневаюсь — он просто оставляет их позади… так же он поступит и со мной в конце учебного года.

И я уже знаю, что буду по нему скучать, поэтому не собираюсь всё усложнять и добавлять ещё что-то к этой неизбежной боли.

— Эхо?

Моё имя шёпотом срывается с его губ. Я качаю головой и моргаю, прогоняя дальнейшие мысли и глупые вопросы, которые явно не должны меня интересовать, и смотрю на него снизу вверх.

— О чём задумалась? — он поднимает руку, собираясь погладить меня по щеке, но я быстро отступаю.

Я произношу следующие слова с уверенностью и озорством, вместо растерянности и искушённости, что ощущаю сейчас на самом деле.

— О том, что собираюсь купить тебе лучшую пиццу, которую ты когда-либо ел, и это не потому что я супер-классная девушка, а потому что это наименьшее, что я могу сделать для твоей брутальной задницы, чтобы загладить вину за предстоящее жестокое её надирание, — я смеюсь и хватаю его за руку, чтобы затащить внутрь. — Ну же, пойдём.

Мы садимся в дальнем углу друг напротив друга. Кингстон оглядывается, прибывая в какой-то прострации, и я начинаю хихикать.

— Пытаешься выяснить, где встретишь свою смерть?

Он улыбается, и интригующее выражение расползается на его лице, а в глазах мерцает веселье.

— Я нигде не вижу боксёрского ринга или грязевую яму, — он играет бровями. — Не то, чтобы я жалуюсь. Но не буду скрывать, мне жуть как интересно узнать детали твоего обещания о том, что ты сделаешь с моей брутальной попкой.

— Скоро увидишь.

Я подмигиваю, когда официантка подходит к нашему столику. После чего она целую минуту буквально ничего не может сказать, не говоря уже о том, чтобы принять заказ. Это и не удивительно, она слишком занята, разглядывая Кингстона, будто он животное в зоопарке.

Я инстинктивно закатываю глаза, но она, конечно же, не замечает этого, потому что понятия не имеет, что я тоже тут сижу. Да, он без каких-либо усилий выглядит красиво и очаровательно, но блин, серьёзно? Это же грубо. У меня хорошее настроение, поэтому я решаю снять с себя мантию невидимки и вместо этого повеселиться.

— Приветик! — говорю я достаточно громко, чтобы она больше не могла продолжать меня игнорировать. — Я буду салат с обезьяньими мозгами и напиток из крови огромного козла, о, ещё лед туда положите, пожалуйста.

Глаза Кингстона становятся большими, а его лицо мертвецки-бледным.

— Ч-что? Эхо, я всегда открыт для чего-то нового, но ты не можешь быть… — он останавливается на полуслове, сужает глаза и уголок его губ немного приподнимается. — Блин. Ты это не серьёзно, — он расслабленно выдыхает. — Слава Богу.

— Только посмотрите на них, — говорю я с дерзкой улыбочкой, — тех, кто меня услышал.

Теперь она считает меня достойной внимания, и поворачивается ко мне с кислым выражением лица.

— Что будете заказывать?

— Мой безнадёжно преданный парень и я будем два больших «Золото Дураков» и две большие колы, — говорю ей, а затем наклоняюсь через стол к Кингстону и хлопаю ресницами. — Ты согласен, мой сладкий зайчик?

Его взгляд опаляет, словно жидкая сталь.

— Всё, что пожелаешь, моя милая кошечка, — мурлычет он, не разрывая наши взгляды.

— Хммм, — неодобрительно бормочет официантка, прежде чем уйти. Я предполагаю, что она ушла — всё же ушла, так как не оглядываюсь.

Кингстон тут же начинает петь в своей манере.

— Милые коготки. Ты чертовки сексуальна, когда ревнуешь.

— Я не ревную, — смеюсь я сквозь свою ложь, скрещивая руки. — Я оскорблена. Что если бы я и правда была твоей подружкой? Она должна принимать заказ, а не игнорировать меня и заниматься с тобой глазным сексом!

— Глазной секс? — он усмехается. — Думаю, этот звучит по-другому, типа «трахаться глазами».

Ах, конечно, этот жаргон он отлично знает.

Я пожимаю плечами.

— Знаю. Я пыталась не быть грубой. Ты должен выражаться менее грубо.

— Если бы ты была и в самом деле моей девушкой… — теперь он наклоняется через стол ко мне, говоря хриплым голосом, от которого мои бёдра начинают дрожать. — Я бы сделал так, чтобы все возможные грязные, грубые слова слетели с твоих уст прямо мне в ухо — несколько раз.

Я тут же опускаю глаза, молясь, чтобы моё лицо не приобрело ярко-красный цвет из-за бушующего внутри меня жара.

— Кингстон, остановись. Ты не можешь…

Официантка спасает меня, вернувшись и опустив с шумом наши напитки на стол.

— Ваша пицца будет готова в ближайшее время. Что-нибудь ещё?

Когда я не предпринимаю никаких попыток поднять голову или ответить, Кингстон отвечает ей за меня.

— Больше ничего, спасибо.

Мне нужно выпить, чтобы немного охладить себя и утолить сухость во рту, но я не могу пошевелиться из-за смущения.

— Эхо, — говорит он мягко, — пожалуйста, посмотри на меня.

Я поднимаю только глаза, оценивая насколько искренне он говорит, при этом соблюдая осторожность под его вопиющим натиском сексуальности.

— Прости меня, я зашёл слишком далеко, знаю. Я часто теряю голову в твоём обществе, и я прошу прощения за это. Я бы никогда намеренно не оскорбил тебя или смутил. Просто… Я мужчина, а ты… — он вздыхает и запускает одну руку в свои тёмные волосы.

— Я что? — уверенно спрашиваю я, зная, что произношу это вслух.

— Ты не похожа на других, и я буду помнить об этом.

«Почему он так грустно смотрит, говоря это?»

— Поэтому, — продолжает он, выдавливая неуверенную улыбку, которая, как я предполагаю, является попыткой ослабить напряжение, — расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю о тебе, сладкая Эхо.

Внезапное изменение в теме, а также отсутствие флирта, выдёргивают меня из транса, в который я впала.

— Э-э, например?

— Хм, — он потирает подбородок, размышляя. — Что планируешь делать после окончания школы? Какой университет ты выбрала? Факультет?

— Нет и нет, — стону я, глядя на него. — Знаю, это жалко выглядит, но просто… я разрываюсь.

— Между чем? — он потягивает колу, в то время как я глазами ловлю каждое движение его губ.

— Ну… — я моргаю и делаю большой глоток напитка, тщательно продумывая свои следующие слова. — Я обожаю свою семью. И только между нами, я чувствую себя плохо каждый раз, когда думаю об уходе от них.

— Они ведь хотят, чтобы ты была счастлива, — сразу отвечает он. И я знаю, что это правда, но угрызения совести всё же дают о себе знать.

— Вот почему я разрываюсь. Я предана своей семье, но я также хочу свободы, которой никогда не имела — настоящего вкуса свободы. Есть ли какой-то в этом смысл?

— Конечно, — его улыбка нежная, понимающая, без какого-либо осуждения.

Я не могу ничего поделать и улыбаюсь в ответ благодарной улыбкой, прежде чем добавить:

— Мне нравится всё артистическое: слова, выражения, движения. Я хочу увидеть и вдохнуть куда большую красоту, чем у меня есть сейчас. Я хочу туда, где смогу постигнуть вдохновение.

Я уже готова извиниться за свою болтовню, но прибывает наша еда.

— Э-э, думаю, они забыли добавить сыр, — возмущается Кингстон, и я смеюсь настолько сильно, что начинаю фыркать. Я настолько погрузилась в себя, что и не заметила, как он перестал меня дразнить, или, кажется, забыл об этом на какое-то время.

Это забавно, потому что «Золото Дураков» состоит из шести различных видов сыра, и только дурак подумает, что это золото, а не неизбежное засорение артерии. Но это безумно вкусно.

И он соглашается с этим, потому что после того, как мы оба делаем нашу первую пробу, любые разговоры для нас перестают существовать.

~~~~~

Кингстон откидывается назад, потирая свой живот, и стонет.

— Так вот в чём заключалась твоя угроза надрать мне задницу — набить мой живот до такой степени, что он будет болеть?

— А я тебе говорила не есть третью порцию, — ругаю я.

— Я думал, что это состязание! У тебя было два, так что я должен был тебя побить. Злая ты, Эхо, — он качает головой, — злая.

— Неа. Ты сам психологически настроил себя на это. Я ничего подобного не говорила. А твоё надирание задницы начнётся прямо сейчас.

Я ухмыляюсь и выскальзываю из кабинки, протягивая ему руку, чтобы помочь подняться.

Он отталкивает мою руку и игриво смотрит на меня.

— Я всё ещё в состоянии встать сам.

И он поднимается. Но затем, он становится рядом со мной, находит мою руку и берёт её, сжимая.

— Я готов. Что дальше?

— Следуй за мной, — я дразню его и веду в скрытую шторами комнату, которая находится в задней части пиццерии.